Олег Назаров, член Зиновьевского клуба МИА "Россия сегодня"
В ситуации нарастания на Западе русофобии, попыток переписать историю Великой Отечественной войны и стремления представить формирование в Красной армии штрафных батальонов и заградительных отрядов величайшей дикостью — нелишне напомнить читателю обстоятельства подписания Иосифом Сталиным 75 лет назад приказа № 227. Основания подписать его были весомыми — страна оказалась на краю пропасти.
"Если бы вы видели этот кошмар…"
Конец весны и лето 1942-го оказались крайне неудачными для Красной армии. На северо-западе в "котел" попала и была уничтожена противником Вторая ударная армия генерал-лейтенанта Андрея Власова. Под Харьковом та же участь постигла крупную группировку войск Юго-Западного фронта. В Крыму катастрофой завершилось сражение на Керченском полуострове, после чего пришлось оставить и Севастополь. Стратегическая инициатива на советско-германском фронте перешла к врагу. Войска гитлеровской Германии и ее сателлитов рвались к Волге и Кавказу. Двадцать четвертого июля советские войска оставили Ростов-на-Дону и продолжали отступать.
Еще более удручающими предстают события тех дней в письме рядового Михаила Ермолова родным: "Двенадцатого и 13 июля мы вели бои в 60 килоетрах северо-западнее Ворошиловграда (ныне Луганск. — Прим. авт.), а в ночь на 17-е оставили красавец Ворошиловград, весь пылающий в огне… Двадцать второго июля мы подошли к Ростову, но в трех километрах от него нас встретили артиллерийско-минометный огонь противника и его бомбардировщики стаями по 20-30 самолетов. Наши войска дрогнули и побежали к переправам через реки Аксай и Дон, где понесли большие потери в людях и технике, так как эти переправы через две реки противник нещадно бомбил с воздуха. Если бы вы видели этот кошмар, то пришли бы в ужас. Мы отошли за Дон на 20 километров восточнее Ростова и стояли там до 27 июля, пока не получили приказ о наступлении для занятия Аксая и Ростова, и вот 28 июля мы пошли обратно на Ростов, но противник действиями своей авиации встретил нас и разбил вдребезги, откуда мы бежали в беспорядке на восток. Мы уже не в состоянии были оказывать ему какое-либо сопротивление и продолжали отходить все дальше и дальше…"
"Отступать дальше — значит загубить себя и Родину"
Сдача Ростова-на-Дону переполнила чашу терпения Сталина. Он "взялся за перо" и написал документ, без которого обходился даже в 1941-м. Свои возмущение и гнев нарком обороны выплеснул на бумагу:
"Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с потерями, лезет вперед, рвется вглубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа.
Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами… Часть войск Южного фронта, идя за паникерами, оставила Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления, покрыв свои знамена позором.
Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной армии, начинает разочаровываться в ней, а многие проклинают Красную армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток…
Штрафные роты и батальоны
Поучиться тому, как "ликвидировать отступательные настроения в войсках", Сталин приказал у немцев. Он напомнил, что гитлеровцы во время своего зимнего отступления для восстановления дисциплины "сформировали 100 штрафных рот из бойцов, провинившихся в нарушении дисциплины, и поставили их на опасные участки фронта".
Причин, по которым рядовые и офицеры попадали в штрафные подразделения, было много. В их числе: несанкционированное командованием отступление, дезертирство, опоздание из отпуска, самовольные отлучки, неисполнение приказа, нарушение уставных правил караульной службы, утеря документов, проматывание и кража военного имущества, оскорбление начальника, драка, злостное хулиганство, воровство, мародерство, симуляция болезни, нарушения правил караульной службы и так далее.
Проштрафившиеся и временно разжалованные офицеры направлялись в штрафные батальоны, рядовой и сержантский состав — в штрафные роты. В штрафные роты бывшие офицеры попадали только в том случае, если по приговору военного трибунала их лишали воинского звания.
В разгар Сталинградской битвы 28 сентября 1942 года было принято "Положение о штрафных ротах Действующей армии", в котором говорилось: "За неисполнение приказа, членовредительство, побег с поля боя или попытку перехода к врагу командный и политический состав штрафной роты обязан применить все меры воздействия вплоть до расстрела на месте".
Капитан в отставке Николай Гудошников, воевавший в 121-м отдельном штрафном батальоне (ОШБ) 40-й армии Воронежского и Первого Украинского фронта, вспоминал: "На мою долю выпало более года командовать взводом в отдельной штрафной роте. И, конечно же, неплохо знаю суть этого подразделения. Надо сказать, оно почти ничем не отличалось от обычного: та же дисциплина, тот же порядок, те же отношения между солдатами-штрафниками и офицерами. Кому-то, может быть, покажется странным, но ко мне и другим командирам обращались по-уставному: "Товарищ лейтенант", а не по-лагерному: "Гражданин начальник", — такого я ни разу не слышал. Вооружением, продовольствием снабжали, как и положено… Никаких особых дисциплинарных и иных санкций мы к штрафникам не применяли, кроме уставных. Я часто даже забывал, что командую не совсем обычным подразделением".
Основаниями для освобождения лиц, отбывающих наказание в штрафных подразделениях, являлись: отбытие срока наказания; досрочно — за боевое отличие, а также тяжелое или средней тяжести ранение. Особо отличившиеся в бою штрафники представлялись к наградам. Главное же заключалось в том, что приказ № 227 давал оступившемуся человеку шанс максимум за три месяца стереть пятно со своей биографии. Погибших в бою переменников посмертно реабилитировали, а их семьям назначалась пенсия.
Заградительные отряды
Приказ № 227 также предписал сформировать в каждой армии по три-пять хорошо вооруженных заградительных отрядов — по 200 человек в каждом. Ставить их требовалось "в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникеров и трусов и тем помочь честным бойцам дивизий выполнить свой долг перед Родиной".
Создатели антисоветского мифа "забыли" о таком "пустяке", как главные силы Действующей армии! Именно они находились между воевавшими на передовой, а иногда и во вражеском тылу штрафниками, и заградотрядами. Штрафники и заградотряды решали разные задачи, и их пути пересекались крайне редко.
Полковник в отставке Александр Пыльцын, воевавший в Восьмом ОШБ командиром взвода и роты, утверждал, что за его штрафбатом "ни при каких обстоятельствах не было никаких заградотрядов, не применялись и другие устрашающие меры. Просто в этом никогда не возникало нужды".
А нужды не было хотя бы потому, что трусов и изменников Родины мог на месте расстрелять командир штрафбата. Такие полномочия ему давал приказ № 227.
Фронтовики — о приказе "Ни шагу назад!"
Исключительный героизм тысяч обыкновенных советских мужчин и женщин, их приверженность своей власти едва ли может быть подвергнута сомнению. Летом и осенью 1942 года советских людей воодушевляло нечто большее, чем страх перед НКВД. Это была патриотическая борьба против наводящего ужас и ненавидимого врага".
Минометчик 293-й стрелковой дивизии Мансур Абдулин знал об этом не понаслышке. Он был участником Сталинградской и Курской битв, форсировал Днепр. По словам Абдулина, с которыми согласны многие фронтовики, приказ № 227 "сработал как избавление от неуверенности, и мы остановились. Остановились все дружно. Остановился солдат, убежденный, что и сосед остановился. Встали насмерть все вместе, зная, что никто уже не бросится бежать. Приказ оказался сильным психологическим оружием солдат".
Дойдя "до края", до берега Волги, красноармейцы остановились, уперлись и задержали врага, а потом гнали его до Берлина.