Инициатива России о начале в рамках Конференции по разоружению в Женеве переговоров по разработке новой конвенции по борьбе с актами химического терроризма всего за два с половиной месяца нашла своих сторонников и противников. О том, какие новые пункты за это время были внесены в проект документа, кто из стран оказывает наибольшее сопротивление российской инициативе и можно ли будет с ее помощью эффективнее бороться с международным терроризмом, в интервью руководителю представительства МИА "Россия сегодня" в Швейцарии Елизавете Исаковой рассказал директор департамента по вопросам нераспространения и контроля над вооружениями МИД РФ Михаил Ульянов.
— Михаил Иванович, есть ли продвижение у российской инициативы по разработке на Конференции по разоружению новой конвенции?
— Действительно, за два с половиной месяца наша инициатива получила дальнейшее развитие. В конце марта мы приняли решение распространить сферу ее охвата на противодействие актам не только химического, но и биологического терроризма. Это была очень ценная подсказка со стороны наших китайских и итальянских коллег.
Мы подготовили проекты элементов конвенции, пояснительную записку к ней, довольно подробную, подготовили документ под названием "пища для размышлений", где постарались показать то, что в многосторонней дипломатии называется "добавленной стоимостью" по сравнению с существующими нормами международного права. В ближайшее время мы планируем подготовить еще пару бумаг по разъяснению и дальнейшему обоснованию нашей инициативы.
Реакция на наши предложения по меркам Конференции по разоружению, как мне кажется, неплохая. Нас поддержали более десятка стран, в том числе очень влиятельных. Подавляющее большинство говорят, что инициатива интересная и есть ощущение, что, если будет складываться консенсус, эти страны к нему охотно присоединятся.
Дело пока упирается в сравнительно небольшую группу западных стран, которые не говорят "нет", но и не готовы сказать "да" нашему проекту. Я бы назвал их скептиками, сомневающимися. Хотя, скорее всего, за их осторожными формулировками скрывается на самом деле противодействие, реальная оппозиция российским предложениям. Четко сформулировать свои озабоченности партнеры не могут и делают упор на двух моментах. Первое — есть ли "добавленная стоимость"? Но на этот вопрос мы уже подробно и, думается, вполне убедительно ответили. И второе — почему документ должен разрабатываться именно на Конференции по разоружению, а не в Гааге, где размещена Организация по запрещению химоружия, или в штаб-квартире ООН в Нью-Йорке?
Такое впечатление, что, когда раньше эти же страны говорили, что они крайне обеспокоены отсутствием вот уже 20 лет переговоров на КР, они сильно лукавили. На самом же деле они, как мне кажется, даже боятся возобновления переговорной работы здесь и предпочли бы спихнуть эту задачу на какой-нибудь другой международный форум.
Мы же исходим из того, что разрабатывать документ нужно здесь, в Женеве, так как именно здесь разрабатывались конвенции о запрещении биологического (1972 год) и химического (1993 год) оружия. И определенные пробелы в этих соглашениях, которые выявлялись с течением времени в части, касающейся борьбы с терроризмом, необходимо закрывать именно здесь. Все возможности для этого имеются — делегации, которые в Женеве находятся фактически постоянно, площадка для переговоров, вспомогательные службы и так далее. В Женеве созданы все условия для того, чтобы продуктивно работать, и этим надо воспользоваться, в том числе в интересах разблокирования тупика на Конференции по разоружению.
— Вы можете назвать главных оппонентов российской инициативы?
— Главным оппонентом являются Соединенные Штаты Америки, на них равняются некоторые их ближайшие союзники.
Честно говоря, позиция США вызывает, мягко говоря, недоумение. С одной стороны, руководители спецслужб США, по сообщениям СМИ, выступают в конгрессе и рассказывают о резко возрастающей террористической угрозе, в том числе связанной и с химией, и с биологией. А с другой стороны, на международной арене американцы препятствуют серьезной работе по противодействию этим угрозам. Это проявляется не только в Женеве, но и в Нью-Йорке.
За последние два года террористическая группировка ИГ ("Исламское государство", организация запрещена в России — ред.) применяла химическое оружие несколько десятков раз — в Сирии и Ираке. Но за эти два года Совет Безопасности ООН ни разу не высказался на эту тему, хотя мы многократно пытались это инициировать. Наши американские партнеры всякий раз блокировали любые попытки осудить преступления игиловцев. Выглядит это крайне двусмысленно и вызывает большие вопросы. Причем США, похоже, даже не задумываются о том, как выглядит их позиция со стороны.
— Есть ли надежда на то, что с новым президентом США политика Вашингтона в этом направлении изменится?
— На эту тему могут говорить, наверное, только футурологи. Предсказать здесь никто и ничего не может. Конечно, такая вероятность есть. Но для полноты картины я бы хотел сказать дополнительно еще об одном моменте.
В ходе состоявшегося в Женеве 17 мая заседания КР мы выдвинули новые предложения по программе работы. По сути дела, это комбинация российского и британского предложений. Этот проект предусматривает создание двух рабочих групп. Одна из них занималась бы переговорами по предложенной РФ конвенции. А вторая, в соответствии с январскими предложениями Лондона, вела бы углубленные систематические дискуссии по проблематике ядерного разоружения. Мы добавили к английским предложениям только один момент — необходимость тщательно обсудить факторы, влияющие на стратегическую стабильность и перспективы дальнейших шагов в области ядерного разоружения.
В итоге получилось вполне сбалансированное предложение, которое было встречено с большим интересом, в том числе многими нашими западными партнерами. Теперь посмотрим, как они отреагируют официально после рассмотрения этого документа в столицах.
— Вы сказали, что Москва будет готова представить дополнительно еще несколько бумаг по своей инициативе в КР. О чем идет речь?
— Во-первых, у нас появились новые хорошие заготовки по "добавленной стоимости". Их нужно положить на бумагу и распространить с тем, чтобы последние сомнения, если они в самом деле у кого-то еще есть, в отношении целесообразности разработки нового соглашения были устранены.
Наши оппоненты говорят, что уже есть набор международных инструментов, которые необходимо, мол, лишь более эффективно задействовать, и этого будет достаточно.
Это поверхностная оценка. Речь идет о совершенствовании норм международного права с учетом новых реальностей. Их нельзя развивать методом латания имеющихся соглашений и механизмов. Для этого нужна новая юридически обязывающая договоренность.
Приведу наиболее яркий пример. Есть Конвенция о биологическом оружии. Она запрещает производить биологическое оружие и обладать им. Но в ней нет одного слова — "использовать". Конвенция не запрещает использования биологического оружия. Применительно к государствам проблема частично решается через Женевский протокол 1925 года, где есть соответствующие запреты. Но он касается только взаимоотношений между странами и военных действий между ними. Международного запрета на применение биологического оружия так называемыми негосударственными субъектами, то есть террористами, просто не существует. И наша конвенция может закрыть этот пробел вместе со многими другими неясностями и лакунами в международном праве в части, касающейся борьбы с терроризмом.
— Предусмотрены ли в российском проекте конвенции меры наказания или санкции для тех, кто будет ее нарушать?
— Честно говоря, я слабо могу себе представить, чтобы государство, добровольно присоединившееся к такой конвенции, стало бы нарушать ее положения. В нашей конвенции речь идет о криминализации преступных деяний, связанных с применением химического и биологического оружия негосударственными субъектами. А также о сотрудничестве государств в противодействии этим явлениям, в их предотвращении, расследовании, наказании виновных и так далее. Это то, что при реализации не должно стать предметом для каких-либо политических игр.
Но по конкретному содержанию, повторюсь, пока говорить рано. Мы представили наше первоначальное видение. Ни одна страна не обладает такой экспертизой, чтобы сходу произвести на свет идеальный документ. Эффективной конвенция может стать только благодаря коллективным усилиям. Если мы начнем переговоры, я уверен, что и у США, и у других государств появится масса интересных и перспективных идей по усовершенствованию этого проекта. Теперь важно приступить к этой серьезной, предметной работе.
— Есть ли у Москвы предложения включить в эту конвенцию отдельно пункты, касающиеся действий ИГ на Ближнем Востоке?
— Необходимо иметь в виду, что действия ИГ стали лишь отправной точкой для постановки вопроса о совершенствованиях норм международного права. Бороться с теми явлениями, которые мы наблюдаем сегодня, пока нужно другими доступными способами. Конвенция ориентирована на будущее. При самом благоприятном стечении обстоятельств один-два года потребуется на согласование текста, потом еще несколько лет на ратификацию и вступление в силу. Только тогда она станет работающим инструментом. То есть мы ставим задачу создания более прочной правовой основы для борьбы с терроризмом в недалеком будущем.
О том, что такая тема актуальна, говорят последние события. Например, в конце февраля марокканские власти заявили о том, что пресекли попытку масштабного теракта с применением высокотоксичных веществ. 4 мая, чуть более двух недель назад, кенийская полиция заявила о том, что пресекла подготовку на территории Кении террористического акта боевиками ИГ. Они планировали использовать споры сибирской язвы, то есть биологическое оружие. Иракские СМИ дней десять назад сообщили, что захвачен объект по производству химического оружия, принадлежавший ИГ. Там были найдены порядка 250 снарядов для минометов, уже начиненных боевыми химическими веществами.
Это системное явление, которое уже пересекло границы Сирии и Ирака. Очень легко оно может распространиться и дальше, в том числе на север, в Западную Европу. Ни одна страна не имеет иммунитета от террористических актов. Это может коснуться каждого. И задержка с принятием наших предложений, честно говоря, вызывает глубокое сожаление, потому что наша инициатива объективно отвечает интересам всех и предусматривает адекватный ответ на растущие террористические угрозы.
