Искандер Валитов, член Зиновьевского клуба МИА "Россия сегодня"
Операция в Сирии — это не только нейтрализация угроз нашей безопасности на дальних рубежах, защита союзника и преследование собственных интересов. Всё серьезнее: мы устанавливаем новый миропорядок.
На что замахнулись
Кандолиза Райс (экс-госсекретарь США) и Роберт Гейтс (экс-министр обороны США) опубликовали в The Washington Post статью, в которой продвигают креативную и очень свежую мысль: Россия вмешалась в сирийские дела, потому что страдает великодержавным комплексом. Путин, ублажая одурманенное пропагандой население, стабилизирует тяжелую внутреннюю ситуацию внешнеполитическими победами. Авторы призывают ни в коем случае не верить в то, что мы хотим мира на Ближнем Востоке, и предлагают незамедлительно "сбалансировать" наше присутствие там активной поддержкой противостоящих нам сил.
Збигнев Бжезинский был на днях ещё определеннее: Россия атакует активы США в Сирии. Фактически Бжезинский признает, что "Исламское государство" и прочие бандиты в Сирии — это американский инструментарий, и мы прямо посягаем своими действиями на собственность США. Поэтому США должны ответить.
Нас ждёт обесценивание всех промышленных активов с их масштабной скупкой теми, кто имеет доступ к печатному станку ФРС. Ну и потом, конечно, гиперинфляция — для тех, кто останется в кэше. Реализация этих планов предполагает демонтаж и ликвидацию государств и любых других институтов суверенного мышления и воли.
Они не откажутся от идеи эксплуатации. Не откажутся от интервенций, революций, переворотов, убийств, продвижения своих агентов на значимые позиции, подкупа всех ключевых фигур, промывания мозгов, морального и нравственного разложения населения, его соблазнения, поддержки террористов всех мастей, различных повстанцев, частных армий и пр. Они не откажутся от своей установки на перманентную глобальную войну. От того, чтобы поставить в полную медицинскую, фармацевтическую, финансовую зависимость каждого. От цели тотального операционного контроля эмоций, мыслей, поведения, как отдельных людей, так и целых народов.
В мире не должно остаться самостоятельных игроков. Асад должен уйти, потому что не захотел уйти. Никто не может иметь свою волю. Любой намек на суверенитет — и ты подлежишь ликвидации. Без намека тоже подлежишь, но с сохранением жизни. Пока.
Вот этому всему мы решили противопоставить себя. Операцию в Южной Осетии в 2008 году ещё можно было списать на то, что напали на наших миротворцев, и мы защищали своих. Присоединение Крыма и помощь Донбассу тоже ещё можно было объяснить "интересами" и "имперской ностальгией": сопредельная территория, русскоязычное население, исторически один народ, резкое сокращение времени подлета ракет до Москвы и т. п.
Но операция в Сирии — за тысячи километров от нас? Тоже, конечно, можно говорить про дальний рубеж обороны от террористов, интересы Газпрома и т. п. И это будет тоже верно. Но не исчерпывающе. Мы вновь идем на резкое обострение отношений с США. И уже не у наших границ. Почему?
Дело не в интересах и выгодах. Дело в самой стратегии выживания. Если они отформатируют мир по-своему (большую часть хаотизируют, в остальной части полностью ликвидируют всякую возможность самодеятельности и самоорганизации), то нам в своей крепости не отсидеться. Измором, осадой всё равно нас сломают.
Сила есть, нужна идеология
Раз мы начали действовать, то пора и говорить. Тезис о многополярном мире говорит только об одном: в мире не будет одного центра силы. Но нам этого мало. Надо ясно сказать о том, в какой альтернативный миропорядок мы предлагаем добровольно включаться. Какой миропорядок устанавливают наши воздушно-космические силы в Сирии? По сути, уничтожая бандитов в Сирии, мы осуществляем силовую полицейскую функцию, но в каком мире? Нас будут обвинять в самовольном присвоении этой функции, причем будут утверждать, что мы плохие полицейские: бьем не тех, не там и тогда.
Нам нужно идеологическое обоснование нашего присутствия в Сирии, а не только правовое. Мы должны действовать как агенты нового альтернативного миропорядка, действовать ясно и прозрачно.
Полагаю, главное в том, что мы глобальной войне противопоставляем глобальный мир. Это действительно миропорядок, в отличие от их войны-порядка. Мы претендуем на силовую функцию в безнасильственном мире. И на Ближнем Востоке нам на самом деле нужно добиться мира. Это возможно, если основные игроки примут, что мир лучше войны, и любые "инструменты" войны будут нами эффективно уничтожены. Это ситуативно.
Но нам и на концептуальном уровне нужно ответить на вопрос, как возможен миропорядок. Как может быть исполнена давняя мечта народов — жизнь без войн. Ответить на этот вопрос было бы логично именно сейчас, когда инициирована и культивируется глобальная многоаспектная ("гибридная") многосторонняя война если не "всех против всех", то "многих против многих". И человечество балансирует на грани самоуничтожения и деградации.
Что у нас есть сказать по этому поводу городу и миру? Есть ли у нас социологическое и антропологическое воображение? Что у нас есть в активе? Раньше была идея бесклассового солидарного общества, которую мы испытывали на себе и предлагали остальным. А что есть сейчас?
Ниже кратко поделюсь некоторыми соображениями на этот счет.
Сосуществование в нишах вместо единого человечества
В социальном плане будущий миропорядок должен строиться на отказе от идеи осчастливить человечество. Никто не должен иметь право на "социотехническую позицию" по отношению к человеческому миру. Желание привести человечество в некое идеальное состояние должно считаться преступным. Дорога в социальный ад вымощена именно такими благими желаниями. Я уж не говорю о тех случаях, когда под флагом лучшей для всех доли организуется просто кормовая база для "старших цехов". Захват и грабеж в современном мире всегда дизайнируется под какую-то благородную миссию. Перестраивай, реформируй, организуй только себя. Потом можешь с желающими поделиться опытом. Бить по рукам надо каждого, кто будет пытаться перестраивать других.
Бить надо всех, кто насильственно будет нас одухотворять, неважно — по католическому, исламскому или любому другому образцу. И тех, кто будет демократизировать, гендерно раскрепощать и т. п. Т. е. никто не должен устанавливать всеобщий порядок.
Мы сегодня никому ничего — в отличие от СССР — не навязываем. Ни социализма, ни демократии, ни капитализма… Только принуждаем к миру. Мир же устанавливается на сочетании двух процессов: сепарации и интеграции. Хочешь что-то делать — сначала отделись, организуй себе экологическую нишу, т. е. место, в котором ты не будешь пересекаться с другими, и твоя жизнь не будет мешать жить другим.
Это не значит, что не должно быть ничего, что сшивало бы человечество в одно целое. Разделение различных людей и народов по экологическим нишам должно сопровождаться интенсивным интеграционным процессом. На данном шаге (где-то в тысячу лет) — это процесс коммуникации. Коммуникация, построенная на взаимном интересе, понимании.
И пока не стоит придумывать единую цель для человечества. Это преждевременно. И это не вопрос людей. На вопрос о всечеловеческой цели либо Бог опять подскажет, либо как-то история своё слово молвит.
Нужна стратегическая антропологическая инициатива
Помимо социального измерения нового миропорядка должно быть и антропологическое. Какого типа человечность будет перспективной для мирного человечества? В чем может состоять ориентир? Полагаю, что таким ориентиром должно стать избавление от эгоизма.
У Маркса такое антропологическое воображение было. Он ясно представлял мир без хищников, эксплуатации, войн и т. п. Каждый человек сознательно участвует в жизни человечества. Вся его деятельность направлена на воспроизводство и развитие всех людей.
И он задавался вопросом: что мешает такому положению дел быть? Причину Маркс искал в экономической действительности. Он всё свел к вопросу собственности на средства производства. Хотя не ясно, как эта собственность может помешать работать на всеобщее благо? И, наоборот, как мне могут помешать действовать против общих интересов, если даже отнимут эту собственность?
Дело, конечно же, не только в собственности и не в экономике. И даже не только во власти. Дело в эгоизме и рациональном эгоизме. На это указывал Зиновьев.
В СССР в своё время пошли путем ликвидации целых классов. Ликвидировали эксплуатацию вместе с носителями эксплуататорских установок. Но эгоизм все равно воспроизвелся. Потому что эгоизм — это сложный мотивационный комплекс, состоящий из эмоций, восприятий, убеждений. Это определенный способ жизни. Он закрепляется и в социальной структуре. И воспроизводится вместе с ней. Более того, сила и инерция этого способа жизни таковы, что даже, казалось бы, радикально трансформированная социальная структура вновь под действием этого фактора возвращается к своим исходным форматам. Наша партноменклатура страну развалила (или позволила развалить — что одно и то же) ради создания личных богатств и передачи их по наследству и вновь воспроизвела структуру классового общества.
Вместе с тем человек может меняться. Особенность его в том, что он свободен от биологических детерминант. И даже при определенных условиях — социокультурных.
Мы у себя должны изжить эгоизм. Это возможно, если поставить такую цель. В конце концов коррупция — это тоже проявление эгоизма. Приоритет за антропологией, за гуманитарными практиками, за русской философией. Нам надо проблему эгоизма решить не столько на пути дисциплины, наказания и пр. — всё это тонко и ненадежно, а через практику личности. Через практику культивирования личного отношения, личного усилия, личных решений.
Человек сознательно и страстно желая этого, должен становиться вселенским человеком. Человеком, ответственным за продолжение жизни на Земле вопреки любым корпоративным, общественным, родовым интересам, вопреки любому коллективному и персональному эгоизму.
Тема эгоизма должна стать телом культуры: литературы, философии, воспитания и образования, политики, социальной практики. Философия и идеология ответственного участия в общечеловеческих делах должны стать нашей ментальностью.
Нам надо научиться такого человека производить. Мы должны суметь продемонстрировать миру принципиальную возможность такой практики человека, возможность такого "человекостроительства". И это был бы — в дополнение к силовой компоненте — самый существенный наш вклад в дело установления мира на нашей планете.
