Донецкий благотворительный фонд "Доброта" недавно был признан лучшим фондом года на Украине по итогам общенационального неправительственного конкурса. Фонд помогает жителям Донбасса, как оказавшимся в экономической блокаде, так и живущим на территориях, подконтрольным украинским войскам. Его директор Яков Рогалин — хирург по профессии, меценат по призванию и оптимист по определению — в интервью РИА новости рассказал о том, чем сейчас живет Донбасс, какая помощь нужна его жителям в первую очередь, кто организует, по его мнению, голодную гуманитарную катастрофу в регионе и через какое время она может наступить. Беседовал Дмитрий Злодорев.
— Яков, почему вы и фонд "Доброта" остались в Донецке, не убежали от артобстрелов и бомбежек куда-нибудь в более спокойное место?
— Я из тех капитанов, которые на корабле не бросают свои пассажиров. Дело в том, что в мирное время в Донецке было 500 благотворительных фондов, а к июню прошлого года осталась только "Доброта". Почему капитаны сбежали отсюда — кто в Крым, кто в мирную Украину, кто в Россию, в далекую Германию или Америку, бросили своих подопечных? Да, здесь опасно. Так ведь именно сейчас мы и нужны. Выдающийся польский врач и педагог Януш Корчак не бросил детей из своего приюта и пошел с ними в газовую камеру. Я не хочу ставить себя на один уровень с ним, хотя иногда неплохо сравнивать свои действия с людьми, оставившими след в истории. Нельзя бросать тех, кто нуждается в твоей помощи.
— Возможно, самый главный вопрос — какая помощь сейчас требуется, в первую очередь, мирным жителям Донбасса?
— Больше всего жителям самопровозглашенных Донецкой и Луганской народных республик нужно, чтобы был мир, чтобы продолжалось перемирие. Ничего другого, более важного, нет — все остальное занимает 10-11-е места. Первые десять мест занимает необходимость перемирия и чтобы перестала литься мирная кровь.
Если же говорить о том, что нужно еще, кроме мира, я скажу, что необходимо, чтобы прекратилась очень жесткая и бесчеловечная экономическая блокада, которая продолжается уже несколько недель. Из-за этого к нам со стороны Украины не приходят никакие коммерческие и гуманитарные грузы. Не приходит продовольствие, медикаменты, предметы первой необходимости. В результате обнуляются складские, аптечные, магазинные запасы. И есть ощущение грядущего голода и гуманитарной катастрофы.
Естественно, работает канал со стороны России, но он не справляется и, вероятно, не может справиться с обеспечением 3,5 миллиона жителей предметами первейшей необходимости.
— Если кто-то, предположим, прочитав это интервью, захочет помочь, что необходимо в первую очередь?
— Это обычный вопрос, на который я только сегодня отвечал раз пять. Последний звонок был минут за десять до нашего разговора от одной нашей соотечественницы их Германии, у которой есть возможность оказать помощь очень нужными нам памперсами для взрослых, но ее интересует, как именно организовать доставку.
Это просто пример того, что люди готовы жертвовать очень многое. Но, повторяю, экономическая блокада действует на все виды поставок, в том числе и на гуманитарные. У нас сейчас не работают никакие почтовые перевозчики. Поэтому прислать какие-либо товары просто нереально.
Помочь можно исключительно деньгами. Наш фонд, например, может получать на свои счета практически все виды валют и приобретать на эти средства все необходимое. Потому что кое-что еще можно купить на наших территориях, где работают различные предприятия, в том числе и по производству продуктов питания. Например, сейчас мы сконцентрировались на оказании помощи людям молоком, потому что на территории ДНР действует молокозавод. И наш проект "Молоко "Доброты" является не только способом поддержки детских учреждений, но и почти безальтернативным вариантом, поскольку молоко можно купить здесь.
А пожертвования есть. Благодаря им за две недели мы оказали молочную помощь — по 200-300 литров — более чем 140 детским учреждениям Донецкой и Луганской областей.
Конечно, для тех, кто хочет оказывать благотворительную поддержку, важно иметь адекватного партнера здесь. И не слушайте тех, кто находится вне наших территорий. Они просто не в состоянии везти сюда эту помощь. На данный момент это могут делать только Красный Крест и организации типа нашей. Я понимаю, это звучит как самореклама, но мы знаем, как решать проблемы, которые возникают здесь.
— Получается противоречие: с одной стороны "Доброту" только что назвали лучшим благотворительный фондом Украины, с другой — украинское правительство не дает вам выполнять вашу работу…
— Награда, которую мы получили, не является правительственной. Это общенациональный конкурс на звание лучшего благотворительного фонда Украины, который проводится каждый год. Правительственные чиновники в его оргкомитет не входят. Если бы эта награда была в руках нынешних властей, то отсюда ее никто не получил бы уж точно. Потому что я, например, неоднократно говорил в разных теле- и радиопередачах о том, что решения, которые сейчас принимаются в отношении нашего народа, живущего здесь, — злодейские. Конечно, экономическую блокаду можно называть нарушением прав человека или антигуманизмом, и все это будет правильно. А я называю просто: злодейство. Причем с непоправимыми последствиями. Уже есть голодные смерти, уже есть осложнения, связанные с тем, что люди вынуждены жить впроголодь. И это на фоне жесточайшего дефицита медикаментов.
Власть ведь формально не отказалась от 3,5 миллиона жителей, которые здесь находятся. Однако на Украине пока доминирует лозунг "Украина превыше всего". Я думаю, вы знаете, в какой стране царил похожий лозунг. Так вот, мое мнение, и не только мое, — на Украине, как и в любой стране, превыше всего должен быть народ, его интересы, а не интересы территории. Для нынешних же властей важнее всего освободить территорию — с помощью каких-нибудь артобстрелов.
— Вы можете пойти за поддержкой к украинским властям, которые находятся в Донецкой области?
— Мы традиционно называемся неконтролируемой украинским правительством территорией самопровозглашенных Донецкой и Луганской народных республик. Здесь не работает ни один государственный орган Украины. Хуже того, не действуют даже коммерческие структуры.
Представьте, что в вашем городе закрылись все банки, суды, почтовые отделения, полицейские участки — все структуры, которые обеспечивают жизнедеятельность региона. Все, что осталось и что позволяет нам жить, это местное самоуправление: мэрия, предприятия ЖКХ, малый и средний бизнес, который пытается удержаться на плаву. Так что и ходить-то мне некуда.
— Но вы только что были в Киеве, где фонду "Доброта" вручали премию. Пробовали ли вы там пойти за помощью в органы власти?
— Мне удавалось обращаться к власть имущим. В основном с трибун международных конференций, на которых я бываю не реже чем один-два раза в месяц, в телеэфире. Обивать пороги административных зданий нецелесообразно по той простой причине, что там сейчас и без нас хватает, скажем так, лоббистов, которые пытаются отстоять те или иные интересы территорий, находящихся под контролем правительства. А мнение властей о наших бедах нам хорошо известно из почти ежедневных выступлений украинских правителей. Здесь мы их "нашими" уже давно не воспринимаем. Потому что стрелять в свой народ можно только один раз. Во второй раз это уже не твой народ.
— Гуманитарная помощь со стороны России идет, но, как вы сказали, ее недостаточно. Что нужно увеличить?
— Из России идет более чем разнообразная помощь. Последний гумконвой, например, был заполнен ресурсами для проведения посевной. До этого шли, например, трансформаторы, оборудование для очистки воды и т.п. Значительную часть гуманитарной помощи населению оказывает фонд Рината Ахметова, который, насколько мне известно, выделил 100 миллионов гривен на эти цели. Но эта поддержка тоже идет только отдельным категориям граждан.
Что касается помощи из России в рамках гумконвоев, то она ориентирована, прежде всего, на учреждения здравоохранения, образования и т.п. Но там недостаточно продовольствия и медикаментов для того, чтобы покрыть все даже первейшие нужды Донецкой и Луганской областей. Если бы сняли экономическую блокаду, мы бы справились, жизнь восстановилась бы. Она выглядела бы очень убогой, но это была бы жизнь. Блокада — это убийство народа без всякого оружия. Только вообразите, что было бы, например, с Нью-Йорком, если бы город отрезали от продовольствия и медикаментов? Да, первые недели никто этого не почувствовал бы, потому что есть запасы. Первые месяцы только цены выросли бы. Но потом вы увидели бы исчезающие, как снег под солнцем, товары на полках магазинов.
Меня удивляет, насколько мир не знает о том, что у нас происходит — чудовищная и искусственная организация голода. И это в стране, власти которой без конца говорят о голодоморе.
— Вы сказали, что в ближайшее время дело может обернуться гуманитарной катастрофой. Если все будет продолжаться так, как сейчас, это вопрос недель или месяцев?
— Конечно, месяцев, потому что нам помогают различные организации, отдельные люди, действует Россия, не молчат наши соотечественники во всем мире, включая США. У нашего же фонда, например, появилась возможность оказывать помощь всем без исключения учреждениям для детей дошкольного возраста — откуда-то же эти средства взялись. Поэтому я думаю, что в плане сроков речь идет о месяце, двух, может, трех, но не о неделях. Но определять этот дедлайн, я думаю, бесчеловечно.
— Как могут помочь вашему фонду или кому-то еще те наши соотечественники, которые живут за рубежом, или просто иностранцы?
— Прежде всего, надо выбрать партнера здесь, который не только говорит, но и делает, имеет опыт, знания, авторитет и, что очень важно, доверие жертвователей. К сожалению, благотворительность, как и любой вид деятельности, не избежала таких пороков, как мошенничество, злоупотребления, профанация, и всегда есть риск ошибиться. Поэтому начинайте с поисков тех, кто уже что-то сделал и делает, а не только обещает. Интересуйтесь механизмами их работы, каким образом деньги, переведенные на счет, превращаются в конкретную помощь — в молоко, медикаменты, в кусочек мыла для детского сада. Требования прозрачности, отчетности и проверяемости — это первейшие аспекты при выборе партнеров по благотворительной деятельности. И еще раз хочу сказать, что традиционные караваны с ящиками гуманитарной помощи сейчас совершенно неактуальны по той простой причине, что провезти их к нам невозможно: все останется на территории, подконтрольной украинским властям. Едва ли не единственный эффективный способ — пожертвования деньгами. Конечно, ими легче всего злоупотребить, да и людям чаще всего удобнее жертвовать товарами, одеждой, продовольствием, но это не тот случай.
Сейчас наш фонд вошел в число структур, которым разрешено ввозить гуманитарную помощь на наши территории. Наличие такого разрешения тоже является первейшим вопросом для благотворительных организаций. Это важно для прохождения украинских блок-постов, которое возможно только при наличии соответствующих пропусков.
— Вы можете описать стандартный день вашего фонда?
— Сегодня, например, (разговор состоялся 19 марта — ред.) мы начали день с отгрузки продуктов для детей и стариков-инвалидов в городе Снежное. После этого я ездил договариваться о закупках молока на местном заводе. Дальше вел переговоры с крупным российским фондом об очередном пожертвовании. После этого ездил в роддом, где у малоимущей семьи появился ребенок, и им нужно решительно все. Скоро папаша приедет к нам за всем набором вещей. Кроме того, велись бесконечные телефонные переговоры об оказании помощи. В частности, выясняли ситуацию в Макеевке, где абсолютно нет специального питания для детей, которые не переносят лактозу в молоке. Искали заменители молока, нашли их — теперь оттуда приедут забирать. Наш айтишник поехал в центр беженцев с журавликами и сладостями, которых детям Донецка прислали девочки-скауты из Японии. Посылка пришла в Киев. Я поехал туда на награждение и потом ее привез сюда как ручную кладь.
Помимо этого, мы отвезли помощь в приют для стариков в Макеевке, связывались по скайпу с жертвователями из Сан-Франциско. Потом мне пришлось поехать в гараж, договариваться, чтобы из трех разбитых машин "слепить" одну действующую.
Кроме того, я вел переговоры с тремя организациями, которые находятся на "контролируемых" территориях, ведь "Доброта" оказывает помощь не только беженцам, которые оказались у нас, но и тем из них, кто находится по другую сторону разграничительной линии. Там ведь тоже людям живется очень несладко. Это то, что мы называем "Доброта без границ": для нас неважно, выехала семья из "дебальцевского котла" в Славянск, то есть в "контролируемый" район, или попала к нам куда-нибудь в Снежное или в Шахтерск. И те и другие имеют право на помощь нашего фонда, и нам удается ее организовать.
— Как вы узнаете о тех, кому нужна помощь?
— Например, мы сотрудничаем с врачами скорой помощи, они ездят на вызовы к людям, у которых возникают проблемы со здоровьем от голода. На следующий день мы везем им продуктовые наборы.
В ближайшие дни мы организуем проект по обеспечению всех бомбоубежищ в Донецке, а таких примерно два десятка, свечами, спичками, молоком длительного хранения, проднаборами и аптечками. Ведь, несмотря на то, что у нас уже две недели продолжается перемирие и бомбежек в прежнем понимании нет, люди не покидают эти бомбоубежища. Многим и возвращаться-то некуда, потому что их дома разрушены, другие просто боятся уходить, потому что украинская артиллерия находится слишком близко.
— "Доброта" принципиально не оказывает помощь так называемым комбатантам со всех сторон, будь то ополченцы или силовики. Но если кто-то из них все-таки обратится к вам — какой будет реакция?
— А как вы отличите комбатанта от некомбатанта? Если человек пришел в камуфляже, то он, конечно, похож на военного, но необязательно им является. Это просто человек в форме. И для нас он ничем не отличается от любого другого человека.
Если же говорить о силовых структурах, то к нам они никогда не обращаются. Возможно, потому, что мы еще в мае прошлого года объявили, что во-первых, во-вторых и в-третьих помогаем детям, старикам, инвалидам и тяжело больным. Как вы понимаете, эти категории, как правило, не являются комбатантами. Кроме того, фонд существует 17 лет и наши принципы хорошо известны. Но если человек лежит на койке в обычном травматологическом отделении, я не буду листать его историю болезни и интересоваться, при каких обстоятельствах он получил ранение или заболел.
— Когда мы договаривались об интервью, вы мне сказали, что не можете себе позволить "роскошь пессимизма". Каким образом вам удается не пасть духом?
— Занятие благотворительностью отчасти является человеческой уловкой для того, чтобы как можно меньше задумываться о собственных бедах. Как только ты найдешь кого-то, кому точно хуже, чем тебе, и начнешь оказывать ему помощь, тебе становится легче. Эта аксиома существовала всегда. Благодаря ей свои собственные беды кажутся малозначительными и неактуальными. И нечего по их поводу ныть, когда рядом есть человек, который потерял обе ноги, или семья, в которой погибли трое детей, — я о реальных ситуациях говорю. Какой твой гвоздь в сапоге может сравниться с этой бедой?
Кроме того, все мы родились с потребностью делать добро. Если бы это было не так, то старушку, которая упала, никто бы не поднимал. Ведь денег за это не дадут, милиционер не обязывает и по телевизору не покажут. Но что-то заставляет нас протягивать руку помощи. Мы родились такими, и благотворительность — это такая же потребность, как потребность в еде, в питье. Просто она менее выражена, и у человека всегда есть противная манера искать себе оправдание для того, чтобы этого не делать. И задача нашего фонда заключается в том, чтобы отобрать у людей и корпораций оправдание того, чтобы не участвовать в добром деле. Если мы можем доказать, что не украдем, не испоганим, не припишем себе, а точно сделаем добро, причем из любой пожертвованной суммы, значит, это срабатывает.
Все это делает благотворительность персонально для меня безумно интересной. Это даже интереснее, чем хирургия, которой я бесконечно предан. Соблазнение людей на добрые дела вполне сравнимо с той радостью, которую испытываешь, когда излечиваешь человека от тяжелой патологии.
Вот так мы боремся с волнами пессимизма, которые пытаются нас накрыть. И в конце очередного дня у меня возникает удовлетворение от того, что я участвовал в важном, нужном и совершенно необходимом деле. Как вы думаете, есть здесь место для пессимизма? В помине нет.
