ГАЗИАНТЕП (Турция), 15 дек — РИА Новости, Радик Амиров. Лагерь сирийских беженцев расположен неподалеку от турецко-сирийской границы, в низине, до берега легендарного Евфрата всего пару десятков метров. Сверху, с гор, не скажешь, что внизу в контейнерных домах живут те, кто бежал от войны из Дамаска, Алеппо и других городов. Беженцы охотно рассказывают, что пережили — как бежали от бомбежек, побросав все, что у них было. Многие пришли сюда без документов.
Ни слез, ни жалоб мы не увидели и не услышали. Сирийцы уверены, что у них все будет не просто хорошо, а очень хорошо. Неважно, где они будут жить (хотя многие надеются, что вернутся на родину), учиться и работать.
Он тут же извиняется — ему звонит начальство и (понимая по-турецки) слышим уверенный голос Атакана: "Да, мы приняли 600 человек. Всем обеспечили. Жалоб нет. Спасибо. Работаем".
Регион начал принимать сирийцев в марте 2012 года с открытием пункта приема беженцев в городе Каркемыше. В настоящее время сейчас проживают 11 тысяч человек. В сентябре того же года в Каркемыше открылся второй лагерь. Стоит отметить, что население самого Каркемыша всего 3,4 тысячи человек. Это самый маленький населенный пункт провинции.
В ноябре 2012 года был открыт лагерь — "Низип-1". А весной 2013 года "Низип-2", в котором мы и находимся. Первый из этих лагерей палаточный, а второй контейнерный. "Низип-1" приютил 10,5 тысячи беженцев, а "Низип-2" более 5 тысяч человек. В лагерях есть все социальные службы: магазины, поликлиники, школы, мечети, спортивные объекты. Сейчас в другом городе провинции — Ислахие — также готов к открытию новый лагерь на 25 тысяч человек. 90% беженцев прибывают на турецкую территорию без документов.
"Для нас важен гуманитарный аспект, и то, что у них нет документов, не является препятствием для получения статуса беженца", — уверенно говорит Атакан.
Примечательно, что беженцев сам господин Атакан и его подчиненные предпочитают называть "сирийские гости". В этом словосочетании ощущается надежда на то, что пока еще граждане соседней арабской страны когда-нибудь вернутся на родину. В крайнем случае, найдут себя в ином статусе, нежели в статусе беженца.
Именно поэтому турки приветствуют, когда прибывшие находят себе работу. Местные говорят, сирийцы — портняжных дел мастера. Кроме того, могут выполнять и другую работу, благо, при желании ее найти можно. Это лучше, чем проводить время в лагере. Хотя условия, на наш взгляд, здесь весьма приемлемые для пребывания, мужчины отправляются в ближайший город или поселки зарабатывать на жизнь. Некоторые смогли приехать сюда на автомобилях. В Газиантепе мы видели несколько машин с сирийскими номерами. Как нам сказали, здесь колесят порядка 5 тысяч машин с непривычными пока еще номерами соседней Сирии.
Нас сразу предупредили, что, если кто-то откажется фотографироваться, — лучше прислушаться.
"Многие не хотят показывать свои лица. Несколько девушек с закрытыми лицами. Не хотят — не надо, не настаивайте. Сами поймите, как им нелегко", — говорит один из служащих.
Но никто нам вслед не шикал, если мы настойчиво фотографировали девушек в никабах (чаще всего, черный платок, полностью закрывающий лицо).
В одном из классов спрашиваем мальчика, лет десяти, как идет учеба. Он показывает большой палец — хорошо! А как, не унимаемся мы, здесь вообще? На этот раз он показывает два больших пальца.
В контейнерном городке знакомимся с черкесами.
"Погодите, а то разговор не состоится", — говорит один из черкесов и уходит на кухню, возвращается с черкесским флагом: — "Вот теперь поговорим".
Он вспоминает о том, что было на родине с улыбкой, без какой-либо трагедии в голосе. Спрашиваем, не было ли страшно. "Ну, как же, — отвечает он, — конечно, было". "Но теперь-то не страшно! Посмотрите, как живем: еда есть, электричество есть, дети играют в футбол, старухи вон сидят и судачат. Жизнь идет", — замечает собеседник.
В разговор вмешивается пожилой Мухаммад, прилично говорящий на английском. Он эмоционален, поэтому каждое слово выговаривает очень четко: "У меня жена черкешенка, сам я араб. Сейчас я ее позову. Иди сюда, иди".
"Хотим ли мы вернуться на Родину?— переспрашивает она. — А куда — в Сирию или на Кавказ, в Россию? В Сирию — да, если без войны и канонады".
"А если в Россию?" — спрашиваем.
"Вернемся. Надеемся, вернуться", — говорит женщина.
Лагерь напоминает отдельный восточный квартал. Здесь особая, не турецкая атмосфера, хотя это территория Турции. И дело не только в быстрой арабской речи.
"Сначала мы предлагали им еду, привычную для нас. А затем поняли — что-то тут не так", — объясняют служащие.
"Посмотрели мы, подумали и решили — пусть они готовят привычную для самих себя еду. И правда, хоть мы и граничим, но и в этом есть различие", — говорят они.
"Сирийским беженцам мы помогаем и относимся к ним как к членам нашей семьи. Для нас они не чужие. Мы им помогаем не только в плане приюта, но мы также обучаем их детей в школах. Мы не хотим, чтобы из-за политических катаклизмов дети остались неграмотными", — говорят сотрудники лагеря.
Учитывая, что большинство семей состоит из 5-7 человек, получаемая беженцами в виде продовольственных карточек помощь порой доходит до 500-600 лир (примерно 250-280 долларов) на семью, и этой суммы вполне достаточно, чтобы покрыть продовольственные расходы. Все коммунальные услуги, одежда и многое другое — бесплатно.
"Как мы можем жаловаться, если нас тут встретили как своих!" — говорит одна женщина, приоткрывая занавеску, заменяющую дверь.
"А вы не видели детишек в рубашке в полоску и темном свитере? Куда они опять делись?" — и она пошла искать своих детей, которые "делись" за соседний контейнер — играть в мяч вместе с соседскими ребятами. Узнав, что дети рядом, она вновь исчезла в своем небольшом доме.
На следующей "улице" старушка перебирает чеснок и знаками показывает руками — хотите попробовать?! Ей помогает, очевидно, внук: внимательно смотрит за движением ее рук и старается повторить, как чистить чеснок к предстоящему обеду.
Внизу, почти у Евфрата, за столом сидят несколько мужчин разного возраста. Интересуемся, о чем разговор.
"Да так, — деловито отмахиваются они и застенчиво улыбаются, — Болтаем о том, о сем. Кто где работу нашел, как родственники в Сирии, какие надежды, какие планы. Болтаем, пока жены обед готовят".
Безопасность обеспечивается с помощью камер наблюдения и специальных пунктов контроля. В лагерях нет военных или полиции, но есть специальный персонал по поддержанию порядка. Это сотрудники частных охранных предприятий, которые получают подряды на осуществление деятельности через участие в государственных тендерах. Внешняя безопасность лагерей осуществляется силами жандармерии.
Все лагеря беженцев управляются выбранными среди самих же беженцев старейшинами и поделены на избирательные районы. Выборы проходят точно также как и любые другие муниципальные выборы. Проводить выборную кампанию в лагерях помогает центральная избирательная комиссия Турции.
Когда звучит азан, призывающий правоверных на молитву в мечеть, специально построенную для них, дети переселенцев и не думают прекращать матч на очень хорошем синтетическом поле, которому позавидуют многие российские стадионы.
— Кем ты будешь?— спросили мальчишки одного из нас.
Мы не поняли вопроса. Тогда они объяснили — вот этот мальчишка — Раед, тот — Карим Бензема. А тот, в желтой футболке, — Самир Насри. Зидана они не вспомнили, все-таки ребятня растет на других кумирах, а эпоха Зинеддина для них уже прошла.
Мы поняли, для них герои на поле — это этнические арабы, очень популярные в западных клубах — тот же Бензема, Хедира.
"Мы будем российским Гекденизом. Ну, или немецким Озилом", — ответили мы и точно пробили в правый от зеваки-вратаря угол ворот.
Ребята немного обиделись, что мы не выбрали имена Бенземы или Хедиры. Ведь они в большей части арабы, мы приехали к ним в гости, и нужно было их уважить. Нам надо хоть на минуту стать "арабскими футболистами".
"Ну и что?— сгоряча выпалил вратарь. — Я все равно лучший вратарь! Я буду им, как только кончится эта война".
