Сергей Субботин пришел работать в АПН фотокорреспондентом сразу после третьего курса факультета журналистики МГУ в 1974 году. Ушел из МИА "Россия сегодня" в 2015 году. Снимал все, от жизни оленеводов на Крайнем Севере до встреч первых лиц государств.
Беседовала Вера Костамо
– Сергей Викторович, как вы попали на работу в АПН?
– Пришел в АПН с третьего курса университета. Тогда впервые при МГУ создали фотогруппу, всего набрали 12 человек. К нам на занятия приходили фотографы, в том числе и из АПН, показывали свои снимки, рассказывали о работе. Было много фотографов, которые прошли войну. Это классики, которые запомнились на всю жизнь.
Работать в АПН было очень престижно и сложно. Агентство издавало около 60 журналов, кроме этого, готовило сборник материалов на основе фотографий для областных и районных газет. Таких возможностей, как у нас, не было ни у одного фотографа в то время.
Процесс работы был очень демократичным, можно было прийти в любую редакцию, предложить тему, выписать командировку и завтра улететь. Фактически никаких ограничений не было. В основном мы снимали очерки и репортажи, темы нужно было придумывать самостоятельно.
Я снимал спецномера Soviet Live про Киргизию и Армению. Это были долгие серьезные командировки. Перед поездкой мы с главным художником журнала обсуждали, что будет в номерах. Начинали с главного снимка на обложке и проговаривали каждый разворот.
Это была абсолютно творческая работа.
Самую первую съемку для АПН, как и последнюю, помню хорошо. Первым был материал о мальчишке из училища, наставником которого на часовом заводе была девушка (тогда наставничество на производстве было очень популярно). А последний очерк был о судмедэксперте, который, используя новые технологии, восстановил внешность всей семьи Романовых. Работать с ним иногда было жутковато: приходишь — а у него на плите варится человеческая голова.
За 41 год работы в агентстве я, кажется, был во всех странах, видел почти весь мир.
– Как за годы изменилась техническая составляющая работы фотографа?
– Аппаратура за годы работы изменилась кардинально. Я начинал снимать на пленочные "Зенит" и "Практику", закончил на серьезную цифровую технику.
Перед командировкой нам давали банку пленки – это примерно 35 метров. Нужно было в темной ванной полдня наматывать ее на кассеты. Из командировки мы привозили 30-40 отснятых пленок. Легендарный Макс Альперт, когда на это смотрел, говорил: "Молодежь. Я парад на Красной площади снимал на четыре пластинки. На первую – правительство на Мавзолее. На вторую – демонстрацию. Потом поднимался на Спасскую башню и делал еще два снимка. И все они были напечатаны в "Известиях"".
Он носил очки в толстой роговой оправе, курил "Беломорканал", говорил на старомосковский манер – вообще, был импозантным человеком.
Технологически работать было сложно. Снимать надо было, во-первых, на черно-белую пленку для районной печати, во-вторых, для главной редакции периодических изданий – на слайды, и для выставочной редакции на цветной негатив. По возможности, вся работа дублировалась на три вида пленки.
– Как случилось, что от съемок очерков и репортажей вы перешли к работе в составе правительственного пула?
– У нас работал Александр Макаров, личный фотограф Черномырдина, он снимал Виктора Степановича много лет. Интерес к фигуре Черномырдина всегда был огромный. Когда Черномырдина отправили в отставку, Александр очень тяжело это переживал. Через две недели у него случился сердечный приступ.
Через неделю меня отправили на заседание правительства. Я никогда не тяготел к такой съемке, не считал такую работу журналистикой. Хроникальная съемка, которая еще называлась паркетной, у нас считалась вторым сортом. Главные съемки – очерк и репортаж.
Сходил раз-два, потом пришлось работать там постоянно, меня записали в правительственный пул. С 1998 по 2015 года я снимал первых лиц государства: Черномырдина, Кириенко, Степашина, Путина, Фрадкова, Зубкова, Шувалова, Мантурова.
Специфика работы в пуле была своя. Основное правило: "через пять минут можно не приходить", обязательный дресс-код – костюм и галстук. Режим работы не нормирован. Во вторник, например, вылетели в зарубежную командировку, по прилету снимаем визит президента, потом визит премьера, ночью вылет в Ханты-Мансийск, там совещание. Ночью прилетаем в Москву, на следующий день в 9:00 нужно быть на съемках. Свое время невозможно было распланировать.
Кажется, что фотограф работает 1/125 секунды, нажал — и все, остальное время ждет и отдыхает, но это только видимость. Постоянно нужно думать. Например, ты едешь с кортежем. Сейчас президенты пожмут руки и повернутся для фотографирования. Просто, что тут не снять? Но ты выбегаешь из машины, а перед тобой толпа коллег, уже занявших место и стоящих на стремянках. Нужно очень быстро соображать. Событие не повторится. Есть профессиональная шутка: не снял, значит, не было.
– Какие темы вы предпочитаете снимать?
– Я всегда любил снимать промышленность. Один раз я ездил в Ямало-Печерский территориально-промышленный комплекс. Мерзлота – вечная, условия – жуткие. Снимал в поселке для буровиков. Решил весь поселок снять сверху, а для этого забрался на железную трубу по скобам. С утра было примерно минус 35 градусов, я, не подумав, на трубу забрался, и стал работать. Потом понял, что замерз настолько, что не могу пошевелить ни руками, ни ногами. Усилием воли заставил себя спуститься.
Были моменты, когда я понимал, что больше работать не могу. На севере рыли траншеи и выкладывали огромные трубы, по бокам ставили бетонные блоки. Рабочие восьмимиллиметровой проволокой связывали трубу и эти блоки. В фотоаппарате от мороза лопалась пленка. Я спросил рабочих: когда они заканчивают смену? Они ответили: когда от температуры начинает ломаться проволока.
Местная авиация была очень небогатой. Любой рейс всегда использовался по максимуму. Два раза я летал в салоне с "цинками" (прим. ред. — цинковыми гробами).
Надо отдать должное советской системе. В обкоме был сотрудник, который занимался вопросами пропаганды и по решению ЦК был обязан оказывать содействие центральной прессе. В связи с этим проблем с транспортом и планом съемок не было.
– Как вы относитесь к постановочной съемке? Возможна ли она в фотожурналистике?
– Если это сделано со вкусом и тактично, то постановка возможна.
Иногда в командировках в силу нехватки времени и ограниченности сюжетов приходилось организовывать постановочные кадры. Я старался делать это правдиво. Такие кадры могли быть в жизни. Например, человек позировал в рваной одежде, и я просил его переодеться. Другой вопрос в том, как ты сам видишь мир — негативно или позитивно, какой смысл ты вкладываешь в материал, что хочешь показать.
Часто я слышу обвинения в адрес советской прессы, что она полировала действительность, приукрашивала ее. Фотография, она тем и объективна, что приукрасить жизнь можно только до определенной степени.
Мне грустно от сегодняшней работы СМИ – непонятно, что происходит в стране. Мы этого не видим. Есть попса, ток-шоу, политика. А чем живет страна? Покажите. Раньше смеялись, что были рубрики "Каждый день на полях страны". А сейчас даже раз в месяц не увидишь такой информации, а она нужна.
– Что для вас значит фотожурналистика?
– Для меня это профессия, а не образ жизни. Фотография – этап жизни, который я прошел, теперь время для другого этапа. Я смог запечатлеть определенный отрезок жизни страны, и пусть он останется в истории.
