Эдуард Веркин: "Везде в России торчат уши Ктулху, из каждого озерца"

МОСКВА, 7 сен — РИА Новости, Татьяна Рыжкова. В начале осени вышла книга Эдуарда Веркина "снарк снарк" — детективный роман с элементами мистики в двух томах. Автор поговорил с РИА Новости о новинке, провинции, американском и российском зле и о том, почему детских писателей из России нет на мировом рынке литературы.

– Название вашей книги — оммаж Кэрроллу, его произведению "Охота на Снарка". Вместе с тем "снарк снарк" звучит как скрежет в ночи — будто кто-то когтистый крадется. Почему такое название?

– Про то, что название звучит как скрежет, я никогда не думал, но мне очень нравится такой вариант. Это не то чтобы оммаж, просто название я никак не мог придумать, а называть книгу "Леший" не очень здорово. Вариант "снарк снарк" подсказала одна из героинь, Аглая, которая читает стихи про Снарка. Почему Снарк? Потому что его нельзя поймать, никто не знает, кто это и что это. Это довольно прозрачная метафора неуловимого и бесплотного зла.

– Вы писали роман четыре года и даже больше. Почему так долго? Что было самым сложным в работе над ним?

– Я изначально поставил себе задачу историю не рассказать, а показать. Читатель должен был смотреть глазами рассказчика. Но развернуть визуально детектив в малом объеме практически невозможно, я все равно сбивался бы на рассказ. Поэтому пришлось иметь дело с большим объемом текста, это было самое сложное. Очень мучительно каждый день понимать, что еще предстоит два, три года работы. Пришлось даже вырабатывать для себя новую систему труда.

© Фото предоставлено издательством Inspiria

Книги Эдуарда Веркина

– Действие в "снарке" происходит в городе Чагинск. Вы не первый автор, который рисует провинцию местом несколько демоническим. То же мы встречаем и у Гоголя, и у англичанина Акройда… Феномен "мистической провинции" чаще возникает в больших странах? Или в государствах с холодным климатом, где есть мрачные леса и болота?

– Такое присутствует не только в северных странах. Возьмем латиноамериканскую литературу, того же Марио Варгаса Льоса. У него в городе Лима горят светофоры, работает телефон и кинематограф, а где-нибудь в Андах ходят люди с песьими головами и творятся странные дела. Для любых больших стран характерно такое разделение. И у нас то же самое.

Связь между провинцией и крупными городами возникла относительно недавно – еще 50 лет назад поездка в соседний город была путешествием на край ночи (отсылка к одноименному роману французского писателя Луи-Фердинанда Селина, – Прим. ред.). А 100 лет назад люди преодолевали по пять суток те расстояния, которые сейчас мы можем проехать за пару часов. Мы, современные люди, несем в себе отголоски этого восприятия: что здесь живем "мы", а там живут какие-то непонятные "они".

– Вы всегда жили в провинции – Воркута, Кострома, Иваново. Чагинск имеет что-то общее с реальными городами?

– Да, у Чагинска есть несколько реальных прототипов. Чтобы не запутаться в улицах, я просто взял названия с реального настоящего населенного пункта.

– А в крупных городах есть мистика?

– Есть, конечно, просто чтобы об этом рассказывать, нужно в них жить. Например, в том же Петербурге со мной несколько раз случались поразительные вещи. Везде в России торчат уши Ктулху, из каждого озерца и фонтана. Но это, наверное, повсеместно и интернационально, Кафка ведь тоже не Костромской губернии мещанин.

© Фото предоставлено издательством Inspiria

Эдуард Веркин

– Критики сравнивают "снарка" с произведениями Кинга и Стругацких. Мне он напомнил сериалы "Топи" и "Хрустальный".

– "Топи" я не смотрел, "Хрустальный" смотрел, он как раз вышел на этапе редактирования романа. Истории отчасти похожи, но в "Хрустальном" описано реалистическое омерзительное зверство, без мистики.

Вспоминают Кинга? Ну да, я и сам сравниваю. Мне кажется, основное отличие – Кинг старался максимально персонифицировать зло. "Оно" – жесткий сатирический роман, в котором прогрессивный молодой автор бичует язвы американского общества. Для облегчения восприятия он воплотил их в Пеннивайзе и его масках.

В "снарке", наоборот, явного воплощения зла вроде бы нет. Снарк – он везде, за каждый плечом, за каждым поворотом. Вообще стоит вспомнить, что Кинг вдохновлялся Брэдбери, а тот – Вашингтоном Ирвингом. То есть все так или иначе стоят на плечах своих предшественников.

– К слову о бичевании язв общества. Какие проблемы вы хотели поднять в своем романе? К концу ваш герой становится равнодушен ко всему…

– Да, проблема равнодушия в нашем мире весьма актуальна. Как и проблема информационного пузыря. Действие первой части "снарка" происходит в 2001 году – именно в это время у нас ударным темпами начал развиваться массовый и доступный Интернет. И постепенно возникла ситуация, когда любая правда оказалась скрыта за айсбергами версий, искажений, информационного мусора. В условиях постепенного возникшего медиа-перегруза люди научились очень быстро забывать. Инфоповод меняется, и то, что случилось, их уже мало трогает.

У Филипа Дика есть роман "Помутнение", там главный герой носит технологичный костюм-болтунью, на поверхности которого мелькают сотни лиц в минуту, в том числе и его собственное. Никто не знает, как он выглядит на самом деле. Вот и мы не знаем истинный облик реальности вокруг нас.

– Герой "снарка" – ненадежный рассказчик, которому нельзя доверять, он и сам себе не верит. Вы сделали его таким, чтобы подчеркнуть зыбкость правды?

– Есть термин – "двоемыслие", когда люди могут одновременно думать в двух разных направлениях, при этом будучи свято убеждены в своей искренности. Обычно "двоемыслие" соотносят с политикой, но в бытовой жизни его гораздо больше. Когда долгие годы пребываешь в таком состоянии, возникает недоверие к самому себе.

В "снарке" с первых глав разбросаны крючки-подсказки. Но если бы герой обращал на них внимание, то читатель бы сразу понял, что происходит, и не сложилось бы детективного сюжета. Но персонаж их не замечает и осознает какие-то вещи, которые проскользнули в первой книге, только во второй. Это такой прием детективного жанра.

© Фото предоставлено издательством Inspiria

Эдуард Веркин

– Вы начинали как подростковый автор, а сейчас пишете детективы. Как вы сами себя ощущаете? Вернетесь к подростковой литературе?

– Я себя ощущаю без особых изменений. Представляют меня по-разному: детский писатель, подростковый, прозаик, фантаст. Но лучше подростковый — нужно поддерживать нашу подростковую и детскую литературу. Ей это сейчас важно.

– Почему подростковая и детская литература России не выходит на мировой уровень? У нас нет талантов? Или дело в другом?

– Лично я считаю, что наша детская и подростковая литература номер один в мире. Западная не дотягивает до нее по качеству. У нас существуют конкурсы – "Книгуру", "Новая детская книга", конкурс имени С. Михалкова, премия Крапивина, другие. Там происходит интересная, насыщенная, богатая, серьезная литературная жизнь!

Вы спрашиваете, почему это неинтересно миру? Ладно бы миру – это и внутри нашей страны не особо интересно. Наша прекрасная детская литература существует в вакууме. Есть писатели, библиотекари, читатели, но включаешь телевизор – и там в тысячный раз говорят, что ее в России нет. Если ее не видят внутри страны – как ее увидят за рубежом? Современные вполне себе успешные детские авторы чувствуют себя второсортными по отношению ко "взрослым". Это длится десятилетиями.

У меня есть книга "Облачный полк", получившая множество премий, переизданная шесть раз, включенная в школьную программу. За 10 лет существования она была переведена один раз – на арабский язык. Возможно, причина в том, что у нас была слишком хорошая детская советская литература, и она нас немного загораживает. А так… у детской литературы России вообще золотой век. Только об этом мало кто знает.