Страх над Европой: Брюссель боится народной воли

Если суммировать все ужасы, с которыми руководство Евросоюза ложится спать и с которыми просыпается, то, помимо экономического кризиса, который вовсю барабанит в общеевропейскую дверь, помимо уже начавшейся деиндустриализации (немецкие промышленники, эти капитаны континентального производственного бизнеса, равнение на которых держали все, тихонько переводят свои мощности на другой берег Атлантики), помимо веерных отключений света и тепла (которых, правда, как обещают, "быть не должно"), все меркнет перед тем, что носит название плебисцит.

Плебисцит — когда плебс (plebs) решает (scitum) свою судьбу.

Разница между плебисцитами и референдумами детализирована законниками и знатоками конституционного права, но суть явления примерно одинаковая. В обоих случаях — о том, как, с кем, на каких условиях, в какой ситуации и с какой именно системой ценностей хочет жить сам народ.

Брюссельская истерика, как и любая истерика, начинается всегда одинаково.

Сначала с криков — "да вы как посмели!" (это когда до ушей бюрократов доходит объявление о намеченном голосовании), продолжается визгами — "да вы сдурели!" (это когда оглашаются результаты волеизъявления того самого плебса, который вынес решение), и третья стадия — это угрозы. "Мы введем в действие санкции/инструменты влияния/сделаем вашу жизнь мизерабельной, но мы тем или иным способом заставим вас пожалеть о вами же принятом решении".

Италии из Брюсселя была такая "черная метка" послана накануне парламентских выборов. Отправитель — председатель Еврокомиссии фон дер Ляйен. Про плебисциты в ДНР и ЛНР даже говорить смысла не имеет (это вообще и не волеизъявление, и не референдумы — с брюссельско-вашингтонско-большесемерочной коллективной точки зрения).

Наказана, естественно, если следовать все той же общеевропейской точке зрения, была и Британия, посмевшая не только референдум организовать, но и высказаться на нем за выход, а если точнее — за побег, из ЕС.

Наказание британцев вышло довольно специфическим. Если правдиво объяснять, как на самом деле обстоят дела, то в числе пострадавших от наказания оказались отчего-то французские рыбаки, ведущие промысел в водах Ла-Манша.

Пока ЕС и Британия не начали прокси-войну санкций против России, между Парижем и Лондоном могла — и могла несколько раз — вспыхнуть так называемая "тресковая война". По поводу квот, кто, что и где вылавливает и прочих деталей наказания Соединенного Королевства, от которых ущерб первыми понесли проевропейски (так принято говорить) настроенные французы.

Которые, конечно, на словах вроде бы и за ЕС, но как только речь дошла до дела, а именно — голосования на референдуме, этой Европе, точнее общеевропейской конституции, сказали абсолютно недвусмысленное "нет".

При 69-процентной явке граждане Франции в 2005 году (и, разумеется, "не под дулами автоматов", без "внешнего вмешательства", то есть Брюсселю не на кого было вешать "всех собак") более половиной голосов (54,67 процента) послали принципы "общеевропейской юрисдикции" куда подальше.

Далее началась такая красота, что сердце радуется — в Чехии тогда референдум отменили вовсе. В Дании — перенесли. Ирландия решила, что она "рыжая, что ли?", и последовала примеру Чехии. А Варшава по примеру Копенгагена плебисцит тоже отменила. От греха подальше. Лиссабон его тоже перенес.

В результате не состоялось ничего. Никакого народного волеизъявления.

Через 12 с половиной лет после вступления в силу договора в Маастрихте, который определил политические, юридические, экономические и финансовые контуры нынешнего ЕС, того самого, куда так торопилась и продолжает торопиться вступить Восточная и Центральная Европа, граждане стран — основательниц Евросоюза указали (это все говорить как боялись тогда, так боятся и сейчас) всем этим положениям на дверь.

Брюсселю пришлось тогда искать паллиативный вариант, срочно составляя документ, называя его "договором" (по месту подписания — Лиссабонский), преодолевать разногласия — он тоже требовал ратификации, но не на плебисцитах (свят-свят-свят), а в парламентах, что было значительно проще и быстрее.

Так что ЕС — это такая структура наднациональная, что хоть и считает себя "сверхдержавой", но живет не по Основному закону. А по юридическим понятиям, закрепленным в договоре. Какой договор, о чем он, кому от него горячо, а кому — холодно (сейчас как раз в прямом смысле слова), ни один средний обычный европейский обыватель не в курсе.

Если рассуждать политологически, то Евросоюз, созданный, чтобы умело и удобно друг с другом торговать, легко и непринужденно перемещаться по континенту, получать образование там, где считаешь нужным, покупать товары и услуги там, где они дешевле, работать там, где платят за труд щедрее, создавать бизнес там, где требуется меньше формальностей, за всего 12 с небольшим лет (если считать с момента вступления в действие Маастрихтского договора, то это с 1993-го и вплоть до 2005 года, когда народ на референдумах сказал всей это истории "нет") себя в глазах народа практически полностью дискредитировал.

Да, хорошо стало жить крупным европейским корпорациям, прежде всего германским.

Отлично дела стали обстоять и у общеевропейской бюрократии, которая росла и наливалась соками, придумывая все новые правила, законы и регламенты — конечно же, в интересах европейцев. Которые, в свою очередь, бежали от всех этих радостей как черт от ладана.

После провала 2005 года, мощного и коллективного, после полученной плюхи от европейского plebs бюрократический Брюссель, получив мощный посттравматический синдром, всех тех политиков, которые в своих избирательных программах указывали, что готовы объявлять и проводить референдумы, касающиеся судеб страны и народа, стал называть "фашистами" и "врагами демократии".

Так, во "врагах демократии" — в брюссельском понимании народовластия — ходили и ходят и француженка Ле Пен, и итальянец Сальвини.

Потому что оба партийных лидера считали, что невозможно без учета позиции избирателей, например, принимать бесконечно и бесконтрольно нелегальных мигрантов. Или что нельзя не интересоваться мнением тех, кто будет нести основной груз нынешних геополитических решений, заранее полагая, что в коридорах общеевропейских властей сидят те, кто все знает наперед.

Европейская демократия, то есть европейское народовластие, сегодня есть не что иное, как практически тотальная власть никем не избираемых бюрократов разной степени высокопоставленности. Очень часто получивших посты в результате кулуарных переговоров и сделок лидеров стран-членов. Их никто никогда не избирал, да они и не знают, что такое народное волеизъявление даже по отношению к самим себе, что уж там говорить о целых странах или регионах.

Плебисцит для них — это набат, извещающий о начале Судного дня, где разбираться будут не лозунги или угрозы, не подписанные контракты, а реальные поступки, сделавшие жизни миллионов людей лучше и безопаснее или хуже и опаснее.

Фон дер Ляйен, кстати, стоит напомнить, что не так давно она публично у Италии и итальянцев просила прощения за то, что возглавляемая ей Еврокомиссия практически ничего не сделала, чтобы спасти задыхающихся от ковида обитателей домов престарелых в той же Ломбардии.

Которых в итоге начали спасать российские военврачи: их десант, несмотря на санкции и прочее, отправила в Италию Москва.

Этот штрих — он тоже к вопросу о свободной воле и принятии решений. Как политиками, так и народами.

Так что пусть страх и дальше витает над Евросоюзом, а Россия получит новую фору, чтобы идти вперед.