Истории женщин, сбежавших от тиранов, — в материале РИА Новости. Все имена изменены в целях их безопасности.

Мадина встретилась с будущим супругом, когда ей было двадцать пять. По кавказским меркам ее уже записали в старые девы. Поэтому замуж она не собиралась. Ухаживала за братьями и сестрами, хотела работать и посвятить жизнь родителям.

«Я отучилась на парикмахера, устроилась в салон красоты. Там и познакомилась с будущим супругом — в мужском зале. Вначале все было как в сказке. Я даже не могла себе представить, что скоро попаду в ад», — рассказывает Мадина. Он красиво ухаживал: цветы, конфеты, воздушные шары. Был заботлив и внимателен. И вскоре девушка решила, что хочет познакомить его с родителями, а потом выйти замуж. Но отцу с матерью избранник сразу не понравился. И жених, как принято по старому кавказскому обычаю, украл невесту.

В то время родной брат Мадины работал в полиции — ему быстро удалось вернуть ее обратно. Машину остановили на полпути. Дома брат избил сестру ремнем за непослушание — да так, что пришлось обратиться за медицинской помощью. Через неделю, когда раны и ссадины понемногу стали заживать, Мадина вышла в магазин за хлебом. У порога ее поджидали четверо. Среди них был будущий муж. Девушку затолкали в машину, отобрали телефон и увезли в другой город.

Вскоре побои перешли в ножевые ранения, супруг открыто угрожал убийством. В больницах и травмпунктах, куда Мадина регулярно попадала, ей приходилось сочинять на ходу какие-то байки — она страшно боялась выдать мужа.

«Вы знаете, мне всегда хотелось спросить у него: «Почему ты меня выбрал? Почему решил именно мою жизнь искалечить?» — вспоминает она и отходит в сторону, чтобы выпить воды. — Я жила взаперти. Два раза пыталась убежать, но он и соседей напугал. Однажды так «переусердствовал» с ножом, что у меня на всем теле остались раны, на руках». Мадина показывает порезы на ладонях и вытирает слезы кончиком косынки.

Первого ребенка она потеряла — выкидыш. Но скоро вновь забеременела. В ней проснулся сильнейший материнский инстинкт: нужно было бежать без оглядки. После нескольких неудачных попыток ей удалось выпрыгнуть в окно. Мадина приехала к родителям и все рассказала. Через неделю отца не стало — инсульт. Мать тяжело заболела, а брата уволили с работы. С тех пор муж больше не появлялся в ее жизни.

«Слава всевышнему, второго ребенка я выходила», — говорит Мадина. Вдруг у нее резко обрывается голос. Она теребит кончик платка и опускает глаза: «Я часто вижу во сне неродившегося первого сына. Он машет мне крыльями. Крыльями, понимаешь? Он разговаривает со мной — как живой».

Сейчас Мадина регулярно посещает дагестанский кризисный центр для женщин и детей «Теплый дом на горе». Она приходит туда для того, чтобы просто выговориться. Ей необходима постоянная психологическая поддержка, у нее есть личный консультант. Раз в три дня, как и все подопечные, она получает продуктовую помощь для себя и ребенка. «У меня совсем нет денег. Я подала на алименты, но до сих пор нет ответа. Приставы молчат, адвокаты молчат. Никто меня не слышит. А я не люблю просить людей — стыдно», — отводит Мадина взгляд.

Она живет с сыном и больной матерью на окраине Махачкалы. Признается, что не может теперь видеть громко говорящих, размахивающих руками мужчин, тем более — дерущихся. И даже смеющихся. «Я всех обхожу стороной», — шепчет Мадина и склоняет голову ребенка к себе на плечо.

Ей 41 год, разведена. У нее сын и дочь. У мальчика подтвержденный диагноз — РАС (расстройство аутистического спектра), у девочки — СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивности). Все ее мысли и слова о детях. Особенно о сыне, у которого, помимо аутизма, — легкая умственная отсталость, а также задержка психического и речевого развития.

«Мама обвинила меня в интимной связи с будущим мужем до брака, — начинает свою историю Лейла. — На тот момент мне было 30. Конечно, хотелось любви. Хотя на самом деле ничего не было, мама в это не поверила и заставила выйти замуж. В Дагестане мы прошли никях (мусульманский обряд бракосочетания. — Прим. ред.) и переехали в Москву».

Лейла всегда мечтала о высшем образовании. После школы долгое время просила родителей, чтобы разрешили поступить в вуз на лингвиста. На пятый год уговоров удалось получить согласие. На Северном Кавказе не принято, чтобы женщины были самостоятельными, образованными и независимыми, тем более в финансовом плане, продолжает Лейла. Но она училась, преподавала английский язык в местной школе и даже ездила в командировки — в качестве переводчика. Поэтому в Москве планировала работать по специальности и откладывать деньги на путешествия.

«У нас была в буквальном смысле война длиною в восемь лет, пять из них я просила развода, — говорит Лейла. — Он не работал, врал мне. Когда закончились первые деньги, я хотела устроиться хоть куда-нибудь. В Москве высокая конкуренция, а мне уже за тридцать, серьезного опыта за пределами Дагестана не было. Решила пойти в сеть фастфуда, там гибкий график, позволяющий заниматься детьми».

Когда она стала приносить деньги в дом, супруг начал систематически избивать ее на глазах у детей. Он не мог смириться с тем, что жена обходится без его помощи. Вся родня была на его стороне. А муж постоянно возмущался: «Зачем ты родила мне больного сына? Надо было сделать аборт!» «Я просто не понимала, что происходит. Почему все против меня? Ведь то, в каком состоянии он приходил домой, вызывало ужас… То смеялся, то покачивался, то плакал. Через неделю я поняла, что это были наркотики», — вспоминает Лейла, едва сдерживая слезы.

В Москве ее поддерживали благотворительные фонды. Оплачивали лечение сына, у которого вскоре обнаружили серьезные проблемы с печенью, выделяли материальную помощь на аренду жилья. Связь с мужем была окончательно потеряна. С тех пор как сыну поставили окончательный диагноз, он больше не появлялся в их жизни.

«Понимаете, я даже успела узнать, что такое ПНИ (психоневрологический интернат. — Прим. ред.), — признается Лейла. — Попросила лечащего врача устроить меня с детьми в стационар, чтобы не платить за жилье. Мы существовали на пенсию ребенка по инвалидности. Знаете, когда я в детстве смотрела мультфильмы, а там кого-то били по голове, сверху почему-то появлялись птички. Я всегда хотела понять, как это происходит, что за птички. Когда он в первый раз стукнул меня, увидела тех самых птичек. Может, это покажется смешным, но мне было не до смеха. Через год я решила вернуться в Дагестан».

Сейчас Лейла живет в Махачкале вместе с детьми в съемной квартире, которую по-прежнему помогают оплачивать благотворительные организации. Родня отказалась от нее. Женщина постоянно посещает «Теплый дом на горе» и старается поддержать других пострадавших. Несмотря ни на что, Лейла верит, что сын выздоровеет. На фоне постоянного внимания к мальчику у дочери возникли психологические проблемы: она сторонится людей, не понимает, куда ушел отец и почему мама так заботится о брате.

После резонансного убийства в Кизляре самый известный в Дагестане кризисный центр помощи женщинам и детям «Теплый дом на горе» экстренно активизировал работу: теперь женщины могут обратиться сюда за консультацией и убежищем круглосуточно.

Центр открылся в 2017 году. За это время за помощью сюда обратились около пятидесяти женщин с детьми. «Теплый дом на горе» — прежде всего убежище для жертв. Однако адрес шелтера засекречен — его можно получить только по знакомству или при личном общении с директором.

«Среднестатистический портрет нашей подопечной — женщина от двадцати пяти до сорока лет, — рассказывает помощник руководителя центра «Теплый дом на горе» Асият Селимова. — Как правило, мать двоих детей, оставшаяся одна. У нее множество родственников, но она не получает от них никакой моральной поддержки. Более того, находится под гнетом и зависит финансово от родителей.

Ни работы, ни образования, низкий уровень мотивации. В принципе, такой тупик, в который женщина вгоняет саму себя с самого детства. Это многовековая история. Насилие считается нормой во всем, а закрытость семьи — корень проблемы. Единственный выход из ситуации — давать женщинам образование».

«Люди в средней полосе России отличаются от нас, северян. Если не протянешь руку в мороз, человек умрет. Северян издалека видно», — объясняет Маша. Она коренная сибирячка. Ей 48 лет, у нее на руках двое детей и пособие по безработице. «Где только не работала. Трудовая книжка вся исписана. Скоро устроюсь на почту. Сил нет уже идти в уборщицы», — признается она.

Год назад Маша вместе с детьми переехала из Новосибирска в Воронеж. Долго искала стационарный кризисный центр, куда берут без прописки по месту жительства. В итоге ее приняли в воронежский «Ангел-хранитель», где она с детьми по сей день проходит курс интенсивной реабилитации и готовится к новой жизни за пределами приюта.

Муж пристрастился к алкоголю с первых дней семейной жизни. Маша была уверена, что может спасти его и все изменить. Читала инструкции по общению с алкозависимыми, изучала фетальный алкогольный синдром, ходила за советами в церковь. Борьба длилась больше десяти лет, но в один день чаша терпения переполнилась — Маша сдалась.

«Я стояла на кухне и варила детям мясо. Он пришел, как обычно, пьяный и потребовал свою порцию. А вы знаете, мясо на Севере в цене. Ни для меня, ни для мужа порции не было. Я была так зла на него, что отправила куда подальше. Говорю: иди к своим друзьям, там тебе и будет мясо, — рассказывает Маша. — Он тут за трубы схватился, начал бить по ним, пинать, отламывать. Никогда не забуду, как замахнулся на дочь.

Потом взялся кулаком долбить окно. И если бы сломал, мы бы просто пропали. На улице 38 градусов мороза!» В тот день она приняла окончательное решение: уйти навсегда. Копила деньги, просила у друзей в долг, продала всю мебель на разных сайтах объявлений. Так ей удалось собрать на перелет и карманные расходы. «Пожалуйста, не надо. Детей пожалей. Не меня — детей», — увещевала Маша мужа в надежде на то, что он остановит ее и не позволит уйти.

Но тот развел руками и отпустил ее навсегда. «Пропито все. Совесть пропита. Жизнь пропита», — вздыхает Маша, иронично улыбается и смотрит куда-то вдаль. Будто за горизонтом есть другая жизнь, на которую она тайком надеется.

Она живет с детьми в режиме жесткой экономии. Снимают небольшую квартиру на окраине Воронежа, но все еще питаются в приюте, одеваются в секонд-хенде, почти не пользуются транспортом, просматривают сайты бесплатных объявлений и стараются не общаться с местными.

Сломанные судьбы, искалеченные души, тяжелые физические травмы. Правозащитники не первый день требуют принять закон о домашнем насилии. Но пока безрезультатно.

Адвокат, соавтор проекта закона о профилактике семейно-бытового насилия Мари Давтян объясняет РИА Новости, что сотрудникам полиции не хватает нормативно-правовой базы для возбуждения уголовных дел и сбора релевантной статистики.

«У нас даже нет понятийного аппарата о домашнем насилии, установленного законом. Однако МВД пытается собрать данные по преступлениям, совершенным, как принято говорить, в семейно-бытовой сфере. Только вот сбор идет, скорее, интуитивно. Сотрудникам полиции не хватает механизмов для работы. Что касается Кавказского региона, уровень латентности там несоизмеримо выше, а последствия для потерпевшей значительно тяжелее.

Отрицается проблема, нет профилактики, зачастую обвиняют жертву, а не насильника. Если мы не примем закон, точно ничего не изменится. Но необходимо не просто его принять, а подготовить узкопрофильных специалистов. Сейчас я плотно занимаюсь разработкой законодательства в сфере домашнего насилия. Считаю, что чем больше мы будем писать, просвещать юристов, полицейских, тем быстрее найдем правильное решение».

В конце октября в Госдуме состоялись парламентские слушания законопроекта о предотвращении домашнего насилия. Это не первая попытка законодательно утвердить меры по профилактике семейной тирании. В 2016-м документ не прошел даже первое чтение и был отправлен на доработку.