Перед нами тот самый случай, когда отклик на событие становится важнее события как такового. Они там каждый день на него откликаются — да, даже сейчас. Речь о том, что Салман Рушди, индо-пакистано-британо-американский писатель, видимо, все-таки будет жить после покушения на него в штате Нью-Йорк на прошлой неделе. Хотя пятнадцать ножевых ран для 75-летнего человека — это не очень весело, и нельзя сказать, что он хорошо себя чувствует. Но тем более нельзя сказать, что хорошо себя чувствует то главное, что имя Рушди собой олицетворяет, — принцип (или фантом) свободы слова. Об этом большая часть откликов.
В любом случае покушение на него — символ конца эпохи. Примерно как в 1980-м такой же псих и в том же Нью-Йорке убил Джона Леннона. Психи — явление непредсказуемое, они случайность, но ведь должна же была быть какая-то дата, по которой мы отсчитываем и без того уже очевидный в тот момент конец двух десятилетий радикального безумия молодого поколения, охватившего весь мир. Леннон был одним из главных символов и идеологов такового, и все так его смерть и восприняли: вот теперь точно конец.
А Рушди, начавший всерьез писать как раз в 1981 году или чуть раньше, стал одним из ключевых идеологов (или символов) эпохи следующей, эпохи неумолимого шествия глобализации по планете. Тут такая история: всемирно прославился он поначалу смертным приговором, который ему вынес иранский аятолла Хомейни за книгу "Сатанинские стихи" (1988), которая якобы направлена против ислама и Пророка. С тех пор писатель десять лет скрывался под защитой британской полиции, а на него все покушались и покушались. И вот это снова происходит…
Но что важно: сам Рушди в автобиографической книге "Джозеф Антон" пишет, что книга совсем о другом. О глобализме и о том, что он делает с мигрантом из одной цивилизации в другую, что творится у этого мигранта в голове. А там, в голове, — дикая смесь богов, идеологий — в общем, сказка, иногда жуткая. То есть приговор писателю вынесли люди, которые книгу не читали или не способны были понять, о чем она.
Сам Рушди эту глобалистскую смесь идей в головах и олицетворяет. Этот человек — феномен. Можно смело утверждать, что из всех живущих ныне писателей мира никто не одарен так, как Рушди (ну разве испанец Артуро Перес-Реверте). То, что Рушди вытворяет со словами, образами, абзацами — это чудо, а населяющие его книги реальные и сказочные персонажи — сплошной праздник.
Но одновременно он как идеолог бывает немыслимо отвратителен — хотя тут, понятно, дело вкуса и убеждений. Рушди — какая-то карикатура на человека Востока, который, эмигрировав на Запад, стал настолько западником, что учит местных западнизму. Он носитель буквально всех обязательных убеждений, называемых либеральными, глобалистскими, демократическими, — той самой идеологии, которая довела Запад в целом до изнурения и катастрофы, а США до грани гражданской войны.
Что лишний раз напоминает нам об очевидном: литературный (музыкальный и так далее) дар свыше — это одно, а как человек им распорядится — другое. То есть если у человека дрянные или странные политические взгляды, это еще не значит, к сожалению, что он плохой писатель, клоун или актер. Или наоборот — взгляды таланта не гарантируют.
И вот пример его воззрений: Рушди — не враг ислама. Он враг вообще всех религий, как это и положено настоящему глобалисту. И правда, зачем религия и традиции со старой культурой, если есть все то же самое, но новое и общее для кого угодно — пакистанцев или англичан, — подлежащее навязыванию силой всем и каждому?
И Рушди одну из таких идей навязывал — что право высказаться важнее даже права на жизнь. Речь о том, как он требовал от охранявшей его полиции Великобритании давать ему возможность выступать в больших и малых аудиториях, даже если в этой аудитории фанатики могли взорвать не только его, а еще много ни в чем не повинных людей.
И вот сегодня отклики о неудавшемся покушении на Рушди… Ну то есть они разные. Говорят и об исламе, и о политике. Например, что Запад как-то увлекся своими нынешними войнами и провокациями, забыв, что всего два с лишним десятилетия назад считал главной для себя угрозой бешеный джихадизм (за пределами своих границ и внутри их), — а зря забыл. Или: а не заговор ли это, когда кто-то в Вашингтоне хочет устроить еще одну войну, в этот раз с Ираном, и какая разница, что нападал на писателя американский гражданин ливанского происхождения? Все равно это наверняка Иран…
Но самые умные и горькие слова — про то самое, про свободу слова. Вот американские мысли по этому поводу: "Уже сколько лет наши площадки для дискуссий эволюционировали только в одном направлении: в сторону пункта проверки багажа в аэропортах. Сколько осталось до того момента, как любой желающий обсудить книги будет вынужден снимать обувь, объяснять, что в колене у него металлический протез, а заодно выбрасывать бутылку воды?"
Пишет, заметим, идейный собрат Рушди, то есть демократ, — литературный критик из The Washington Post. И, понятно, обвиняет во всем республиканцев и прочих консерваторов. Перечисляет случаи, когда местные власти "красных" штатов готовят законы, по которым книги будут символически штрафовать и даже держать в тюрьме. Речь о каких книгах? А насчет ЛГБТ и всего прочего, что навязывают детям. Вот это здорово, а когда навязывали, то проявляли терпимость? Такую, как у Рушди? Который республиканцев и лично Дональда Трампа (а по сути — их образ мысли) считает ужасом без конца?
А чем, собственно, эта либеральная идеология отличается от джихадистского фанатизма, если навязывает всем обязательные взгляды (это тоже из The Washington Post)?
Или высказывания литературоведа с одной из двух идейных родин этого человека, из Великобритании. С хорошими определениями: "Свобода слова — одна из самых скользких концепций в политической философии… На этом сомнительном фундаменте выросло здание законов о клевете, подстрекательстве и позже — причинении обиды". И еще при прежних правительствах идеи оскорбления и распространения ненависти приобрели облик законов. Оказалось, что если ты что-то сказал, а кто-то обиделся, то виноват ты, а не обиженный. А тут еще появился и окреп интернет. Результат: сегодня кто угодно может распространять что угодно, это будет незаконно, но технически ненаказуемо. Рушди, по крайней мере, ставит на обложке книги свою фамилию и не скрывается.
Вот такая началась эпоха: говорить ничего нельзя, но все можно (если анонимно). Все друг друга обижают и все ненавидят. И — нет, это так везде, не только на Западе. Кстати, эпоха эта делает бессмысленным существование писателей, а также поэтов, философов и политиков — если, конечно, они хотят что-то сказать в открытую.