Дмитрий Лекух, для РИА Новости
Некоторые вещи из неожиданных внезапно становятся привычными.
И когда движение "Бессмертный полк" в его современном виде было инициировано в 2011 году в Томске журналистами Сергеем Лапенковым, Сергеем Колотовкиным и Игорем Дмитриевым, вряд ли даже они сами ожидали, какой именно оно приобретет размах и характер.
И насколько серьезные масштабы обретет в наши дни.
А начиналось все просто.
Не будем вдаваться в предысторию. У победы, как известно, много отцов, это поражение всегда сирота. Просто в какой-то момент трое сибирских журналистов обратили внимание на тот факт, что все меньше и меньше ветеранов принимают участие в уличных шествиях в День Победы. И решили восстановить справедливость: герои, отстоявшие свободу страны, должны видеть этот праздник, хотя бы с фотографий. Изначально это так и планировалось: просто как будничная, едва ли даже не разовая дань памяти людям, благодаря подвигу которых живы сейчас и мы сами, и наша с вами страна.
Просто память.
Просто акция.
Таких задумок люди неравнодушные в принципе предлагают довольно много. Но именно эта внезапно и, возможно, неожиданно даже для самих авторов идеи попала в общественный резонанс.
И это, кстати, оказалось более чем объяснимо.
Дело в том, что у нас где-то с конца 70-х — начала 80-х годов прошлого века стараниями прежде всего "творческой интеллигенции" началась официальная трансформация восприятия 9 Мая из праздника Победы в "день памяти и скорби". И хотя память и скорбь вовсе не бесполезны, в народном сознании, в сознании детей и внуков ветеранов той великой войны, которые жили с ними бок о бок, эта "правильная страдательная трансформация" вызывала реакцию резко недоуменную.
Потому как для "дня памяти и скорби" у народа всегда существовала другая дата — 22 июня. А 9 Мая все-таки был днем чествования тех самых победителей, которые не только "испытывали тяготы и лишения", но и били — и в конце концов добили и победили! — самого страшного в нашей истории врага. Триумфально и безжалостно указав "прогрессивному европейскому человечеству", насколько ошибочны его представления о себе и о других народах. И объяснили они все это тому самому одичавшему и озверевшему "первому миру", который и посейчас (кстати, не без помощи той же самой совестливой интеллигенции) пытается нас "цивилизовать".
И после ухода основной массы ветеранов и победителей началась постепенная ревизия их чествования. Ревизия более чем лукавая, потому что за ней тоже как бы стояла "правда", но это была только часть настоящей правды. Совсем уж "отменить" День Победы (такие попытки будут предприняты позже), праздничный день чествования народа-победителя, было невозможно. Но можно было трансформировать праздник в "не совсем праздник" и вместо победительной радости неистово "памятовать и скорбеть".
Народ, повторимся, воспринял это с некоторым недоумением.
Ибо обычные люди жили рядом, в одних и тех же семьях, в одной и той же среде с ветеранами-победителями. Были их плотью от плоти и кровью от крови. А ветераны помнили, что они прежде всего не страдальцы, а именно победители и герои. Да, за эту великую Победу они заплатили страшную цену, но эта Победа и этот праздник стоили того. И это в народном сознании не подлежало ни обсуждению, ни какой-либо трансформации.
Но им все равно старательно внушали сначала, что "это радость со слезами на глазах". А потом, глядишь, эти слезы начали постепенно заслонять радость, и вот уже и с самых высоких трибун начали спрашивать: а чему тут, собственно, радоваться-то?
Победе?
А сколько народу погибло?
А потом, уже ближе к концу перестройки, с этих же трибун начали еще и интересоваться: и во имя чего погибли-то эти люди? Во имя "тирана Сталина"? В схватке "двух зол"? В схватке "ГУЛАГа с Бухенвальдом"? Некоторые шли дальше и выдвигали эльфийскую мысль: "Могли бы ведь сейчас пить баварское". Мы ничего не выдумываем, все это проходило буквально у нас на глазах.
…А между тем именно в годы этой страшной войны, именно благодаря нашей общей победе над страшным врагом на территории нашей с вами страны и начала складываться "новая, уникальная общность — единый советский народ". Причем "советский" было в данном случае некоторым эвфемизмом: по сути, Победа и День Победы стали фиксацией рождения новой "русской гражданской нации", полиэтнической по форме и содержанию, но единой по сознанию и существу. И тут имеет смысл напомнить и процитировать знаменитый "тост Сталина", к которому можно относиться как угодно, но нелепо не предполагать, что бывший "нарком по делам национальностей" был не чуток к подобного рода вещам.
"Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа, и прежде всего — русского народа. Я пью прежде всего за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза. Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны <…> За здоровье русского народа!"
И тут не надо думать, что мы здесь в чем-то уникальны. Рождение гражданской нации — это в принципе системный и закономерный процесс. Точно так же складывалась в горниле страшных революций и войн французская гражданская нация — из разных народов и языков. И у нее точно так же, как и у нас, празднуется "день рождения нации", только у них это День взятия Бастилии, 14 июля. Так получилось, при фиксации таких сложных процессов всегда важен сопровождающий их символизм.
А у нас этот день пришелся на День Победы, 9 Мая.
Который стал не только праздником Победы, но и днем рождения нового народа: гордого народа-победителя.
Что ж, бывает и так. Этого отнюдь не стоит стыдиться, этим гордиться надо.
И те люди, скрепившие это братство, эту "новую уникальную общность" своей кровью — русские великороссы, русские украинцы, русские татары и башкиры, русские якуты и евреи, русские чеченцы и дагестанцы и многие-многие другие, но все равно одинаково русские, — и глядят на нас с этих фотографий. Фотографий, которые их дети и внуки проносят во время шествия нашего общего — и оттого Бессмертного — полка.
