В Тимошино, труднодоступной деревне в Костромской области, не осталось детского сада, школы, участкового, аптеки и общественного транспорта. От благ цивилизации поселение отрезано рекой Унжей и бездорожьем. Еще в советский период Тимошино называли шестнадцатой республикой — в силу самостоятельности и автономности. Сейчас здесь живет чуть больше двухсот человек, все таких же автономных и самостоятельных.
— Почему моста нет? Все такие умные. — Глава Тимошинского сельского поселения Николай Сучилов растягивает гласные в последнем слове. — Все. Все спрашивают, почему мы не построим мост.
Небольшой катер тянет паром через Унжу, дождей летом почти не было, поэтому река неглубокая и узкая.
— Унжа весной разливается очень сильно и всегда по-разному. Почти под стены монастыря подходит. И как тут построить мост?
Дорога от реки до Тимошино грунтовая, только небольшой участок в самой деревне отсыпан гравием. «До того народу надоело, что решили дорогу делать», — вспоминает глава. На кирпич разобрали здание старой фермы, потом отсыпали песком, на гравий собирали деньги всем селом.
До того как стать главой поселения, Николай двадцать шесть с половиной лет отработал учителем физкультуры в местной школе.
В 2015-м девятый класс окончил последний ученик — школу пришлось закрыть. Деревня осталась без детей.
Высокие тимошинские дома через один пустуют: хозяева или умерли, или уехали, или возвращаются только летом. Если идти по центральной улице днем, можно не встретить ни одного человека. Во всем селе есть несколько точек притяжения: администрация, в здании которой пару лет назад еще работало отделение Сбербанка, магазин, где в хлебные дни даже образуется очередь, фельдшерско-акушерский пункт, почта и клуб.
— А село Тимошино длинное-предлинное:
С одной стороны хоронят,
А с другой — родильная.
Зинаида Дмитриевна Пургина, тоже бывший учитель, а сейчас местный писатель, показывает деревню.
— Вот что вспомнила. Сейчас, конечно, неактуально. Давно у нас не рожают, только хоронят.
Говорит, что в последние годы вошло в моду восстанавливать родительские дома. Перекрывают крыши, меняют нижние венцы изб, косят, заборы поправляют — и приезжают несколько раз в год. Особенно много людей в селе в «останное воскресенье».
— Есть легенда, что священник не мог попасть в село на Троицу из-за сильно разлившейся реки и непогоды. И приехал только через неделю. Вот в эти выходные, через семь дней после Троицы, мы и отмечаем праздник. Все приезжают на могилы родных.
Добираются до Тимошино обычно своим транспортом и еще почтовой «буханкой», которая ездит несколько раз в неделю. С конца семидесятых сюда летал самолет, добраться до Костромы стоило полтора рубля. В 1997-м он приземлялся здесь последний раз.
В пекарне открыты двери — жарко. Елена, жена Николая, и Татьяна пекут черный и белый хлеб, сайки, батоны и, если заказывают, пироги.
— Сколько проработаем, не знаем. Устали. Без отпусков и, можно сказать, без выходных, — говорит Таня. — Хотели на неделю уехать, а как? Всю деревню без хлеба оставили бы.
В школе Татьяна преподавала физкультуру, Елена — иностранный язык, русский и литературу. «Пришлось переквалифицироваться», — смеются учителя.
Оборудование стоило около двухсот тысяч рублей. «Деньги заняли и работаем уже три года. Иначе пришлось бы возить хлеб из Макарьева — хорошего мало, особенно когда весной и осенью дороги нет», — замечает глава поселка.
Рецепт хлеба узнали у старого пекаря, что-то добавили от себя. Работают только три раза в неделю, выпекают 30-40 изделий, больше невыгодно.
— У нас буханка хлеба стоит двадцать пять, в городе — 29 рублей. Кто-то оттуда возит принципиально. Человеческий фактор, не понять. А вообще, не был бы главой, мы бы и не взялись. Забота моя — без хлеба людей не оставить, выбор такой: возить или печь.
Забот у него много, бюджет поселения небольшой.
— Что и не обязан — все делаем. Для чего шел? Чтобы посуществовал народ. Я не обязан ездить на тракторе и расчищать дорогу, а нужно. Куда деваться. Не обязан под ним лежать зимой, когда он сломался. Денег нет, пока сам не побежишь впереди паровоза, ничего не сдвинется с места.
— Мне свинку оставь!
— Что?
— Свинку-у-у!
— Ой, у меня, как нарочно, одни боровки.
Две женщины кричат друг другу с разных сторон дороги. В Тимошино стараются держать скот все, у кого есть возможность за ним ухаживать. По данным администрации, в селе имеются 24 коровы, 101 овца, 32 козы, 82 свиньи, 200 кур, около 70 кроликов.
Татьяна Новожилова, бывший директор школы, гонит корову с поля.
— Очень хорошо жили. Все-все было. Жизнь била ключом. Думали, так будет всегда. После 2000 года работы стало мало, люди начали уезжать.
Татьяна отработала в школе 34 года: 17 лет — учителем русского и литературы, завучем. В 1998-м сгорела школа, пришлось переезжать в здание больницы. Чтобы 112 детей смогли пойти в сентябре на занятия, учителя и родители объединились — сделали ремонт. Татьяну попросили стать новым директором.
Сейчас ближайшая к деревне школа в городе Макарьеве.
— В последние годы приходилось в один класс собирать ребят разного возраста. Неинтересно стало работать. После окончания мальчишки обычно поступали в училище, потом шли в армию и оставались там на контракт. Раньше престижно было поступать в педагогический и в сельхозакадемию. Колхозы еще были, и работа была. Некоторые мальчишки наши окончили вузы, а работают в Подмосковье на строительстве заборов.
Татьяна показывает папки с дипломами и фотографиями: «Мы везде участвовали, чтобы показать, что мы тут живы».
— Если девчонка выходила за тимошинского парня, это считалось престижно. Работящий, деловой. Привыкли, что всего нужно добиваться своим трудом. И сейчас автономия, сами себе предоставлены. Крутитесь как хотите, впрочем, всегда так было. Хотите жить — крутитесь. Вот мы и крутимся с нашей учительской закалкой.
Есть в Николае Сучилове неиссякаемый русский оптимизм. В администрации его не застанешь: «Лучше делом займусь».
— Говорят, что глава должен ходить и указывать, что делать. Кому указывать? Вот у нас есть поворот на дороге, пошел и кусты спилил. Дети на лето приехали, их из-за кустов не видно: убрал — и душа в покое. Каждый год спиливаю. Некогда мне стул просиживать, времени жалко. Я лучше 20 километров пробегу.
За учительские годы Николай воспитал трех мастеров спорта, кандидатов не считал. Несколько раз в неделю тренируется, прикинул — в месяц подтягивается 2450 раз.
— Врать не умею. Нельзя ребенку врать. Сказал, повезу на соревнования в Кострому, значит, вези. Сколько машин укатали. — Сучилов показывает награды. — Всю жизнь меня переманивали, в Кострому звали и директором ДЮСШ. Спрашивали: что вас тут держит?
Телефон главы есть у всех, он тут как скорая и МЧС, вместе взятые.
— Вот недавно разрешили тратить дорожный фонд на освещение. Он у нас всего 116 тысяч рублей, экономим как можем. Мы и придумали: у каждого дома свой фонарь оборудовать. На ночь выключаем, все равно в это время никого на улице нет.
Зимой в деревню заходят волки, режут собак. «Каждый год их видим. Раньше такое было в диковинку».
Еще один человек с ненормированным рабочим днем — Елена Соболева, фельдшер, — бежит по деревне, после полудня у нее вызовы.
— Тимошино, Халабурдиха, Кукуй, Карьково, Нестерово — все мое. Ближайший ФАП (фельдшерско-акушерский пункт. — Прим. ред.) в Комсомолке. Я в отпуск уходила, к нам скорая ездила из Макарьева, часа полтора им добираться.
Всех пациентов Елена знает лично, работает 28 лет.
— Вообще, скорую вызываем редко, сами справляемся. — Фельдшер еще раз повторяет любимые слова тимошинцев. Это здесь как девиз.
Еще в 1990-е в Тимошино была амбулатория. Работали терапевт, акушерка, фельдшер, медсестра и санитарка.
Население на тот момент — две с половиной тысячи человек. Сейчас раз в год из города приезжают узкие специалисты.
— Проблема с медикаментами, раньше я не ограничивала больных. Сейчас им приходится говорить: покупайте. Два раза могу предложить свое лекарство, а потом все — покупай. Это последний год такая ситуация.
Елена попала в деревню по распределению, уезжать не собирается. Хотя рассказывает: один раз такой слух по Тимошино прошел. Односельчане заявили, что никуда фельдшера не отпустят, пусть даже не думает.
— Никого нет мне на смену. В одной из соседних деревень население сократилось до 30 человек, и ФАП закрыли. Они теперь ездят в другой поселок.
Случаи в практике Елены были разные: и умирали у нее на руках, и рождались. Сейчас могут вызвать просто так — одиноко старикам: «поговори со мной», «ой, какая ты хорошая», «и настроение сразу поднялось, и чувствую себя лучше».
— Почему вы к нам приехали? Что в нас необычного? Все так живут: картошки накопали, помидоров-огурцов наросло, без излишеств привыкли. — Женщины в домовом храме собираются пить чай. — Нам ничего такого не надо. Пару раз навестишь детей в Костроме. И они сами приезжают.
Говорят, отец Михаил, который организовал эту маленькую церковь, вынужден был уехать, потому что закрылась школа, негде учить детей. Раз в месяц приезжает батюшка из Макарьева.
По обеим сторонам дороги — то болота, то редкие сосны и белый мох. Тимошинцев осталось так мало, что каждый ездит на «свой» участок за ягодами и грибами. В хороший год некоторые семьи зарабатывают «на автомобиль».
«Змеевка, Раздолье, Кукуй-2, Высокая — нет теперь этих деревень, а мы есть. — Глава отдает нам ключи от крепкого дома, хозяева живут в Ярославле. — Запрете, и ключ можно вот сюда, над дверью положить. Хотя у нас никто не закрывается — не от кого. Все свои».