Ольга Соболевская, обозреватель РИА Новости.
Сергей Довлатов - пасынок традиционной русской литературы. Русская литература любит нравственный пафос. Многие отечественные великие романы, повести и рассказы - это общественная трибуна, с которой звучат социальные и нравственные призывы. Проза Сергея Довлатова - это, скорее, советская кухня с ее беседами по душам, вином и куревом, головной болью, едкими шутками и усталостью. 3 сентября Сергею Довлатову исполнилось бы 70 лет.
Советская жизнь как фантасмагория
Прожил Довлатов всего 48 лет. Его прозой россияне зачитывались в 1990-е и в 2000-е годы, когда автора ее уже не было в живых. Эмигранты полюбили читать Довлатова с середины 1980-х, когда он, живя в США, публиковался уже в престижных изданиях. Друзья Довлатова вспоминают, что ему хотелось быть автором прозы для всех. "Высоколобое", снобистское эстетство он не признавал. И он действительно стал народным писателем.
Довлатов называл себя рассказчиком. Отсюда такое внимание к слогу и стилю, которые в его прозе и поныне гипнотизируют читателей разных возрастов.
Язык его героев столь же выразителен, как и, к примеру, язык персонажей Андрея Платонова. Только герои Довлатова часто говорят штампами, прикрывая мертвыми словами свою тоску и растерянность. И, конечно, так или иначе, Довлатов вышел из шинелей Зощенко, Аверченко и раннего Булгакова.
Как и другой знаменитый пасынок русской литературы Владимир Набоков, Сергей Довлатов чуждался "литературы Больших Идей" (определение Набокова), настаивал на камерности своих рассказов. И в самом деле: что ни история - то курьез. И казус в роддоме, когда рассказчик-журналист по заданию редакции уговаривает отца только что родившегося 400-тысячного жителя Таллина назвать сына Лембитом (Довлатов жил в Эстонии до середины 1970-х), и эпизод с золотой челюстью, которую нечаянно выплюнул начальник цеха и которую вылавливали водолазы (рассказ "Компромисс"). Это и очерк об "интересных" людях, встреченных репортером Агаповой ("Ищу человека"), которые то и дело следовали правилу героя Венечки Ерофеева: "И немедленно выпил". А история с памятником Ленину, изваянному с двумя кепками, - это уже классика…
Рассказ "Представление", по которому снят фильм "Комедия строгого режима" (1992) с Виктором Сухоруковым в роли зека, игравшего Ленина на лагерной сцене, - просто шедевр. Этот апогей абсурда с перевоплощением уголовников в вождей - не что иное, как сатирическая метафора советской жизни начала 1970-х. В этой фантасмагории Дзержинский выглядит как "рецидивист", а Ленина играет самый жалкий заключенный.
И вот вполне резонное замечание одного из зеков: "Вот я, например, сел за кражу. Мотыль, допустим, палку кинул не туда. У Геши что-либо на уровне фарцовки. Ни одного, как видите, мокрого дела. А эти (Ленин и Дзержинский - прим. ред.) Россию в крови потопили, и ничего". А вот еще один замечательный пассаж. "Чьи это счастливые юные лица?" - вопрошает Ленин со сцены... "Из темноты глядели на вождя худые, бледные физиономии".
Смех сквозь слезы
Читать Довлатова бывает одновременно и уморительно смешно, и грустно. Реальность в его рассказах порой напоминает беспросветную темень, коллеги журналиста-рассказчика - бездари и пьяницы, начальство - насмерть запуганные подлецы, женщины - пустоватые и истеричные притворщицы. Радости в рассказах Довлатова мало. Даже любовная интрига выглядит как пародия на Голливуд: герой рассказа нравится молоденькой эстонке потому, что похож на актера Омара Шарифа (и впрямь похож!), и красотка целует его так, как это делала в фильмах актриса и певица Джуди Гарланд.
Автобиографический герой Довлатова - человек разочарованный и отчасти потерявший себя. "Мы осушали реки и сдвигали горы, а теперь ясно, что горы надо вернуть обратно, и реки - тоже. Но я забыл, куда", - напишет Довлатов в "Письмах к Людмиле Штерн".
Но, каковы бы ни были его герои, Сергей Довлатов их принимает и по-своему любит - примерно в той же степени, в какой Гоголь иногда явно любовался своими персонажами в "Мертвых душах". У обоих, впрочем, были и медицинское любопытство, и почти анатомический интерес.
Как и некоторые другие его коллеги, Довлатов, рассказы которого благонадежные советские журналы отвергали, публиковался в "самиздате" и "тамиздате" - эмигрантской прессе. Подолгу молчать ему как писателю было трудно. В 1976 году Довлатова исключили из Союза журналистов. А через 2 года писатель эмигрировал в США, в Нью-Йорк.
Как замечают его друзья, например, его биограф Валерий Попов, выпустивший книгу о Довлатове в серии "ЖЗЛ", писатель приехал в США налегке, "безответственным и блистательным", без тяжкого груза - традиций Большой русской литературы. Это не совсем точно.
Русская литература, конечно же, вместе с Довлатовым отправилась за океан, просто он воспринимал ее не как груз, а как старое наследство, как гены, от которых не избавишься и которые так или иначе дают о себе знать, например, в стиле.
В Эстонии с 25 августа по 5 сентября идут "Дни Довлатова", Международный литературный фестиваль с круглыми столами и конференциями, спектаклями, документальными фильмами. Довлатов и сегодня - один из самых читаемых авторов, и его имя ассоциируется с упоительной словесной виртуозностью. Да и герои Довлатова живут и поныне во многих из нас. Удастся ли нам выдавить их из себя по капле? Довлатов очень бы хотел этого.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
