Глава Республики Ингушетия Юнус-Бек Евкуров рассказал в интервью РИА Новости о покушениях на него, об опыте республики по адаптации бывших боевиков к мирной жизни, об инвестиционных проектах в республике и сотрудничестве с арабскими странами, а также оценил роль российских Воздушно-космических сил в операции в Сирии.
- Начать хотелось бы с исторического вопроса — с вашего участия в событиях на Балканах, в операции по установлению контроля над аэродромом Слатина в июне 1999 года, когда наши десантники опередили силы НАТО в Косово. Очень много таинственных обстоятельств, мало кто знает о том, что происходило на самом деле, а вы там были непосредственно. В одном из интервью вы говорили, что ваша разведгруппа была в аэропорту еще в конце мая…
— В конце мая, за две недели до прихода колонны. Никто на недоразведанные объекты колонны не посылает.
- В СМИ проходила информация, о том, что на месте якобы был командующий силами НАТО на Балканах британец Майк Джексон. Говорилось, что российские десантники остановили его тем, что навели гранатометы на британские танки, когда он, стоя спиной к российскому блокпосту, подавал знак рукой танкам двигаться вперед, а кто-то из офицеров его предупредил о том, чтобы он так не делал. Все верно? Так и было?
— Ну вряд ли Джексон там мог бы быть. Он трехзвездный генерал. Со слов очевидцев, когда первая колонна натовцев подошла к нашему блокпосту, наши их остановили, в том числе наведя на колонну оружие. Командир взвода наш предупредил, что будет открыт огонь на поражение. Я не думаю, что они остановились от того, что испугались наших десантников. Но то, что решительность наших ребят, их готовность открыть огонь на поражение и понимание того, что будет бой, без боя никого не пропустят, это их охладило. Один из старших офицеров британцев пытался надавить на нашего офицера своим званием и должностью, на что лейтенант ответил, что он офицер ВДВ России и подчиняется приказам своих начальников. И дальше у них там уже начались свои радиопереговоры с начальством о том, что делать. Об этой ситуации в одном из документов Пентагона был отражен диалог американца (Уэсли) Кларка, четырехзвездного генерала, с британским генералом (Джексоном), когда британский генерал сказал, что он не собирается воевать с русскими десантниками, это тоже зафиксированный факт, известный.
- Якобы Джексон сказал, что он не хочет, чтобы началась Третья мировая война…
— Ну разные есть версии, что там было сказано, но тем не менее дословно известно, что Кларк сказал, что я, четырехзвездный генерал, приказываю! На что был ответ получен, что никто не собирается воевать с нами, с русскими десантниками.
- Вопрос о том, открывать или не открывать огонь и если открывать, то при каких обстоятельствах, был оставлен на усмотрение комвзвода или же была установка командования?
- Получается, что британцы сохранили хладнокровие?
— Я бы не говорил, что они проявили трусость. По крайней мере они проявили, так будем говорить, здравомыслие. Так будет более верно.
- А после окончания войны вы уже бывали на Балканах? Нет ли интереса, нет ли желания установить, допустим, побратимские связи с каким-то из сербских городов?
— Здесь уже больше будет политики. Меня приглашали пару раз. Я просто сам не ехал. Не хочу политизировать эту ситуацию.
- Вот если продолжить международную тематику, вы, как бывший военный, как оцениваете нынешнюю ситуацию в Сирии и роль российских ВКС там и вообще, ваш взгляд на ситуацию, вообще сирийцев помирить реально?
— Если поднять историю моего интервью года четыре назад, когда все начиналось, я тогда сказал одну мысль. В арабском издании, на Russia Today это было, я тогда сказал такую фразу, что Россия имеет право в том числе и оказать военную помощь сирийскому руководству. Это было еще до начала военной операции, когда было уже серьезное вмешательство иностранных государств в дела Сирии. И если оценивать сегодня ситуацию, это успех военно-промышленного комплекса России. Почему? Потому что на том направлении применялись довольно совершенные механизмы и элементы вооружения различных направлений, в том числе воздушного, наземного и наводного базирования.
Это успех наших ВКС. Сегодня можно говорить, что наши Воздушно-космические силы состоялись как отдельный вид войск и они в состоянии не только конкурировать, противостоять любому агрессору в том числе, но и взаимодействовать с коллегами любого государства. Наш Военно-морской флот, который показал, что он в состоянии совершать длительные переходы в автономном плавании, при этом с любого моря, в том числе из внутренних морей и за их пределами наносить удары, когда это необходимо в любую точку планеты.
Если раньше мы смотрели, как американцы это делают, это для всего мира было нормально, то, когда мы начали это делать, почему-то американцам это тоже не понравилось. Они посчитали, что слишком жестоко.
Важно, что министр обороны Российской Федерации и начальник Генерального штаба сумели показать всему миру, в первую очередь нашему народу, что Вооруженные силы страны в состоянии вести и крупномасштабные военные действия, и локальные войны, и участвовать вот в таких ситуациях, как в Сирии, применяя для этого такие совершенные силы, как ВКС, так и не в масштабном варианте, но тем не менее проводить наземные операции, согласовывать их, помогать, оказывать поддержку уже потерявшей надежду сирийской армии, вдохнуть в нее жизнь, поднять ее и достичь вот таких успехов на том направлении.
У нас убыл в Сирию батальон военной полиции из числа жителей республики для работы в тех населенных пунктах, городах, где разведены стороны, подписаны мирные соглашения.
Батальон военной полиции направлен с миротворческой миссией для обеспечения безопасности российской авиагруппы и сотрудников центра по примирению враждующих сторон в Сирии, работающих на территории Сирии.
У нас есть уже большой опыт формирования гуманитарных колонн. Не раз помощь, собранная жителями республики, направлялась на юго-восток Украины, в Крым, в Хакасию для жителей, пострадавших от природных пожаров. Несмотря на некоторые сложности, мы находим возможности отправлять гуманитарные грузы, ведь мы, как никто другой, знаем, насколько важно подставить плечо в трудную минуту.
Нынешняя акция по сбору гуманитарной помощи станет самой масштабной и поистине всенародной.
- На ваш взгляд, вот сейчас, после вмешательства России, какой шанс вообще на примирение сирийцев?
— Я думаю, что будет примирение. Во-первых, люди устали. Устали те, кто воюет. Я не беру в расчет тех международных террористов, которые, как дикие гуси, летели туда со всех направлений. А вот те люди, которые представляют Свободную сирийскую армию, люди, которые в ополчении, в оппозиции к режиму Башара Асада, они устали, они понимают, что худой мир лучше всякой хорошей войны. Поэтому для них эта ситуация – отдушина, тем более когда они понимают, что сегодня и с выборами президента США происходят определенные изменения в расстановке политических сил, так же и в Европе — выборы в Германии, и сейчас настроения поменялись с учетом выборов, и кандидатов в президенты во Франции — это ключевые государства Европы, которые влияют на ту или иную политику. В этом случае они понимают, что поддержки завтра, с учетом расстановки боевых сил от Соединенных Штатов или там от кого-то, кто их там раньше поддерживал, может быть намного меньше, чем это было сегодня или вчера при Обаме, или при Меркель, или при Олланде. В этом случае они, конечно вынуждены, это тоже является таким шагом, пойти сесть за стол переговоров и договориться. Какие там будут формы согласия, договоренности, это уже опять же есть разные мировые практики. Тоже каждый в своей провинции будет на начальном этапе наблюдать, следить за порядком, теми же вооруженными ополченцами, которые там есть.
- А вот практика, которая была, в том числе в Ингушетии, по возвращению тех, кто воевал в незаконных вооруженных формированиях, к мирной жизни, к участию в мирной жизни, жизни республики, ей как-то можно поделиться с сирийским правительством? Применить ее в ходе урегулирования в Сирии? Что вы посоветуете?
Одно дело, когда речь об иностранных наемниках, другое дело — адаптировать в селе одного человека, о котором все знают, что он убивал, замешан еще в каких-то делах, и вот этот процесс адаптации он позволит все-таки с большим доверием отнестись к правительству. Сегодня же там многие, кто даже хочет сложить оружие, просто не верят, что могут быть прощены. Все ждут, когда будут примеры перед глазами.
Мы вот сегодня тоже у себя на примерах показываем, есть три человека или пять человек, мы их показываем людям. Вот вам парень, вот вам его жена. Прошло пять лет или три года, он живет своей мирной жизнью, больше туда не лезет. Он еще выступает по телевизору, на экране и перед родственниками других и говорит: вот же я, видите, живой пример. То есть мы там даже фамилии называем, адреса называем — езжайте, пообщайтесь сами. Одно дело, когда ты протокольно всех собрал и заставляешь выступить, а другое дело, когда поехали сами родственники и задали ему те же вопросы. Разные механизмы есть здесь. У нас тоже так, как и в других субъектах Северного Кавказа, большой опыт в этом плане. И я думаю, что для них будет не лишним наш опыт тоже перенять или, по крайней мере, изучить.
- А с членами семьи вы тоже как-то работаете?
— Мы с семьями работаем, мы же адаптацию ведем не только тех, кто находится в розыске, не только тех, кто находится там, в местах заключения, мы же и с родственниками работаем в рамках дозволенного. Смотрим и по трудоустройству, и по каким-то решаемым проблемам тех, кто уже вышел, адаптировался. А с теми, кто находится в розыске или теми, чьи родственники уничтожены в ходе спецопераций, которые не прислушались к голосу разума, мы их тоже не бросаем. Мы их тоже приглашаем. Мною дано поручение создать такой женский общественный совет или организацию, в которую будут входить в том числе вдовы уничтоженных и находящихся в розыске членов бандподполья, других преступников, чтобы они были адаптированы к социальной жизни. Одно дело, когда там просто вдова, другое дело — когда там дети разные, они растут и с каждым годом в какой среде их воспитывают? Понимание того, что им тоже нужна помощь, тем более что они являются гражданами Российской Федерации. То есть на них, несмотря на то что их родители или родственники были преступниками, распространяются законы и детское пособие, пенсионное обеспечение и так далее.
- Есть вторая часть проблемы — люди, которые уезжают воевать в Сирию или в Ирак, в том числе из Северного Кавказа и из Ингушетии. Есть у вас какие-то данные по количеству этих людей из республики, кто поехал?
Из них уже восемь человек вернулись и прошли через адаптацию, они живут мирной жизнью. Порядка 50 человек уничтожено, в том числе шесть человек в республике, которые вернулись для вербовки и совершения преступлений. Остается 29 человек, о которых мы знаем, что они находятся на территории Сирийской республики. Такие данные у нас есть на сегодняшний день.
- А кто-то из них мог выехать в Европу?
— Мы смотрим за этим. У нас есть такие данные, что из этих 118 часть людей, которых мы нигде не находим, перебрались в Европу и они находятся там. Они даже не поехали в Сирию или в Ирак. Это первое. И второе, из тех, которые были в Сирии, есть информация, что часть прибыла в Европу, боятся ехать домой. Год два, три, пока все забудется, пробудут там, а потом обоснованно попытаются доказать, что они в Сирии не были, они были в Европе у родственников.
- Это данные, полученным вами от сотрудничества со спецслужбами?
— Это данные в первую очередь от УФСБ, МВД по Республике Ингушетия.
- Почему, вы думаете, все-таки достаточно много жителей Северного Кавказа, и Ингушетии в частности, подвержены влиянию группировки "Исламское государство" (ИГ, террористическая организация, запрещенная в России)? В чем причины того, что на них все-таки клюют, скажем так, многие молодые люди?
— Во-первых, я не думаю, что они подвержены этому влиянию больше других. Мне кажется, играла изначально идеология, ведь показывалось и рассказывалось в соцсетях, что режим Асада убивает женщин, стариков, детей, в целом мусульман. Поэтому многие посчитали себя обязанными ехать туда для защиты религии и так далее.
У меня был ряд разговоров с теми, кто пытался выехать, их перехватывали, ловили благодаря обращению родственников в том числе. Это психология молодого человека, который думает, что где-то кого-то сильно обижают, помните, как наши добровольцы в Испании были, та же идея им движет. Играли роль те картинки, которые снимались в Египте, выкладывались в интернет, помните, там целая тема, как выставляли там, фабриковали. Это, конечно, на молодое сознание, на молодежь воздействовало тоже. Они поехали защищать мусульман, как они считают, от злого Асада. По большому счету приходится объяснять, кто Асад — он президент исламского государства, сам мусульманин, и армия Асада – мусульмане. У нас большинство уехали в первый, во второй год. А потом – нет, не едут. Потом, когда начинаешь разговаривать, спрашивать, почему так, нам говорят: а мы увидели, как те зверствуют, отрезают головы с именем Аллаха, чего только не творят; и второе — мы увидели другую картинку, что это не совсем так, что там идут свои внутренние свои разборки, не связанные с религией, то есть одна группа хочет сместить власть и при этом прикрывается. Вот и все. Ничего там другого нет. Это сознательная молодежь, которая поняла, что этого не надо делать. И третье, активность наших Вооруженных сил и сирийской армии. Теракты в Европе, в Турции, большие жертвы, после которых стало сложно скрываться там, так как спецслужбы этих государств стали с нашими спецслужбами работать, начали передавать нам тех, кто у нас в розыске. Мы получили за два года двух человек из Турции, троих или четверых из Германии, которых раньше достать не могли.
- Это кто воевал в Сирии?
— Воевал в Сирии и прятался там. Но это все в комплексе, связанном с той профилактикой, которую проводим мы все вместе, органы власти, ФСБ и другие структуры, все вместе проводим профилактику.
- А что за профилактика, что как прививка действует, помимо того, о чем вы уже сказали. Вербовщиков вы ловили здесь?
— Вы знаете, вербовщики в большинстве своем виртуальные, интернетовские. Сама профилактика в чем заключается? В том, что мы комплексно показываем и разъясняем: ну хорошо, ты мусульманин, едешь защищать религию мусульман, тогда вот тебе цифры, вот тебе видео, сколько мусульман, прикрываясь лозунгами, убили этих бандиты, которые являются немусульманами, сколько взорвали мусульманских святынь с вековыми историями.
Могут быть споры, дискуссии. Это доходчиво. Почему? Чтобы убедить. Предупреждать о последствиях. Всегда говорим: ты уехал, у тебя дома остались мать, отец, братья, сестры, что дальше-то, ты-то, ладно, помчался на "правое" дело. А им что делать? Ты уже их запятнал, ты уже террорист, ты уже международный бандит. Им ни на работу не устроиться, ни на учебу детей не устроить, то есть целая проблема, ты создаешь целый клубок проблем. Ты едешь защищать якобы кого-то там другого по кличу виртуального, совершенно непонимающего человека, кого-то, кого даже человеком назвать тяжело. А здесь ты реально создаешь проблемы не кому-то, а своим родным, своему отцу, своей матери, своим братьям, сестрам. Когда мы это все рассказываем, в комплексе оно действует все равно. Они понимают, что нет такой необходимости воевать, ехать куда-то. И плюс, конечно, смотря кто еще говорит. Одно дело, когда я говорю, начальник УФСБ говорит, говорит прокурор, а другое дело, когда это говорит известный общественник, уважаемые люди, старики, молодые ребята, спортсмены, которые в жизни чего-то добились. Когда об этом они говорят, тогда у молодежи больше сознательности просыпается.
- У вас, я смотрю, немного другой подход к проблеме общения с теми людьми, которые уехали. Вы считаете, что всех нужно вернуть и адаптировать здесь. Но при этом вы тоже за лишение гражданства тех, кто воюет на стороне террористов.
— Я согласен. Да, я в том числе тоже предлагал закон принять Российской Федерации, что тех, кто выехал, осознанно выехал за пределы нашей страны с целью вступить в международную террористическую организацию, лишать его гражданства. Это и мое мнение, и я поддерживаю полностью здесь, кто бы это ни говорил. Почему, потому что он поехал совершать преступления, убивать, взрывать.
- Все, кто возвращается, наверное, говорят, что они не участвовали, не убивали.
В этом случае мне кажется, что лучше с этими людьми разговаривать. Лучше их убедить, лучше им дать понять, что вы по-скотски поступили по отношению к своим родным, близким, к республике, к народу в целом. Но мы-то не отвернулись от вас. Я уверен, что если из десяти человек хоть один поймет и встанет на правильный путь, значит эта работа стоит того. А сегодня у нас, как я говорил, из восьми человек ни один человек не встал на обратный путь.
- А что касается вопроса гражданства. Все-таки это достаточно долгий юридический путь, поскольку он потребует, вероятно, внесения изменений в конституцию, которая содержит прямой запрет на лишение гражданства. Но юридически это возможно сделать и вы хотите пройти до конца, то есть вы собираетесь инициировать какой-то правовой процесс, может быть, через Государственную думу, может быть, еще каким-то иным способом, чтобы внести поправку в конституцию именно по этому вопросу?
— Нет, я не собираюсь это делать. Почему, потому что, если мы говорим про Конституцию Российской Федерации, она, понятно, должна быть незыблема. Но при этом мы все понимаем, что происходят мировые перемены, из-за которых конституция в какой-то степени может быть изменена. Есть отдельные вещи, которые не предусмотрены сегодня, а через десять лет они необходимы там будут. И есть какие-то подзаконные акты, которые необходимо применять на ту или иную ситуацию и обстановку, которая может происходить. И в данный момент я считаю, что если нам сегодня, когда вот эти наши дети уезжают в места боевых действий, могут проблемы обратно принести, мы должны какие-то меры принять. Я не столько говорю про тех, кто уже уехал воевать, я говорю про тех, кто может за ними последовать. Это тоже была бы такая мера профилактическая. Человек, который будет понимать, что больше он никогда как гражданин, как человек — я не имею в виду, что он, там, под другим паспортом, скрываясь, приедет, — не вернется в открытую в свое село, не увидит своих родных и близких, не увидит эти красоты, горы, Кавказ, то есть он лишен всего этого, он, наверное, тысячу раз задумается, надо ли ему ехать по призыву какого-то там чудовища, ехать кого-то защищать и кого-то убивать.
- Кстати, вот сейчас Олимпиаду упомянули. Появлялась время от времени информация о том, что было достаточно много предотвращено террористических актов, которые готовились именно к Олимпиаде. И, насколько я понимаю, правоохранительные органы Северо-Кавказских республик тоже как бы участвовали в противодействии этим попыткам. Есть какая-то информация, которую вы можете рассказать именно применительно к преступлениям перед Олимпиадой?
— Нет, мы занимались так же, как и вся страна, обеспечением безопасности проведения Олимпийских игр. И в усиленном режиме работали, здесь все работали, пока Олимпийские и Паралимпийские игры не закончились. Тем более вы знаете, что олимпийский огонь, паралимпийский огонь прошел по всем субъектам.
А Паралимпийские игры из Северо-Кавказского округа вообще Ингушетия только проводила. Поэтому для нас это тоже были те же самые Олимпийские игры. И меры безопасности, но я бы не сказал, что на каждом углу стояли полицейские, автоматчики, пулеметчики, танки. Нет, этого не было. Но мы хорошую работу провели среди населения, оперативные службы отследили те или иные риски, и вот получилось все хорошо.
Все, кто имел информацию определенную, делился информацией, работал в целях общей задачи — на высочайшем уровне провести Олимпийские игры.
- Если продолжить тему безопасности, есть стереотип, что Северо-Кавказские регионы в нашей стране самые неблагополучные, ну или одни из самых неблагополучных, скажем так, с этой точки зрения. Вот вы как оцениваете ситуацию в республике и насколько она за последние годы изменилась, претерпела какую-то эволюцию, если она произошла?
— Здесь я бы не так сказал, что самый неблагополучный. Просто Северо-Кавказские республики — регион, где накопилось исторически очень много проблем, национальных, территориальных, которые достались сегодняшнему руководству страны. Потому что с советского периода эти проблемы накапливались, и если вопросы решались не за совесть, а за страх, то, конечно, когда у людей сегодня больше появилось свободы мысли, свободы слова, они, как болезнь запущенная, проявлялись и проявляются. А во-вторых, если брать сегодняшнее состояние Республики Ингушетия, мы периодически первые, вторые, третьи среди субъектов Северо-Кавказского федерального округа по безопасности. У нас наилучшие показатели в этом направлении. Сегодня я только заслушал секретаря Совета безопасности. У нас за выходные дни из семи преступлений пять раскрытых. Но самое главное, что нет террористического или экстремистского, или националистического толка преступлений. Поэтому я считаю, сегодня республика стабильная, развивающаяся. Было бы странно, если бы не было так. Мы очень много с помощью федерального центра делаем, очень много работы проводим не только по профилактике терроризма или любых видов проявлений преступности, но и проводим огромную работу с людьми, с населением, с молодежью. В комплексе мы получаем определенный результат, как сегодня, и радуемся тому, что мы не гремим, как раньше: первый субъект, вообще, в стране, что мы хуже всех.
- Есть какие-то данные, может быть последние, по расследованию убийства журналиста Амерхана Кокурхоева?
- Были сообщения, что он уехал в Грузию.
— Все может быть, мы его подали и в Интерпол, и в международный розыск, все может быть, может быть, и за границей находится. Опять же, я думаю, что дело времени.
- Но официальных данных пока нет, что он покинул территорию России?
— Пока нет. Если, конечно, по подложным документам он не покинул, по своим документам он не покидал.
- У нас достаточно много еще вопросов по отношениям с арабским миром, поскольку в нашем агентстве есть большая арабская служба. Мы вещаем в том числе на арабском языке в эфире, в интернете и в новостных лентах. Поэтому, может быть, мы сейчас поговорим с вами про ваше отношения с Саудовской Аравией и с Катаром и про те проекты, которые потенциально существуют между вами? Вот недавно Ингушетия презентовала крупные инвестиционные проекты на общую сумму более 13 миллиардов рублей, в основном агропромышленные предприятия. Как сейчас идет работа по привлечению инвесторов из Саудовской Аравии и планируете ли вы помимо Саудовской Аравии привлекать других инвесторов из других арабских стран для того, чтобы они инвестировали в Ингушетию?
— У нас таких ярко выраженных подписанных согласительных процедур нет с арабским миром. Мы сейчас это дело только налаживаем, и мой первый визит в том числе по приглашению Его королевского высочества принца Мухаммада ибн Салмана Аль Сауда, преемника наследного принца, второго заместителя председателя совета министров и министра обороны КСА, он был более чем успешным. Я очень благодарен и Его величеству королю Саудовской Аравии, хранителю двух святынь Сальману Бен Абдель Азиз Аль Сауду, он лично принял меня, и Его королевскому высочеству принцу Мухаммаду бин Наеф бин Абдель Азиз Аль-Сауду, наследному принцу, первому заместителю председателя совета министров, министру внутренних дел КСА, который дал торжественный прием в честь нашей делегации. И мы провели довольно серьезные, хорошие встречи. И практически со всем кабинетом министров Саудовской Аравии мы переговорили. Видели, какие там есть вопросы, какие есть проблемы у них в том числе. И еще не выехав туда, изучили здесь, что мы можем предложить. И нашли много точек соприкосновения, где мы можем реально друг другу оказать содействие и помощь.
Да, первое направление — это агропромышленный сектор. У нас есть реальные возможности экспортировать туда наши товары. У них рабочую группу возглавляет министр по делам торговли и инвестиций. Нашу рабочую группу возглавляет сенатор Белан Хамчиев. И в начале марта наша делегация вылетает в КСА, которая будет представлять инвестиционный портфель республики, возможности наши. Что мы можем инвестировать и экспортировать в Саудовскую Аравию, что можем предложить им инвестировать в республике, не только для того, чтобы развивать республику, но и вырабатывать особенно сельхозпродукцию и вывозить эту продукцию туда, в Саудовскую Аравию. Плюс не только агропромышленный комплекс, но и туристическая отрасль, и промышленный сектор, и инженерная или там другая инфраструктура.
- А с Российским фондом прямых инвестиций вы работаете?
- Но пока сроков нет?
— Я думаю, что до конца первого квартала.
- И по объему финансирования тоже пока не определились?
— Все будет известно во время визита.
- А план мечети уже есть?
— У нас есть проект. Мы, не дожидаясь финансирования, делаем свою работу по мечети, но если будет финансирование, это большая помощь, конечно.
- Какие-то другие у вас совместные проекты с Катаром планируются?
— То же самое, что мы говорили. Вот если сегодня у нас не то чтобы более активно, но процесс идет по поставке меда в Арабские Эмираты, в Саудовскую Аравию, я думаю, и с Катаром это тоже может быть.
- Какие там объемы, кстати, интересно?
— Ну по договоренности где-то 350 тонн, насколько я помню, отправили 19 или 22 тонны. Мы считаем, что по лабораторным исследованиям наши яблоки, наш мед более экологически чистые, и они более вкусные, более насыщены солнечным светом и более сахаристые. Здесь есть разные оттенки вкусовых или других качеств.
- А воду не собирались поставлять?
— Я не заметил у них интереса. Мы специально ездили и в Джидде, и в Эр-Рияде по магазинам, по торговым центрам. Я у них не заметил интереса к воде. И по окупаемости оно, наверно, невыгодно. Единственное, что мы им тоже предлагаем, как вариант, они строят здесь свой завод по производству воды и воду забирают туда.
- А вот вы говорили в одном из интервью о том, что, возможно, вернее вы пригласили, скажем так, короля Саудовской Аравии приехать в Ингушетию. Ну понятно, что это может быть связано только с общим визитом в Россию. Вы имеете какую-то информацию по поводу возможного приезда короля Саудовской Аравии?
— Приглашение — это мое уважение к королю, к Его величеству. Но опять же, понятное дело, что он отдельно в Ингушетию или в другой регион не прилетит, это будет в рамках его двусторонней встречи с Владимиром Владимировичем Путиным. И если его протокол ему напомнит и будет зафиксировано, я думаю, что он мог бы прилететь. А почему нет? Опять же не в плане, что я на этом как бы настаиваю, я об этом постоянно думаю, это будет очень почетно его принять здесь, в республике, а прилетит или не прилетит, это уже вопрос следующий, это уже протоколы президента Российской Федерации и короля Саудовской Аравии решат.
- А что бы вы здесь ему показали в первую очередь?
— Ну я думаю, что я ему показал бы горную часть Ингушетии в обязательном порядке, показал те красоты, которые сегодня есть в республике, в том числе Магас, и повел бы в ряд наших мечетей в республике, чтобы он увидел. Для них важно, они и сейчас иногда задают вопрос, а нет ли ущемления вероисповедания, многим арабам – не королю лично — кажется, что нас ущемляют. Они думают, что еще есть советский режим, где было ущемление не только мусульман, но и православных, то есть не было никакой религии, были атеисты и так далее. Показать, чтобы он увидел, чтобы просто в какую-то семью завести в нашем государстве. Такие земные вещи. Зачем ему роскошь, он сам по себе, как мне показалось, очень простой человек, добрый, думаю, что ему было бы это интересно.
- А вот вы упомянули Исламский банк развития. Во время вашей поездки в Саудовскую Аравию проходила встреча. Были ли достигнуты какие-то договоренности или намечены дальнейшие встречи по дальнейшему сотрудничеству?
— Да, дальнейшая встреча будет, сейчас первая группа вылетает, там будет разговор уже проходить, на какой стадии мы можем уже взаимодействовать с Исламским банком.
- А есть такие планы еще и с другими банками исламского развития?
— Пока нет.
- В Ингушетии исламский банкинг не действует?
- Да, ходим и сами покупаем.
— Да, почему мы покупаем? Потому что там и дешевле, и качество на порядок лучше. И те, кто продают это, они будут бояться халтурить. Мне так кажется. И исламский банкинг, он такой был бы для многих, не только для мусульман и, насколько я знаю, для иудеев, и для части православных есть такая тоже тема запрета процентного отношения друг с другом. Поэтому вот эта схема, которая там придумана, минуя вот это все, не нарушая религиозную составляющую, почему нет? Это очень востребовано сегодня для нашей страны.
- Обсуждали ли вы тему борьбы с международным терроризмом?
— Мы не обсуждали, а вскользь затронули вопрос борьбы с международным терроризмом. У меня не было никаких в этом плане полномочий и необходимости, потому что я ездил по другим вопросам. Мне важно сегодня развивать, с учетом моих обязанностей, социалку, экономику в республике развивать, инвестиции затягивать, а борьба с международным терроризмом — это дело спецслужб России.
- А если вернуться к инвестпроектам, вы можете рассказать, какие инвестпроекты будут представлены на форуме в Сочи от республики?
— Там есть ряд хороших проектов. У нас там шесть проектов, это где-то более 8 миллиардов рублей. Большая часть этих проектов это агропромышленный комплекс, это и бройлерная птица, и производство яиц, тепличное хозяйство, и строительный сектор, это и кирпич по итальянским технологиям, это и тротуарная плитка, это производство пеноблоков. И проекты по самым мелким проектам порядка 160 миллионов, а самые крупные это порядка 2 миллиардов рублей.
- Вы недавно встречались с новым послом Турции в России, там обсуждались какие-то конкретные проекты?
— Мы встречались вместе с руководителем Российско-турецкого делового совета и обсудили вопросы именно инвестиций Турции в республике Ингушетия. В том числе предусмотрели ряд проектов, которые у нас сегодня есть, — это и мясо-молочный комплекс, швейная фабрика, которую мы сейчас открыли, это ряд других предприятий, участие турецких компаньонов, предпринимателей как в форме государственно-частного партнерства или в другой форме участия в этих проектах, договорились, что мы в ближайшее время проводим на территории посольства Турции в России инвествыставку. Приглашаем туда турецких предпринимателей. Вторая встреча с предпринимателями будет в Ингушетии весной и летом. Потом планируем посетить Турцию. И ближе к августу, к сентябрю уже подписать определенные соглашения с теми, с кем будем работать.
- А инвествыставка в посольстве на какие сроки запланирована?
— Она будет где-то в конце марта.
- Вы упомянули социальный вопрос. Хотелось бы немножко поговорить о социальной ситуации. На недавней встрече с главой государства Владимиром Путиным вы говорили о намерении снизить безработицу и довести ее с 11 до 9%. Не можете рассказать, за счет чего планируется создавать рабочие места. Вы упоминали, что планируется уже в этом месяце открытие завода по энергосберегающим лампам, швейная фабрика и завод по производству радиаторов. Сколько рабочих мест, во-первых, они могут дать? И за счет чего другие рабочие места могут создаваться?
— Эти три предприятия дадут, если на выходе — первый этап — где-то 900 рабочих мест. А если взять швейную фабрику и завод энергосберегающих ламп на втором этапе общее количество может быть 1,5-1,7 тысячи рабочих мест. Сегодня (беседа проходила 13 февраля – ред.) после встречи с вами я заслушиваю предварительный план по снижению занятости на рынке труда за 2017 год.
- Школы на 1000 мест — это в каких-то больших населенных пунктах?
— В одном из микрорайонов города Назрань, и вторая школа будет в Малгобеке.
- А за счет туризма?
— Тоже в том числе и туризм. За счет туризма здесь мы можем только рассчитывать на участие людей в открытии своих индивидуальных предпринимательств, определенных для семейного бизнеса, семейные гостиницы и еще чего-то. Или же за счет того, что некоторые откроют ИП в рамках развития народных промыслов.
- Как вы оцениваете потенциал туристический Ингушетии? Сейчас очень много говорят в стране в целом и в различных регионах о введении курортного сбора. У вас таких планов нет?
— У нас, чтобы ввести курортный сбор, нужно развивать курорты. Нам, наоборот, нужно упрощенку делать, чтобы людей к нам затянуть. Может быть, оттуда, где курортный сбор есть, люди к нам поедут.
- А какого плана упрощенка? Чем вы будете привлекать?
— Чтобы не было курортного сбора как минимум. Конечно, мы сегодня привлекательнее для туристов, чем другие регионы. У нас хороший номер в сутки стоит 1,5-1,9 тысячи рублей — это небольшие деньги на сегодняшний день, и хорошие условия, транспортная логистика, железнодорожный вокзал, автовокзал, час максимум ехать до места назначения. Там же горнолыжная трасса зимой, обучалка там 300 метров для горных лыж, закрытый и открытый бассейны. Разные формы есть, поэтому здесь привлекательность большая. Будем еще дальше смотреть, чем еще привлечь, чем завлечь туристов. Но самая главная привлекательность наша, что по сравнению с другими регионами мы на высоте. Помимо того, что здесь есть горы, чистый воздух. Летом своя красота, зимой своя красота. Есть еще одна тема — огромное количество памятников архитектуры.
- А что это за памятники, какой эпохи?
— Я имею в виду башенные комплексы, это VIII, IX, X века. Это наш башенный комплекс, в котором наши предки жили в свое время.
Это активный вид отдыха для туристов, которые не торопясь могут ходить целыми днями с фотоаппаратом и фотографировать. Можно близко подходить, смотреть.
- Еще про экономику вопрос. В прошлом году Минфин принял изменения в Налоговый кодекс, по которому один процентный пункт налога на прибыль перераспределяется от богатых регионов в пользу пенсионных. Как, на ваш взгляд, эта мера может оказать поддержку для дотационных регионов? И, вообще, будет ли она способствовать повышению самостоятельности регионов?
— Есть заложенные правила, есть какие-то индикаторы. Если Минэкономики, Минфин России и другие федеральные структуры обоснуют и покажут, что Ингушетия должна через пять лет выйти из дотации, для этого надо показать, как я это должен сделать в этой ситуации. Второй вопрос, что это практически невозможно сейчас ни мне, ни другим регионам.
Почему нельзя этим делиться со всеми? Все доноры в регионах отчисляют в федеральный бюджет. Я не хочу себя видеть в виде просящего, с протянутой рукой. Я этого не хочу совершенно. Я выполняю свою задачу на той территории, где есть свои ограничения в ресурсах, в определенных доходах, в бюджете и все остальное при всем моем там старании. То, что Минфин принял такое решение, я думаю, что это положительно и для регионов тоже это будет, и справедливо, и помощь.
- А вот по нефтянке, вы сейчас про них сказали. Компании российские не заходили сюда с планами разведки или все, что уже разведано, скажем так, вырублено в камне и больше никуда в этом смысле не пойти?
— Мы все управления передали ПАО "Роснефть", и это для нас большой плюс. Идет плановое обслуживание скважин, развитие инфраструктуры на территории республики, помощь большая в строительстве объектов образования, спорта, досуговых центров.
- А у китайцев интерес до сих пор остался к Ингушетии?
— Интерес остался. Пока процесс идет, он очень медленно идет. Мы выделили под них землю, площадку более 100 гектаров. И ждем от них начала работы.
- Еще в прошлом году, опять-таки мы про экономику говорим, выросли поступления бюджета от акцизов на алкоголь. И в качестве продолжения этих мер министерство финансов будет перераспределять часть акцизов между регионами. Повлечет ли это какие-то потери для Ингушетии, поскольку здесь производится алкоголь, но уровень потребления минимальный?
— Как раз у нас нет этого направления, у нас алкоголь не производится. К счастью, не производится, поэтому как раз мы не теряем в этом плане.
- А вы какие-то дополнительные региональные законы или подзаконные акты в отношении регулирования торговли алкоголем не планируете?
— Нет. Не планируем, и не было такого. В Ингушетии живут разные люди. В республике есть те, кто пьют, те, кто не пьют. Каждый имеет право на это по закону. И у нас есть в каждом муниципальном образовании магазины, которые сертифицированы, которые получили лицензию.
- Вы как человек военный, наверное, прошли какую-то психологическую трансформацию, чтобы перестать быть военным и стать руководителем региона, политиком. Сложно это было делать?
— Все прошло органично, не было необходимости себя ломать. Я владею обстановкой.
- Летом 2009 года на вас было совершено покушение, была громкая история, удалось ли найти всех организаторов? Сообщалось, что один из них якобы покинул Россию. Чем это закончилось? И пересматривали ли вы после этого меры безопасности?
- То есть покушений больше не было?
— Разные бывают попытки, про все не расскажешь. А во-вторых, даже спецслужбы мне не все скажут, чтобы лишний раз не беспокоить.
- Что вы хотите сделать, чего вы еще не сделали, ваши нереализованные мечты?
— Чтобы сделать все, что я не успел, это нужно еще десять сроков просидеть, и все равно ничего не успеешь сделать. Это философский вопрос. Конечно, я бы хотел добиться определенного согласия среди людей, что маловероятно, но закрепить согласие и понимание, что есть первоочередные вещи – семья, отношения между людьми, а есть вещи, которые вне очереди – Родина большая и малая, эти вещи вложить в голову многим, что ими нельзя пренебрегать.
Всегда вспоминаю случай: вполне понимаю, что это была постановка: когда разговариваешь с ветеранами Великой Отечественной войны, понимаешь, что так на деле и было: во время бомбежки утром, 22 июня 1941 года, бежит пограничник Брестской крепости на заставу и оборачивается – дом, где осталась его жена с детьми накрывает бомбой, он делает три шага назад, потом поворачивается и бежит на заставу.
Это есть высший предел любви к Родине. Кто-то скажет, что это цинично, а я считаю, что это подвиг.
Вторая задача – завершить то, что начато – и федеральную дорогу, и объекты, которые надо завершить. Я очень рад, что мне удалось завершить дворец спорта, перинатальный центр и многое другое – мы вышли на другую плоскость.
И плюс ко всему этому – вложить в голову молодежи, что, помимо виртуальной, есть реальная жизнь, с ямами, косогорами, падениями, все есть в реальной жизни, и не нужно впадать в панику, уходить от ориентиров, надо помнить, как наши предки и не такие трудности преодолевали. Сегодняшние трудности – ничто по сравнению с тем, что выпало нашим предкам. Надо достойно идти вперед и делать так, чтобы республика и страна были довольны нашей молодежью.
