Тимофей Сергейцев, член Зиновьевского клуба МИА "Россия сегодня"
Институт государства переживает кризис приблизительно с того же момента, когда его необходимость вновь пришлось обосновывать. Обосновывать уже не только необходимостью защиты освоенной территории, но и необходимостью устранения или хотя бы постановки под контроль внутренней "войны всех против всех" (понятие социальной философии Томаса Гоббса, описывающее состояние общества до заключения "общественного договора" и образования государства — Ред.).
Революционный процесс — от Реформации и английских революций, через американскую и французские революции, и далее к русским революциям — преследовал цель подчинения государства обществу и превращения государства из универсальной формы организации цивилизации в частный инструмент и средство отдельных групп людей, объявляющих себя обществом в целом.
Максимального умаления институт государства достиг в XX веке, когда над государством бывшей Российской империи была установлена власть коммунистической партии, а над Германией и государствами Европы — власть НСДАП. Эти политические монополии рассматривали подвластные им государства как средство для достижения классовой власти, свободной от каких-либо традиционных ограничений со стороны государства (для чего, собственно, государства и существуют как цивилизационная форма), а также для достижения исторических целей мирового господства своей политики.
После войны политическая воля германского народа уступила политической воле русского народа и солидарных с ним народов СССР и была полностью сломлена, а сама гитлеровская Германия и ассоциированные ею и ей подвластные страны Европы потерпели сокрушительное поражение от Красной армии.
В результате линия политического контроля над государствами Европы сместилась на Запад и Европа была поделена между политической монополией СССР и внешней для Европы властью США.
В условиях бескомпромиссной политической борьбы с СССР, США извлекли из подвластной им Европы финансовую инвестиционную прибыль по плану Маршалла. Кроме того, они сформировали глобальную политическую позицию тотальной демократизации, превратившись тем самым для подвластных им европейских государств в аналог коммунистической и нацистской партийных политических монополий.
В ходе перестройки КПСС — русская политическая монополия — самоликвидировалась, собственно перестройка и была этой самоликвидацией. Европа осталась один на один с внешней властью и политической монополией "демократизации" в лице США. Русское историческое имперское государство вышло из-под 75 лет политического пресса крайне ослабленным во всех основных государственных функциях, включая социально-экономические, а также фрагментированным по территориально-национальному измерению.
Эта фрагментация привела к затяжной многоочаговой гражданской войне, которая продолжается и сейчас в форме противостояния Украины и России, других конфликтов на постсоветском пространстве. Однако Россия стала лидером трудного и долговременного процесса по историческому воспроизводству и развитию государства как универсальной цивилизационной формы.
Эта историческая реальность обратна утверждениям тоталитарной неолиберальной пропаганды: мы должны идти не от "засилья" государства во всех сферах деятельности (и прежде всего в экономике) в сторону ослабления государства, а, наоборот, от полного бессилия и атрофии государственных институтов к восстановлению исторической роли, функций и назначения государства.
Между тем внешнее политическое доминирование и тотальная власть США над Европой, захвативших оставленные Россией территории, не только не скорректировали политическую позицию "демократизации", но лишь углубили и усилили давление в направлениях, принятых ещё в 1945-м.
На историческую авансцену немедленно был выдвинут цивилизационный проект принципиально негосударственной организации большого континентального социума: Европейский союз как начальный шаг в этом направлении.
ЕС по принципу устройства не должен быть субъектом власти, несущим политическую ответственность (а именно таково государство). Власть полностью выведена за пределы ЕС и принадлежит США. ЕС не должен и не может иметь собственной системы безопасности и армии, эта функция передана НАТО, куда в качестве руководящей силы входят опять же США, но также и такие сильные в военном отношении, но не входящие в ЕС страны, как Турция.
ЕС не имеет собственной финансовой системы — бюджета и налогов, но имеет при этом общую валюту (пусть и не для всех членов). ЕС имеет правительство, фактически неподотчётное его населению (обеспечение этой неподотчётности — основная функция евробюрократии). ЕС создал пространство свободного перемещения людей, но не имеет общей полиции для контроля за этим перемещением. ЕС не может охранять свои границы как целое.
Всё вышеописанное политическое хозяйство ради краткости называется "европейским единством", хотя этот политический проект имеет существенно неевропейское, заокеанское происхождение и позиционирование.
Помимо очевидной десуверенизации, возведённой в ранг краеугольной "европейской ценности", этот неевропейский политический проект по созданию континентального негосударства преследует также сугубо заокеанские цели деиндустриалиции Европы и её деидентификации, также оформленные в "европейские ценности" постиндустриального развития и мультикультурализма.
По достижении критических рубежей в этих процессах (до этого осталось ждать недолго, главное уже позади) центр бывшей "европейской цивилизации" окончательно и бесповоротно сместится в США, за что, собственно, и ведётся политическая борьба с Европой, что и является проектным содержанием тезиса об американской исключительности.
Правда, США сами не являются исторической колыбелью "европейской", или, по другой терминологии, "средиземноморской" цивилизации, они — территория импорта, ущербная в культурном отношении и не доказавшая пока способности к историческому воспроизводству. Россия имеет к задаче сохранения и воспроизводства европейско-средиземноморских цивилизации и культуры куда большее отношение. Россия — их первая и основная "резервная копия".
Отвлечемся от таких украинских политических проблем, как её католические области с их расистской пассионарностью, а также от режима внешнего американского управления и власти. Главная историческая ошибка Украины в европейском вопросе заключается в том, что Украина "стремится в Европу" (чтобы это ни значило), вместо того чтобы тащить Европу к себе, но не как товары для сбыта, естественно, а как культуру, технологии и институты. Такая задача не только не ставилась украинскими политиками, но даже и не обсуждалась ими как теоретически допустимая.
Неудивительно, что евроскептицизм, то есть подозрения об истинных целях и последствиях создания ЕС, органично выливается в недоверие к украинской политике, не желающей знать о подлинных тревогах европейцев и занявшей в отношении Европы открыто иждивенческую, потребительскую и паразитарную позицию.
