29 августа исполнится 115 лет со дня закладки здания Государственного музея изобразительных искусств им. Пушкина на Колымажном дворе. Накануне годовщины новый директор ГМИИ Марина Лошак в своем первом интервью для РИА Новости рассказала о грядущей реконструкции, о том, светит ли музею купить Караваджо и об укрощении смотрительниц. Беседовала Светлана Янкина.
- Вы помните тот день, когда оказались в музее впервые в жизни?
— Это было очень давно. Мне было девять лет тогда, я приехала в Москву из Одессы, и меня сразу отправили сюда. Мы два раза за ту неделю ходили в музей, смотрели его частями. Первое впечатление – по-детски волшебное, абсолютно такого большого музейного храма. Мне страшно понравилось, я была под большим впечатлением, мне это снилось даже, и я это помню до сих пор. Потом, когда я сюда приходила, это уже было такое место, куда ты все время возвращался.
- А какие ощущения у вас сейчас, когда вы переступаете порог музея уже в качестве его директора?
— Уже другие, конечно, какого-то обживания, других габаритов. Габариты не в смысле размеров здания, а, скорее, в философском значении. К этому нужно привыкнуть и адекватно собственным силам оценить. Я пытаюсь осмыслить очень многие вещи, и сейчас такой очень важный момент.
- Какие-то первоочередные задачи вы себе уже наметили?
— Очень трудно в том смысле, что первоочередное – все. Нет приоритетов, потому что нельзя заниматься чем-то одним и пожертвовать другим. Есть самые важные, проблемные, болезненные точки, которые должны быть решены прямо сейчас и к которым трудно приступить, потому что пока что не можешь понять в целом всего существа предмета.
- Одна из таких точек, вероятно, ситуация, складывающаяся вокруг реконструкции музея?
— Конечно, прежде всего это связано со строительством, которое должно "начаться –продолжаться" — говорю так через тире специально. С ним связано огромное количество проблем. Но это чрезвычайно важный момент для музея в его истории, и буквально через несколько дней, 29 августа, будет юбилей закладки первого музейного камня, и мы сейчас находимся практически в той же стадии. Мы тоже заложили камень, у нас он такой большой просто: девять зданий, новые, старые, историческая застройка и запланированная новая архитектура. У нас впереди история, которую мы сейчас делаем, и это страшно ответственный момент, от которого чувствуешь себя волнительно. Во всем этом предстоит разобраться и поступить так, как нужно.
- После архсовета пошла новая волна обсуждений вариантов реконструкции музея. Знакомы ли вы с проектом, который бюро Фостера показало на архитектурной биеннале в Венеции еще в 2008 году?
— Да, и я нахожу его красивым проектом. Но когда ты приближаешься к существу дела, смотришь в бинокль с увеличительными стеклами, то ты видишь, что внутри этого проекта заложено очень много вопросов, на которые надо отвечать. Существует много фактических проблем, потому что то, что раньше казалось разрешимым, сейчас решить нельзя.
- Что, например?
— Та историческая застройка, которая на момент планировки казалась несущественной и легко выводимой из оборота, сохранилась, с ней невозможно не считаться. То, что предложено Фостером, нужно корректировать. Есть пространство, на котором должно возникнуть наше здание выставочного центра — главнейшая точка в музейном квартале. Пока там невозможно строить, потому что это тоже охраняемая государством зона. Сейчас на этом месте историческая бензозаправка, которую должны перенести. Все хорошо, но все требует решения.
- Потому, видимо, вас после архсовета и попросили рассказать, каким в итоге получается проект?
— Вообще, это обращение главного архитектора Москвы Кузнецова по адресу. Это – проект музея, он выступает заказчиком и должен быть озабочен больше всех. Но не он один. Важно понимать, что тут не просто музей строит себе продолжение, это общая задача и главного архитектора Москвы, и министра культуры, и федерального правительства, и города в целом, потому что на его территории должна быть построена одна из важнейших точек. Она и сейчас уже важнейшая, а в дальнейшем это будет один из главных культурных центров Москвы, и город в этом должен быть заинтересован не меньше, чем музей. Это наша общая история и наше общее дело. Поэтому я намереваюсь со всеми эту ответственность делить поровну.
- В чем, на ваш взгляд, причина отказа Фостера от дальнейшей работы над реконструкцией?
— Сейчас нужно просто пересматривать проект. Дело, кажется, больше в этом. И, как мне кажется, в неправильной адаптации проекта Фостера. Я имею в виду новое здание Музея личных коллекций, которое его совершенно не устраивает.
- Тем не менее вы ведете с ним переговоры и рассчитываете на продолжение сотрудничества. Получили ли вы ответ на направленное ему ранее письмо?
— Ответ мы пока не получили, но через несколько недель будет представитель Фостера в России, и буквально в ближайшее время, в начале сентября, будет дан ответ. Нам бы хотелось, чтобы какой-то выход был найден, чтобы музей был построен очень хорошими архитекторами. И у нас есть прекрасные архитекторы, но мы с Фостером начали этим заниматься, и это человек, чье творчество мы уважаем. Грустно было бы таким образом расстаться.
- Новое здание Музея личных коллекций планируется ввести в эксплуатацию уже осенью, позволит ли это изменить нынешний формат экспозиционной деятельности?
— В Музее личных коллекций высвобождаются большие площади именно для этих выставочных целей, и с этим связаны огромные планы, мы все в этом направлении думаем. И это место будет правильно развиваться. В конце октября-начале декабря тут пройдут две первоклассные выставки: одна — из коллекции Михаила Барышникова и другая — презентация творчества фотографа Ман Рэя. Будет показано 60 портретов. Я сама ее жду, и, уверена, это станет огромным событием.
- Недавно Минкультуры объявило о том, что на музейные закупки будут выделяться значительные средства и в ближайшие годы эта сумма должна приблизиться к миллиарду рублей. Есть что-то, чем вам особенно хотелось бы пополнить коллекцию ГМИИ?
— Сейчас можно приобретать все. Это раньше, когда мы были закрыты за железным занавесом и не могли никак оттуда выбраться, питались своим рынком и теми ограниченными возможностями, которые здесь были, а сейчас мир открыт. Все есть, ну просто все. Естественно, какие-то вещи нам не святят — трудно представить, что когда-нибудь мы сможем купить Караваджо. И еще какие-то вещи. Но мы можем купить массу произведений, которые нам необходимы. Сейчас как раз перед нашим Ученым советом, перед нашими сотрудниками и теми людьми, которые возглавляют отделы, поставлена задача выработать список приоритетов, которые заполнили бы лакуны или утвердили бы самые важные блоки в нашей экспозиции. И этот список формируется.
- Что ожидает нас в главном здании в ближайшее время, будут ли внесены коррективы в существующий выставочный план и есть ли что-то, что вам особенно хотелось бы показать?
— План сверстан на несколько лет вперед, но есть отдельные моменты, которые, как флажки, ставятся. Всякая поездка и посещение хорошего музея — всегда предмет зависти. И это хочется, и это — хочется, чтобы люди видели много и разное. Даже то, что мы показываем в ближайшее время и в этом году – это не стыдная программа, она хороша и разнообразна. Во второй половине сентября у нас групповой голландский проект, изумительная совершенно выставка по форме и содержанию. Параллельно с этим откроется выставка, посвященная коллекции замечательного композитора Бриттена, это такой род выставок, которые могут быть только в этом музее. И будет выставка к юбилею Солженицына. Может показаться странным, что она в этом музее существует, но это – абсолютная традиция, очень мощный такой образ, где будут инсталлированы рукописи всех самых главных, сакральных его произведений, это такой очень модернистский рассказ об этом человеке. И, кстати, в дальнейшем она в несколько изменённом виде будет показана в Петербурге, Солженицын будет соотнесен с Достоевским, что мне кажется стопроцентно точным. И еще в этом году должны открыться выставки, связанные с крупными частными коллекциями. В частности, с коллекцией Вячеслава Кантора, которую очень долго ждал Пушкинский музей. Это будет и Модильяни, и ранний Сутин, и Шагал, и Габо Певзнер и много-много всяких прекрасных вещей. Одновременно первоклассные Булатов и Кабаков, его "Жука" мы тоже покажем. Это суперкласса выставка, она готовится к "Декабрьским вечерам". В следующем году и в Эрмитаже, и у нас пройдет выставка Фрэнсиса Бэкона, и я очень счастлива в связи с этим.
- Приятный сюрприз, центр "Гараж" планировал показать его выставку, но пока что-то не сложилось. Пушкинский музей давно славится своими первоклассными выставками, которые собирают десятки тысяч людей, и вообще музей один из самых популярных у нас в стране …
— Мне кажется, самый. Наравне с Эрмитажем.
- Но постоянно циркулируют мнения, что у вас проходит мало собственных кураторских проектов, все больше привозных хитов. Намерены ли вы что-то менять в этом плане?
— Собственные кураторские проекты, безусловно, будут. Они готовятся не один и не два года, и все понимают, что большие проекты требуют времени, но они были и будут в музее всегда. Это такое абсолютное лакомство для самого музея и лучшее, что может быть в его жизни. Все, что связано с идеей, воображением, осуществлением – это самое интересное, что может быть. Но мне кажется, для зрителя это не самое главное. Многие могут не знать, кто куратор той или иной выставки, и если это удачные проекты, то я не вижу разницы в том, делал ли их куратор из ГМИИ или откуда-то еще. Главное, что посетители ради них приходят и выстраиваются здесь, у нас, в такие вот очереди огромные, за которые нас все ругают.
- Раньше Ирина Александровна Антонова говорила, что пропускную способность музея можно было бы существенно увеличить после реконструкции, организовав удобную входную зону с гардеробом и так далее. Пока это невозможно, как вы будете делать музей более комфортным для посетителей и взяли ли вы на вооружение советы, которые все желающие могли написать на вашей странице в фейсбуке?
— Взяла на вооружение абсолютно все. Но, честно говоря, там не было для меня открытий. Я очень благодарна, что люди откликнулись, это значит, что они неравнодушны к этому месту, а это самое важное. Ну и все те, так сказать, проблемные места – все мы их видим и пытаемся их ликвидировать. К сожалению, не все возможно так, как хочется, это тоже диктуется особенностями нашей географии. Потому что Пушкинский музей так был построен, он довольно старый и уже превратился в некую архитектурную инсталляцию, внутри которой мы находимся. Клейн не запрограммировал гардероб, потому что тогда в нем не нуждались, стояли вешалки старые при входе, и люди снимали там свои пальто с бобровым воротником. Сейчас же жить в музее без гардероба невозможно. Этот гардероб — так называемый узкий аппендикс, построенный Меркуловым давным-давно, не предполагает вообще принятия людей. Туалеты, в которые очереди стоят. Здесь ничего нет для малобильных людей! Те из них, отчаянные любители искусства, которые приходят к нам, которых мы очень ждем, их наши охранники в колясках поднимают на руках. Это дикость абсолютная, но в данном случае невозможно ничего сделать. В дальнейшем надо искать формы, в которых это будет возможно. И хотя в других наших пространствах все есть, реконструкция необходима, как воздух, для того, чтобы нам всем было удобно. Организовывать кафе, музейный магазин в наших условиях – сложное дело, но мы будем осваивать наши здания, где только можем, где мы сможем продавать книги и так далее. Кстати, потрясающе их народ покупает. Для меня это абсолютное открытие, потому что книги недешевы, в общем. Прямо сейчас мы занимаемся терминалами для банковских карточек, ведь огромное количество людей ходит без наличных денег. Электронный билет тоже делается и будет в ближайшее время — будет не одна, а две очереди стоять, и мы будем их как-то разводить. Это все сделать несложно.
- В одном из комментариев говорилось, что у вас смотрительницы чрезвычайно строгие. Будете говорить с ними на эту тему?
— Да, они строги, конечно. Мы планируем "поменять" их лицо на более дружелюбное. Но посоветовать легко, я тоже люблю давать советы, но сразу изменить очень трудно. Деньги не очень большие платятся смотрителям, но это должны быть люди, которые способны обеспечивать порядок. Например, молодые люди, которых мы нанимали на работу в "Манеж", многие из них совершенно прекрасны, но не очень смотрители. Они чудесные, прекрасно общаются, на них приятно смотреть, но при этом они очень склонны работать с мобильными телефонами и читать книги, а нам надо, чтобы люди смотрели. Это тоже профессия, как ни странно. Конечно, все должны быть дружелюбны, вежливы и непритворно искренне должны быть рады тем, кто приходит в музей. И мы все время про это говорим и на этом акцентируем внимание. Мы вообще планируем стать более открытыми для посетителей, мы будем придумывать какие-то вещи интерактивные, связанные с взаимодействием зрителя и музея, поскольку это очень важная и правильная форма. Сейчас мы разрабатываем программу, связанную с новым образом музея, которая должна лучше познакомить нашего зрителя с нами как с людьми, потому что такого рода открытость очень важна, она нас всех сближает. Одно дело, когда ты общаешься виртуально, и другое дело, когда ты знаешь человека, глядя ему в лицо, и ощущаешь какую-то его собственную энергию.
- В музее потрясающие образовательная и экскурсионная программы, но они пока что немного в тени и не очевидны большому кругу ваших посетителей. Намерены ли вы уделять этому отдельное внимание?
— Действительно, количество экскурсий и лекций, которые здесь проходят и читаются, — беспрецедентно, учитывая наши возможности. Об этом надо думать обязательно, это одна из самых важных частей нашей деятельности. Здесь важно понять, какова наша ниша. Не обязательно быть, как все. Все-таки должны быть разные места. Люди, которые хотят знать больше и хотят образовываться, должны иметь возможность прийти в "Гараж" и услышать одну лекцию, и также прийти в Пушкинский музей и услышать нечто совершенно другое. Очень грустно, если одни и те же прекрасные люди будут перемещаться с места на место и веселым голосом сеять разумное, вечное. Должны быть разные средовые ситуации – где-то чуть веселее, чуть бодрее, чуть поверхностнее. Где-то вертикаль глубже. Все должно быть хорошее, но разное. Мы все-таки особое место и, мне кажется, эту нашу "особость" нужно концентрировать. Другое дело, что это, безусловно, не должно быть скучно.
- Вы уже разобрались, каких позиций в музее не хватает, и вообще, планируется ли реструктуризация штата?
— Корректировка структуры музея неизбежна, поскольку нужно, поняв эффективность той или иной структуры, ее изменить, дополнить или, наоборот, сократить. Это, конечно же, произойдет. Я думаю, к следующему году мы поймем это окончательно при помощи специально обученных людей, которые нам в этом помогут разобраться. Но так просто прийти и сократить – это бессмысленно совершенно. Я не знаю многого и не могу принять этого решения.
- Как сейчас строится ваше взаимодействие с Ириной Александровной, ставшей президентом музея?
— У нас пока все хорошо, строится все нормально, мы взаимодействуем вполне активно и продуктивно. Например, я обсуждала с ней будущий год и выставку Бэкона. Я ей звоню и говорю "Как хорошо, выставка будет". Она отвечает: "Марин, вы знаете, мы ведь должны были делать выставку Бэкона, первую вообще в России, я ведь была очень дружна с женой Бэкона, ездила к ним домой и отбирала вещи из мастерской. Эта выставка должна была состояться, и, представляете, у меня есть их список". То есть Ирина Александровна – это носитель абсолютно уникальной истории. Есть список той давней-предавней выставки, которая могла бы быть. Ну как не воспользоваться всем этим? Мне кажется, надо делиться друг с другом и каждый из нас должен внести свою лепту.
- Если заглянуть немного в будущее, каким должен стать Пушкинский музей?
— Для меня это — музей-традиция, конечно, но с очень современным лицом. С всевозможными рефлексиями, связанными с этим лицом, с возможностью взглянуть на все со стороны, с привлечением самых разных потоков искусства, не забывая традицию, а она существует и нами с вами очень четко читается. Только в этом музее мы можем увидеть выставки, посвященные Бриттену, Уайльду, каким-то писателям, поэтам, художникам, которые связаны с искусством, которые порождают его. Это очень специфическая сторона музея, она значительно шире и говорит о каком-то очень глубоком культурном слое, мировоззренческом. Это музей, формирующий культурный багаж, и поэтому у него особая функция. Но при этом он открыт, он современен, он говорит обо всем, но говорит своим голосом. Еще мне бы очень хотелось, чтобы у человека была возможность прийти сюда и провести здесь целый день. Чтобы он мог прийти на одну, потом на другую выставку, потом пообедать, потом отвести ребенка позаниматься в "Мусейоне", потом послушать какую-то лекцию, потом вместе пойти в кинотеатр, посмотреть видеоинсталляцию Виолы выдающегося. Или потом сходить вечером на концерт и получить огромное впечатление, а после этого пойти еще в ресторан. А днем чтобы еще всей семьей, с родителями, с детьми посидеть где-то вместе. Это должно быть место, где люди могут ощутить себя не только зрителями, но и людьми, которые близки друг другу и причастны культуре.
- Так значит, среди всех задач реконструкция музея первостепенна?
— Как, а остальное все бросить? Нет.
