Андрей Бабицкий, для Украина.ру
Подписав закон об образовании, Петр Порошенко, как ему представляется, одержал окончательную победу в борьбе с русским языком, которую украинские власти ведут на протяжении долгих лет.
По замыслу, русский на Украине еще какое-то время потрепыхается в образовательной системе до пятого класса средней школы, а потом будет раз и навсегда изгнан и из этого узкого пространства. Но что дальше? Украинизаторы, вытеснив, наконец, язык, на котором говорят миллионы украинцев, в сферу бытового общения, какого будущего они желают украинскому?
Не раз высказываемые украинскими политиками разных рангов соображения о том, что русский является матрицей чужеродных, разрушительных, покушающихся на исконное свободолюбие Украины смыслов, сложно считать заслуживающими внимания, поскольку русская культура — это фиксация разнообразного, подчас взаимоисключающего опыта, в котором находится место новгородскому вече, татаро-монгольскому игу и периоду московского царства, военным победам и поражениям, западничеству Петра и русской интеллигенции, двум революциям, Великой Отечественной войне, попыткам построить новое общество. Из этой мозаики можно выудить все, что хочешь, выстроить любой концепт: нужна свобода — прокладывай мостики к Новгороду, как делают отечественные нацдемы, хочешь собрать доказательства в пользу вековечного рабства — и этого добра хоть отбавляй. Русская история — это необозримое пространство пережитого и сформулированного, конституируемого и отрицаемого, поэтому говорить об исчерпанности одних идей и отсутствии каких-то других нелепо. Русский, как язык великой литературы и обширной традиции рефлексирования, дает возможность мыслить и чувствовать сложно, различать миллионы оттенков и описывать их, обобщать, формировать умозрительные абстракции, оперировать сложнейшими категориями веры, бытия, истории.
Но русский стал таким совсем недавно. В начале XIX века гений Пушкина сообщил ему невиданную легкость, усвоенную из французского языка, способность описывать вещи и явления, которые до того он схватить не умел в силу громоздкости, тяжести, пафоса, отсутствия полутонов и т.д. Любовная лирика допушкинской эпохи, хотя и не лишена каких-то милых, почти детских интонаций, но все же сейчас кажется почти пародией. Русский не был языком науки, права, философии. Таковым он стал на протяжении XIX столетия во многом благодаря лингва франка, который был языком образованного дворянства. Без этого многократно умноженного пушкинской поэзией влияния, с которым, кстати, отчаянно боролись поборники чистоты родной культуры — шишковисты, русский бы остался провинциальным, маловыразительным, используемым главным образом в быту. Не было бы ни науки, ни литературы.
Это был процесс, который отчасти даже искусственно поддерживала советская власть, которая вообще исповедовала политику обязательного сохранения и культивирования национальных языков. Национальные культуры не то чтобы оглядывались на русскую, стараясь во всем ей подражать, нет, они просто раздвигали себя за ее счет, русское становилось органичным пространством национального, гигантским ресурсом развития.
Русскому ничего не будет — у него есть своя естественная среда обитания, в которой он продолжит существовать так, как будто никакой Украины и не было.
