О трагических историях из области здравоохранения и о том, что нужно сделать, чтобы они не повторились, — в материале РИА Новости.

Двадцать первого января рано утром семилетняя Алиса (имя изменено) умерла от отека мозга. Врачи пытались помочь, но в городской детской клинической больнице скорой медицинской помощи, где находилась девочка, не было отделения реанимации. Пришлось вызвать скорую помощь, но приехавшая бригада уже ничего не могла сделать.

Речь идет о детском стационаре на 65 мест, где находятся пациенты с тяжелыми неврологическими заболеваниями, например эпилепсией, при которой из-за спазма мускулатуры может произойти остановка дыхания. Место действия — не глухой поселок, а город-миллионник Новосибирск. Госпитализация Алисы не была экстренной. Девочка давно наблюдалась в этой клинике, у нее органическое поражение ЦНС, а еще генетический диагноз — синдром Ди Джорджи, который характеризуется нарушением иммунитета, пороками сердца и крупных сосудов.

В этом году Алиса попала в больницу восьмого января. «Вялость мышц, она почти не могла ходить. И раньше бывало такое состояние, но длилось пару часов, а тут весь день, поэтому вызвали скорую, нас отвезли в стационар», — рассказывает Елена.

Мы созваниваемся с ней на следующий день после смерти Алисы, еще до похорон. Елена не плачет, но по голосу чувствуется, чего ей стоит сдерживаться. За весь разговор она ни разу не произносит имя дочери, обходясь обезличенным «ребенок», — словно боится перешагнуть черту, за которой боль станет совсем невыносимой.

Елена и Алиса провели в больнице почти две недели, но за это время женщина так и не поняла, что именно случилось с ее дочерью, в чем была причина сильной слабости.

«Нам не могли поставить диагноз. Взяли анализы — ничего не нашли, сделали ЭЭГ, МРТ — тоже ничего. Был консилиум, там сказали: «Вялость — это не неврологическое, возможно, эндокринная система страдает, сделаем анализ на гормоны». В пятницу моча стала непонятного цвета, я врачу сказала, а она: «Пересдадите в понедельник», — восстанавливает хронологию событий мать Алисы.

В ночь с пятницы на субботу у девочки начались судорожные приступы. У Алисы всегда была легкая форма эпилепсии — она обмякала и ненадолго теряла сознание, но раньше судорог не было.

«Когда в субботу начался приступ, соседка по палате побежала к врачу (он сидел в ординаторской), но он сказал: «Я занят». Пришел, когда приступ уже закончился. Дочь сама пришла в себя, все было нормально. Во время другого приступа он сделал ей укол. В понедельник, двадцатого, после ЭКГ нам сказали, что есть нарушение ритма. Я говорила: нужно что-то делать. А мне: «Мы вызовем к вам специалиста, приедет завтра». Ребенок до завтра просто не дожил».

Она помнит поминутно, что происходило во время того рокового приступа, который закончился смертью дочери: медсестра пришла через четыре минуты, врач — через восемь. «Врач стал слушать сердцебиение, а его нет. Я кричала: «Делайте что-нибудь, вы же врач!» Ее понесли в процедурный кабинет. Медсестра вызвала скорую. Зачем? Мы лежим в больнице, чтобы нас там спасали, а практически мы могли точно так же находиться дома», — вспоминает Елена.

Она держала кислородную маску на лице Алисы, а врач делала массаж сердца. Время шло, ребенок не дышал, губы начали синеть. По словам Елены, скорая приехала через 20 минут, региональный Минздрав называет другую цифру — 14 минут. В любом случае факт остается фактом: медики пытались спасти девочку, но уже ничем не могли ей помочь.

«Я вышла из кабинета, не могла смотреть на это. Они за закрытыми дверями что-то делали, в итоге констатировали смерть. В пятницу приступ длился долго, а в последний раз она почти сразу стала успокаиваться. Обычно после этого ребенок засыпает и все, проснулся — ничего не помнит. Но в этот раз она не уснула — у нее просто сердце не выдержало», — еле сдерживая рыдания, говорит Елена.

Она недоумевает: как могло получиться, что в больницу приходится вызывать скорую помощь?

В качестве причины смерти в медицинских документах указаны синдром Ди Джорджи и отек головного мозга.

В больнице РИА Новости подтвердили: у них действительно нет отделения реанимации. Закрыли из-за общего обветшания — в клинике с 1980-х не делали капитальный ремонт.

В областном Минздраве заявили, что девочка получила всю необходимую помощь: «Выполнили полное неврологическое обследование, включая МРТ и ЭЭГ, а также общеклинические лабораторные исследования. Учитывая основной диагноз, пациентке назначили консультации эндокринолога и кардиолога. Проводилась терапия основного неврологического заболевания с небольшой положительной динамикой».

Однако генетический диагноз ребенка в ведомстве охарактеризовали как «заболевание, характеризующееся прогрессирующим течением и неблагоприятным прогнозом, приводящее к стойким выраженным нарушениям функций организма».

«В ночь на 21 января в отделении дежурил врач-невролог высшей категории. Палата, где находилась девочка, расположена на одном этаже с ординаторской. Мать обратилась к дежурной медсестре по поводу эпилептического приступа. Немедленно после обращения дежурный врач осмотрел ребенка. На момент осмотра сердцебиение и дыхание отсутствовали. Врачом незамедлительно были начаты реанимационные мероприятия: дотация кислорода, непрямой массаж сердца и введение медикаментозных препаратов. Одновременно была вызвана реанимационная бригада скорой медицинской помощи, которая прибыла на вызов через 14 минут. На месте была проведена искусственная вентиляция легких, а также все необходимые реанимационные мероприятия», — сказано в заявлении Минздрава.

Елена замечает: она не дождалась ни соболезнований от руководства больницы, ни поддержки врачей. «Никто из персонала больницы после смерти ребенка к нам не подошел. Только одна медсестра, которая даже не на этом этаже работает, сидела и успокаивала меня, все остальные просто прошли мимо».

Для семьи Гуро из села Самарское Ростовской области общение с системой здравоохранения закончилось не менее трагично: чуть больше года назад супруги потеряли девятилетнюю дочь. Девочка два с половиной часа умирала в приемном отделении больницы. Трагизм ситуации усугубляется тем, что и сама Татьяна — медсестра, работала в том же учреждении больше десяти лет и лично знала всех врачей.

Ксения (имя изменено) была абсолютно здоровым ребенком, без каких-либо хронических заболеваний. Тринадцатого декабря 2018 года Ксюша приболела, в первый день родители попытались сбить температуру самостоятельно, на второй вызвали врача.

Следующим утром у Ксюши сильно упала температура — до 35 градусов с небольшим. Татьяна набрала педиатра, та отказалась консультировать по телефону в свой выходной, посоветовала обратиться в скорую. Там сказали, что нужно привезти ребенка в больницу и сдать кровь.

«Мы сели в машину, приехали. Нам сообщили, что у ребенка сгущение крови, нужно поставить капельницу. Но капельниц не нашлось. Муж побежал в аптеку. Пока он ходил, три фельдшера пытались найти вены, у них ничего не получилось. Вызвали медсестру интенсивной терапии. Все это время я бегала за врачом-педиатром, которая вела прием в детской консультации. Когда она все-таки пришла к нам, постоянно отлучалась, параллельно вела прием, не могла оценить ухудшение состояния моего ребенка. Супруг бегал в детское отделение за кислородными подушками, потому что баллон кислородом просто не был заправлен», — продолжает мать.

Тем временем Ксюше становилось все хуже. В испуге Татьяна позвонила главврачу, просила сделать хоть что-нибудь для дочери, транспортировать в Ростов-на-Дону, который находился в сорока минутах езды. 

На тот момент женщина была беременна — по злой иронии судьбы она вышла в декрет буквально за день до этого и не думала, что ей придется вернуться в родную больницу так скоро и при подобных обстоятельствах. Ксюше сделали укол дексаметазона — препарата, обладающего противовоспалительным действием, его применяют при отеке мозга.

В итоге, так и не получив комплексной помощи, девочка умерла на руках у родителей в приемном отделении. «А ведь это полноценная больница — со стационаром, скорой помощью, поликлиническим отделением. Реанимации там нет, операции выполнял врач анестезиолог-реаниматолог, однако на тот момент его не оказалось на месте», — говорит Татьяна.

У Ксении диагностировали вирусную пневмонию, которая вызвала отек мозга.

Следующая встреча с сотрудниками того же медучреждения произошла буквально через несколько дней — во время прощания с Ксюшей. 

«На похоронах у моего свекра случился инфаркт. Приехала фельдшер скорой помощи, но не смогла ему помочь: осмотрела, сделала кардиограмму и призналась, что не умеет ее читать, поэтому нужно сначала отвезти свекра с кардиограммой в больницу, дождаться терапевта, расшифровать, а тогда уже решать, что делать. К счастью, на похоронах были мои знакомые — два фельдшера скорой помощи из Ростова-на-Дону. Они увидели инфаркт и сказали, что нужно ставить катетер, иначе будет тромбоз. Но наш фельдшер не умеет ставить катетер, им пришлось делать все самим. В результате диагноз подтвердился, свекра госпитализировали, провели шунтирование», — вздыхает Татьяна.

После смерти Ксении возбудили уголовное дело. Летом 2019-го его закрыли за отсутствием состава преступления, но потом открыли снова. «Все топчется на месте. Уголовное дело возобновили только после наших жалоб, а сейчас, кажется, опять пытаются закрыть. В суд его так и не передали. Мы с мужем бьемся-бьемся, но сделать ничего не можем», — переживает Татьяна.

В экспертизе, организованной по инициативе страховой компании, сказано, что «ребенок получил медицинскую помощь в недостаточном объеме». Эксперты указывают на то, что не применили инфузионную терапию (введение в кровоток лекарственных растворов), проще говоря, девочке так и не поставили капельницу. 

Также в заключении говорится, что не было адекватной оксигенотерапии (лечение с применением кислорода), не консультировались по телефону с реаниматологом.

Вернемся к медицинской реформе: ее целью была оптимизация расходов благодаря закрытию неэффективных больниц одновременно с расширением высокотехнологичных учреждений. Однако истории героев этой публикации показывают: многие проблемы регионального здравоохранения по-прежнему не решены. Это и низкая квалификация врачей, и отсутствие необходимого оборудования, а в случае Елены, потерявшей дочь Алису, — целого отделения реанимации.

Впрочем, все это затрагивает не только пациентов, но и медработников. И хотя речь не о летальных случаях, жалобы не менее показательны. Водитель скорой Роман Неугодов из Саратовской области попал в больницу после того, как ему на голову упал крупный кусок штукатурки, отвалившийся с фасада здания, где он работал.

В ночь с 19 на 20 января Роман вместе с фельдшером после вызова приехал в амбулаторию в селе Сторожевка. Через несколько минут вернулся в автомобиль за чемоданом с медикаментами, но поскользнулся на крыльце. Что было дальше, Роман не помнит, может быть, пытался зацепиться за стену или ударился об нее головой, но как бы то ни было, на голову водителя рухнул кусок стены. На грохот выбежала фельдшер Наталья — она обнаружила Романа без сознания.

«Там штукатурка отступает на семь сантиметров от стены, туда спичечный коробок пролезет. Мы об этом говорили уже давно», — возмущается брат Романа Дмитрий, водитель скорой помощи на той же подстанции.

Наталья позвонила другому водителю — Николаю из этого же села. Через пять минут тот примчался к амбулатории. Разложил заднее сиденье своего автомобиля, устроил на нем Романа и повез в Саратов — воспользоваться машиной скорой помощи он побоялся.

«Нам запрещено садиться за руль, если не твоя смена. Не дай бог, что-то случится, ничего не докажешь», — объясняет Дмитрий Неугодов. «У водителя должен быть путевой лист, механик обязан расписаться за состояние машины, нужно пройти медосмотр», — перечисляет Роман.

Пострадавшего доставили в областную больницу, диагностировали сотрясение мозга и закрытую черепно-мозговую травму, после чего отвезли домой. Почему в ту ночь не остался в больнице, Неугодов толком объяснить не может. «Не знаю, как меня отпустили, может быть, в бреду говорил, что не нужно госпитализировать, — такая каша была в голове».

На следующий день Роман отправился в Татищевскую районную больницу — к ней относится подстанция скорой помощи, на которой он и получил травму. Хотел открыть там больничный, но передумал: дело в том, что, в отличие от коллег из Саратова, местные врачи не нашли у Неугодова сотрясения мозга и ЧМТ.

В результате написал заявление на отказ от медицинских услуг в учреждении «из-за личной неприязни руководства Татищевской районной больницы». В тот же день Роман обратился в полицию, а вечером госпитализировался в городскую клиническую больницу № 6 в Саратове. Где сотрясение мозга и ЧМТ подтвердили. Копии медицинских документов Неугодова со всеми диагнозами есть в редакции.

Полиция назначила медицинскую судебную экспертизу — результатов еще нет.

Главврач Татищевской больницы Игорь Матвеев рассказал местным СМИ, что Романа осмотрели хирург и стоматолог и не обнаружили травм, которые бы свидетельствовали о том, что на него что-то упало.

Присутствие на осмотре зубного врача объясняется просто: от удара у водителя скорой изо рта вылетел протез. Теперь, усмехается Роман, выражение «положить зубы на полку» он воспринимает буквально.

Также Игорь Матвеев заметил, что серьезных проблем с фасадом не было: «Здание старое, но мы не нашли там обрушения штукатурки. Крошки, действительно, какие-то сыплются периодически с навеса над входом. Сбоку есть определенные дефекты».

У Дмитрия Неугодова такая позиция вызывает недоумение: «Ничего себе крошки, там одна «крошка» килограммов на восемь! Пытаются хвосты прикрыть. Все пошло не так, как им хотелось бы». Судя по всему, Сторожевская амбулатория не скоро дождется ремонта. Дело в том, что здание принадлежит не больнице, а администрации, поэтому руководство медучреждения латать дыры там не собирается.

По словам Романа и Дмитрия Неугодовых, они давно пытались обратить внимание руководства на неприемлемые условия работы.

«Колеса все лысые. Прошу запчасти — не дают. Однажды ехал за тяжелым больным в деревню, у меня машина «закипела». Хотя мои коллеги говорили начальству, что не работает помпа, не идет охлаждение. А если ДТП — и человек погибнет? Кто за это будет отвечать? Я! Получается, мы со сменщиками каждый день нарушаем закон, ездим на свой страх и риск. А если что случится, то мы за свои 15 тысяч в месяц сядем на девять лет», — негодует Роман.

Братья обратились к депутату Саратовской областной думы Николаю Бондаренко, в октябре он инициировал проверку. После чего на машинах скорой помощи заменили колеса. Чуть позже выдали и новые аккумуляторы.

Однако за общественную позицию, утверждает собеседник, им пришлось заплатить — в буквальном смысле. «Отработано 165 часов за месяц, другие водители получают за это 20 тысяч, а мы — 15 или 13. Все делается, чтобы мы уволились сами. Я борюсь из принципа», — заявляет Роман.

Некоторые проблемы он решает своими силами. «В том году на крыше висела льдина весом с полтонны — прямо над дорожкой, где мамы ведут детей из садика. Я купил ленту, огородил, поставил людей, залез на крышу и скинул ее вниз. Я не обязан это делать, но чисто по-человечески не мог пройти мимо, потом не простил бы себя».

В январе 2020 года министром здравоохранения назначили Михаила Мурашко. Его ведомству предстоит решить ряд комплексных проблем. Это и нехватка компетентных кадров, и обветшание оборудования, и ремонт больничных помещений.

О том, какие могут быть пути выхода из сложившейся ситуации, РИА Новости спросило руководителя «Лиги защитников пациентов» Александра Саверского. Он перечислил несколько важных моментов. Первый — отсутствие понимания реальной потребности населения в медицинской помощи.

«У нас нет такой информации, потому что статистика — в силу особенностей сбора — неточная. Сейчас она основана на приписках, масштабы которых просто огромны. После того как поликлиники стали получать финансирование по количеству прикрепленных людей, а не оказанных услуг, в столице, к примеру, число услуг сократилось с семисот миллионов до четырехсот, то есть триста миллионов были только на бумаге. Но система в стационарах прежняя: грех не объявить простой аппендицит гнойным перитонитом, потому что за это больше платят, а контролера за спиной каждого хирурга не поставишь. Необходимо дать поручение научным институтам, чтобы они провели исследование потребности в медпомощи: этого не делали сорок лет, со времен Советского Союза. Потом под эти потребности нужно определить мощности», — считает Саверский.

Вторая системная проблема, без решения которой, по мнению эксперта, невозможно улучшить ситуацию, — это создание вертикали власти в здравоохранении. «У нас нет единой системы. В каждом регионе — своя, с собственными министром и территориальным фондом ОМС, без прямого подчинения федеральному центру. Почему в соседних субъектах цена на одно лекарство может отличаться в десятки раз? Потому что это просто разные системы здравоохранения», — уверен Саверский.

Он указывает на пациентскую миграцию: люди едут из своего региона в соседний или даже на другой конец страны только для того, чтобы получить медицинские услуги, которых не могут добиться у себя.

Ситуацию можно переломить, подчеркивает он, только принципиально изменив систему управления. «Вертикаль — необходимое условие существования армии. Не той, что стоит на приколе на случай войны, а той, которая ведет постоянную борьбу с болезнями. Здесь есть свои офицеры, боеприпасы (лекарства), своя артиллерия». Также Саверский обратил внимание на несовершенство трехуровневой системы оказания медицинской помощи.

Член центрального штаба ОНФ депутат Госдумы Николай Говорин подчеркивает: залог позитивных изменений — модернизация первичного звена здравоохранения. Пациентам сложно попасть к узким специалистам: сначала необходимо записаться к терапевту, получить направление — только после этого можно оказаться у нужного врача.

О том, что назрела модернизация в этой области, в январе говорил и Владимир Путин: «Сейчас нам нужно сконцентрировать усилия на первичном звене здравоохранения, с которым соприкасается каждый человек и каждая семья. Именно здесь у нас больше всего сложная, чувствительная для людей проблема. В этом году мы должны в полном объеме, как это предусмотрено в профильном национальном проекте, завершить развертывание сети фельдшерско-акушерских пунктов».

По словам Николая Говорина, в целом главная проблема здравоохранения сегодня — дефицит кадров.

И продолжает: «Причин, почему сложилась такая ситуация, несколько. Это дефицит финансирования в субъектах и недостаточные объемы медицинской помощи в рамках Фонда медицинского страхования для больниц, низкие тарифы ОМС на оказание помощи в районах».

«Трудности с кадрами и материально-технической базой ведут к снижению доступности и качества. ОНФ указывал на эти проблемы на протяжении нескольких лет. Они остаются актуальными и сегодня. Путь выхода из сложившейся ситуации — выполнение того, что написано в указе президента по модернизации первичного звена здравоохранения», — заключает эксперт.