Знаменитая встреча на Эльбе для русского американца Игоря Белоусовича — факт из личной биографии. 25 апреля 1945 года он был в составе американского патруля, который встретился с советскими войсками. В интервью корреспонденту РИА Новости Дмитрию Злодореву живущий в пригороде Вашингтона ветеран, которому на днях исполнилось 93 года, рассказал о том, что на самом деле знаменитая встреча не была продолжительной. Он также поведал о том, как она повлияла на всю его последующую жизнь, и поделился планами приехать в Москву на празднование 70-летия Победы.
Белоусович родился в китайском Шанхае в 1922 году. Когда ему исполнился год, семья переехала в Сан-Франциско.
— Игорь Николаевич, а как вы попали в армию и на фронт?
— До войны я поступил в Калифорнийский университет в городке Беркли. Боевые действия шли полным ходом, и мы все, студенты, сознавали, что военная служба неизбежна. Тем временем армия сделала нам следующее предложение: если мы вступим в ее ряды, то нам дадут время доучиться до конца семестра. Для нас это было своего рода маленькое удобство, и я им воспользовался. Таким образом, в Беркли я проучился около двух лет и очутился на службе — по-моему, в конце 1942-го или в начале 1943 года.
Поскольку я свободно говорю по-русски, военное ведомство отправило меня на русские курсы в Сиракьюсский университет в штате Нью-Йорк. Но местные профессора, услышав мою речь, сказали, что мне незачем учиться на славянском отделении, и предложили заняться немецким языком. Притом что я ни слова не знал по-немецки.
Так я проучился 7-8 месяцев. Потом военные действия стали более серьезными и нас отправили ближе к фронту. В результате я оказался в 69-й пехотной дивизии обычным ефрейтором. И ни немецкий язык, ни русский тут не играли никакой роли. Это обычная судьба на военной службе.
— И где вы начали фронтовой путь?
— В конце декабря 1944-го и или в самом начале 1945-го мы очутились на фронте в Германии неподалеку от границы с Бельгией. Мы участвовали в знаменитой битве при Арденнах. Когда нам удалось совершить прорыв, мы стали довольно быстро продвигаться на восток — фактически верхом на танках. Последним нашим крупным военным действием было освобождение Лейпцига. Там была серьезная схватка с оставшимися немецкими частями. После этого нас передвинули немного на юг. Мы остановились на берегу реки Мюлде — притока Эльбы. В то время советские части тоже подошли к Эльбе. Несколько дней и мы и они вели себя очень осторожно и выжидали. Ведь если бы наши войска не распознали друг друга, мог бы произойти очень серьезный бой.
Я не знаю, была ли предварительная договоренность, но 25 апреля 1945 года мы перешли Мюлде. Между ней и Эльбой километров 30. У нас было три патруля. Кто-то в штабе вспомнил, что в одной из рот есть солдат с русской фамилией, который, возможно, говорит по-русски. Таким образом, я попал в состав одного из патрулей. Это была чистая случайность. Судьба. В нашу задачу входило установление контакта с советскими войсками. Остальные два должны были провести разведку. Но так получилось, что все три наши группы все-таки встретили советских солдат.
У меня в кармане оказался маленький старый фотоаппарат — единственный на весь наш патруль. Я сделал несколько снимков, которые теперь стали историческими и уникальными.
Мы встретились с кавалерийским советским патрулем, который рассказал нам, как проехать до Эльбы и до города Торгау, где у советских войск был штаб. У них, видимо, были свои задачи, так что они ускакали на своих лошадях, а мы поехали дальше.
Когда мы добрались до Эльбы, то мост оказался разрушен. Но там был специальный паром, который переправил наши джипы на другой берег. Там мы встретили командование советской 58-й гвардейской дивизии во главе с генерал-майором Владимиром Русаковым.
Мы провели у советских ночь, нас напоили и накормили. А на утро отвезли в район расположенного неподалеку немецкого лагеря для военнопленных, где были англичане, французы и даже американцы. Они были рады увидеть хотя бы издалека солдат западной армии. Мы проехали мимо, махая им винтовками. А на следующий день вернулись к своим.
Так что встреча на Эльбе была довольно быстрой. Никакой холодной войны не было и в помине. Мы обменивались сувенирами. У меня до сих пор хранится эмалевая красная звездочка от фуражки и еще кое-что.
— Вы тогда не думали, что эта встреча войдет в историю?
— Конечно, я знал. Будучи уже с образованием, с русской "подкладкой", я понимал, что это историческое событие, что которое означает окончание войны в Европе, что немцам остались только дни. Так и получилось.
— Вы помните свои ощущения, когда вы обнялись с советскими солдатами, пожали друг другу руки?
— Для меня это были самые настоящие русские. Конечно, я с ними говорил по-русски. Они интересовались, кто я такой, я рассказывал им о себе. Но никаких серьезных переговоров там не велось. Конечно, мы договорились поддерживать связь. В общем, все это началось и закончилось очень быстро. И все прошло благополучно. А недели через две после этого была маленькая церемония в Лейпциге. Приехали американские и советские военные части, было что-то вроде парада. Советские генералы вручили награды американским, и наоборот.
Потом мы вернулись, а через полтора-два месяца наша дивизия отошла в тыл. Однако я остался при американских частях в Торгау, поскольку там через мост переходили сотни и тысячи беженцев, которые пешком шли на запад. Еще несколько недель я работал при этих частях в качестве переводчика. Потом присоединился к своей дивизии, а пару месяцев спустя мы вернулись в Америку. И я восстановился на славянском отделении Калифорнийского университета.
— Вам на фронте было страшно?
— Когда мы впервые попали на фронт, это была настоящая война. Артиллерийский огонь, я видел достаточно и раненых и убитых. Во время прорыва и быстрого продвижения на восток стало уже легче. Не то чтобы привыкли, но немцы уже не так наступали, как прежде. Так что настоящую войну я испытал на себе, но, слава богу, не очень продолжительную — несколько месяцев.
— В России 9 мая — праздник со слезами на глазах. Какие чувства испытываете вы в этот день?
— Конечно, я понимаю, о чем вы говорите. Это была жестокая война, я прекрасно помню условия того времени. Конечно, в те годы я не был в Советском Союзе, но я знаю, насколько трудно пришлось народу и стране.
— Вы говорили, что встреча на Эльбе перевернула всю вашу жизнь…
— Да. Эта встреча преследует меня всю последующую жизнь. После университета я приехал в Вашингтон, поскольку тут было много правительственных и других ведомств, которые предлагали условия для работы. Сначала я трудился в Джорджтаунском университете, в Библиотеке конгресса США, а уже потом получил назначение в госдепартамент, где я прослужил много лет. Мы в славянском исследовательском управлении следили за тем, что происходит в Советском Союзе, писали различные отчеты, доклады и анализы. В результате у меня появилась возможность впервые съездить в Союз в командировку — в 1972 году на пару недель. А в 1976-77 годах я уже получил назначение в посольство США в Москве. Для меня это был замечательный период, и у меня там были различные приключения.
— Что за приключения?
— Я служил первым секретарем политического отдела. В то время в Союзе были диссиденты, выходил самиздат. И я всеми этими людьми интересовался, как и мое начальство, — кто они, откуда, как существуют при советской власти? Я быстро понял, что когда советские русские узнают, что я не настоящий американец, а тоже русский, то они мне начинают рассказывать обо всем.
Они как будто исповедовались мне, понимая, что со мной разговаривать безопасно и это не дойдет до ушей КГБ. Например, однажды меня каким-то образом пригласили в московскую квартиру, где иностранцев не было вообще. Я заметил мужчину средних лет, который стоял в стороне и словно бы не участвовал в разговоре. Мы стали общаться, и оказалось, что это писатель Василий Аксенов. Когда он узнал, что я русский, но не из СССР, то стал ругать советскую власть, настолько, что я даже не знал, как мне на это реагировать.
Мне также довелось познакомиться со многими художниками-диссидентами, которые цапались с советской властью потому, что не верили в соцреализм. Я у них приобрел много картин, которые теперь висят у меня дома.
Конечно, советские власти, а потом и российские, прекрасно знали, кто я такой. Например, на 50-летие Победы в Москве несколько человек из нашей группы ветеранов, в том числе и меня, пригласили в музей КГБ. И я увидел там один экспонат, мне лично знакомый.
— Что же это за экспонат?
— Незадолго до того арестовали нескольких представителей посольства США, которые оказались сотрудниками ЦРУ. Одна из них оставляла сообщения под камнем у Москвы-реки. Когда я смотрел на этот экспонат, наш гид подошел ко мне и сказал: "Я уверен, вы знакомы с подобными вещами".
Был еще случай в то время, когда я сам работал в посольстве. Тогда советские евреи пытались выехать из СССР, в Нью-Йорке проходили акции в их поддержку и даже стреляли по окнам советских дипломатов. Конечно же, это было ненормально.
Однажды я встречался с каким-то американским корреспондентом и уже выходил из дома, где тогда жили все иностранные журналисты в Москве. Вдруг ко мне подошли три человека угрожающего вида. Один из них спросил, являюсь ли я американским дипломатом. Они стали мне кричать о том, какие безобразия происходят в Нью-Йорке и что американские дипломаты в Москве тоже почувствуют неприятности. В этот момент из дома вышли несколько журналистов, поэтому моя тройка прервала "беседу". И один из них, главный, сказал: "А все-таки жаль, что наши отношения дошли до такой точки, ведь было время, когда мы вместе воевали, были союзниками и даже встретились на Эльбе".
В этот момент я понял, что в КГБ есть полное досье на меня. Но никаких настоящих провокаций со мной не было, ко мне всегда прилично относились. И я думаю, это связано со встречей на Эльбе.
— Вы уже бывали в Москве на празднованиях 50-летия и 60-летия Победы. Что ждете от предстоящего юбилея?
— Я туда собираюсь со своей старшей дочерью, которая еще ни разу не была в России. Думаю, все будет похоже на предыдущие торжества. Обычно бывает парад на Красной площади, мы сидим недалеко от мавзолея, потом проходит прием в Большом Кремлевском дворце. Во время празднования 60-летия Победы туда неожиданно пришел президент Владимир Путин. Я представился ему, мы пожали друг другу руки. К сожалению, тогда не было рядом фотографа.
— Вы 9 мая в Москву поедете. Президент США Барак Обама не поедет. Как вы считаете, это правильно?
— Здесь я отклоняюсь от официальной политики США. По-моему, американские власти преувеличивают нынешний раздор между Москвой и Киевом. Американцы не знают историю России и Украины, не знают, что было время, когда Киев был столицей древнерусского государства. Мне кажется, было бы больше пользы от того, чтобы президент США приехал на торжества в Москву. И я надеюсь, что он все-таки в последний момент изменит свое решение. Во всяком случае, мне это было бы интересно, потому что с двумя президентами — Клинтоном и Бушем-младшим — на юбилейных торжествах в Москве я уже бывал.
— Вы родились в Китае, всю жизнь живете в Америке. Вы ощущаете себя русским, американцем или русским американцем?
— В былые годы у меня была двойственность личности: и русская сторона, и американская. И проявлялись они в зависимости от того, на каком языке я изъяснялся. Но в последние годы мне довольно редко приходится говорить по-русски. Мои старые друзья и коллеги уходят, и мало с кем я теперь могу разговаривать как русский с русским.
