РИА Новости представляет ранее не публиковавшийся фрагмент из первой биографии американского писателя Джерома Сэлинджера, автора знаменитого романа "Над пропастью во ржи". Автором биографии, которая выйдет в России в конце этого года, стал редактор американского фан-сайта писателя Кеннет Славенски.
ГЛАВА 5
ПРЕИСПОДНЯЯ
<…>13 августа 1944 года 12-й пехотный полк (в котором служил Сэлинджер - прим. пер.) был возвращен в состав 4-й пехотной дивизии и в первых рядах наступающих войск начал продвижение на юго-восток. Первоначально американское командование не планировало ввязываться в битву за Париж – по опыту боев в Нормандии союзники знали, что немцы умеют стоять насмерть. Но для французов освобождение столицы было делом чести, и в конце концов им удалось заручиться помощью американцев.
15 августа в Париже началась всеобщая забастовка, 20-го парижане принялись возводить баррикады и вступать в перестрелки с немецким гарнизоном, а 24 августа 12-й пехотный полк вместе со 2-й танковой дивизией Сражающейся Франции вышел на подступы к Парижу.
Гитлер отдал приказ оборонять Париж до последнего солдата, а когда силы обороняющихся будут исчерпаны, стереть город с лица Земли. Но военный комендант Парижа генерал Дитрих фон Холтитц ослушался фюрера и не стал оказывать сопротивления наступающим союзникам. В полдень 25 августа 1944 он сдал город французам и капитулировал вместе с его 17-тысячным немецким гарнизоном.
Сэлинджер вошел в Париж вместе с передовыми американскими частями (USACMH – Fourth Infantry Division Report for 25 August 1944). К этому моменту еще не все немецкие подразделения выполнили приказ о капитуляции, кое-где постреливали снайперы, но парижане, как показалось Сэлинджеру, почти не обращали на них внимания: праздничные толпы, запрудившие бульвары, приветствовали освободителей.
Освобождение Парижа Сэлинджер рисует в исключительно восторженных тонах. Когда он с товарищами проезжал по бульварам на джипе, празднично одетые парижанки протягивали им для поцелуя своих детей и сами тянулись обнять и расцеловать американских военных. Мужчины наперебой задаривали их бутылками вина. Такой прием отогревал души и радовал сердца солдат, прошедших через тяжелейшие бои на Юта-бич, под Сен-Ло и Шербуром. Уже только ради него, замечает Сэлинджер, стоило затеваться с высадкой в Нормандии (Сэлинджер в письме к Уиту Бернетту, 9 сентября 1944).
Перед 12 пехотным полком была поставлена задача подавить последние очаги сопротивления в юго-восточном секторе города. Военные контрразведчики тем временем занялись выявлением затаившихся коллаборационистов. Как вспоминает Джон Кинан, сослуживец Сэлинджера по Корпусу военной контрразведки и ближайший его фронтовой друг, они вдвоем арестовали одно француза, сотрудничавшего с нацистам, но окружившая их толпа решила устроить самосуд. Парижане силой отбили арестованного у Кинана с Сэлинджером, которые не рискнули применить оружии и лишь молча наблюдали, как его забивают до смерти. Но даже этот страшный эпизод не омрачил Сэлинджеру парижских дней, которые он потом вспоминал как самые яркие в жизни. А его странно спокойное отношение к убийству человека, за жизнь которого он должен был бы отвечать, говорит лишь о том, что слишком много смертей он повидал за лето 1944 года.
В Париже Сэлинджер провел всего несколько дней – но они стали для него счастливейшими за всю войну. Впечатлениями от этих дней он поделился с Уитом Бернеттом (старший друг и литературный наставник Сэлинджера, редактор журнала "Стори" – прим. пер.) в письме, написанном 9 сентябре – самом восторженном из писем, когда-либо вышедших из-под его пера.
Недолгое пребывание в Париже ознаменовалось для Сэлинджера не только сопричастностью к союзнической победе, но и его собственной, личной победой – знакомством с Хемингуэем. Писатель в то время был военным корреспондентом журнала "Кольерс" и, как он сам утверждал, умудрился проникнуть в Париж, когда тот был еще занят немецкими войсками.
Узнав, что Хемингуэй в Париже, Сэлинджер быстро сообразил, где его искать. Они с Джоном Кинаном погрузились в свой джип и направились прямиком к отелю "Ритц".
Хемингуэй встретил Сэлинджера радушно, как старого приятеля. По его словам, он читал рассказы Сэлинджера, а самого его узнал с первого взгляда - по портрету в журнале "Эсквайр". Когда Хемингуэй спросил, нет ли у него с собой чего-нибудь новенького, Сэлинджер протянул ему июльский номер "Сатердей ивнинг пост" с рассказом "День перед прощанием". Хемингуэй тут же рассказ прочитал, и он ему очень понравился. Потом они заказали себе выпить и поговорили о литературе. Для Сэлинджера, стосковавшегося по таким разговорам, эта беседа была как бальзам на душу. А еще его весьма порадовало, что, вопреки опасениям, Хемингуэй вовсе не держал себя высокомерным надутым мачо. В целом, он нашел Хемингуэя человеком простым и обаятельным, "очень симпатичным парнем" (Сэлинджер в письме к Уиту Бернетту, 9 сентября 1944).
Может сложиться впечатление, что Сэлинджер отправился к Хемингуэю из простого тщеславия, чтобы потом хвастаться знакомством со знаменитостью. На самом деле, все было несколько сложнее. Сэлинджер никогда не выражал особого восхищения Хемингуэем - ни как человеком, ни как писателем. В то же самое время главными его литературными кумирами были Шервуд Андерсон и Френсис Скотт Фитцджеральд. Когда-то эти двое (c Андерсоном Хемингуэй в Париже не пересекался, но читатель, как и наш биограф Сэлинджера, об этом знать не обязан - прим. пер.) в том же Париже приветили неприкаянного, делающего первые шаги в литературе Эрнеста Хемингуэя. То есть, в "Ритц" Сэлинджер ездил не просто на встречу со всемирно известным писателем, а затем, чтобы обозначить духовную преемственность со своими литературными предшественниками.
Сэлинджер с Хемингуэем продолжали общаться и после парижского свидания. Мы не располагаем достоверными свидетельствами новых их встреч, но судя по многолетней доверительной переписке, такие встречи вполне могли иметь место.
В своей биографии Сэлинджера Уоррен Френч излагает такую историю – которую сам, правда, склонен считать апокрифической: желая доказать Сэлинджеру превосходство германского "люгера" над американским "кольтом" 45-го калибра, Хемингуэй взял и отстрелил голову оказавшейся поблизости курице. Если верить Френчу, этот случай нашел отражение в рассказе Сэлинджера "Дорогой Эсме с любовью - и мерзопакостью", в том его эпизоде, когда персонаж по имени Клей рассказывает, как подстрелил на войне кошку.
Встречались они после "Ритца" или нет, но переписка с Хемингуэем, к которому он обращался, как близкий человек, по прозвищу "Папа", очень поддерживала Сэлинджера до самого конца войны. Он был благодарен Хемингуэю за дружбу и за умение внушить надежду в трудную минуту (Сэлинджер в письме к Эрнесту Хемингуэю, 27 июля 1945), но теплые чувства к Хемингуэю как человеку у Сэлинджера не распространялись автоматически на его творчество - вспомнить хотя бы, как скептически в "Над пропастью во ржи" Холден Колфилд отзывается о романе "Прощай, оружие!". (Сэлинджер разделял в Хемингуэе писателя и человека. Он говорил Элизабет Мюррей, что на самом деле Хемингуэй по натуре человек мягкий, но так долго носит литературную маску крутизны, что она практически срослась с ним. Сэлинджеру был чужд один из основополагающих хемингуэевских мотивов. "Меня отвращает, - говорил он. - превознесение как высшей добродетели голой физической отваги, так называемого мужества. Видимо потому, мне самому его не хватает". - Прим. ред.)
***
В августе 1944 года Сэлинджер отослал Уиту Бернетту рассказ "Я сумасшедший", чем немало его озадачил. Это был первый из рассказов, написанных от лица Холдена Колфилда. Он явно представлял собой одну из готовых, по утверждению Сэлинджера, шести глав романа, обещанного им издательству "Стори пресс". Получение ее в виде самостоятельного рассказа Бернетт должен был истолковать в том смысле, что романа ему от Сэлинджера не дождаться.
Есть два объяснения, почему Сэлинджер решил превратить главу из романа в рассказ. Возможно, он хотел, чтобы Холден Колфилд успел высказаться от первого лица вне зависимости от того, выживет его создатель на войне или нет. С другой стороны, Сэлинджер мог таким образом попробовать реанимировать оставленный Бернеттом в июне замысел сборника его рассказов "Подростки", подтолкнуть издателя к мысли, что если вместо романа все равно будет написан цикл рассказов, то уж лучше напечатать рассказы, чем вовсе ничего.
Рукопись рассказа "Я сумасшедший" некоторое время лежала на столе у Бернетта, когда он получил то самое восторженное письмо от 9 сентября, в котором, среди прочего, Сэлинджер упоминал о своем гипотетическом сборнике. По его словам, в Англии он продолжал писать и с 14 апреля до 6 июня (дня высадки в Нормандии) закончил целых шесть рассказов, а уже в действующей армии начал еще три. Все эти рассказы ему самому нравились, их вполне можно было включить в сборник в случае, если Бернетт решит все-таки его издать. (Позже, в том же 1944 году Сэлинджер утверждал, что на Британских островах, с января до июня, им были написаны 8 рассказов. Поскольку в письме от 9 сентября упомянуты только вещи, написанные после 14 апреля (то есть после того, как Бернетт предложил Сэлинджеру издать сборник), два рассказа он, видимо, написал в январе-начале апреля. Ими могли быть две главы из будущего "Над пропастью во ржи" или две какие-то две вещи, не известные нам даже по названию. Не исключено также, что именно этим отрезком времени датируется утраченный рассказ "Дочь великого покойника". - Прим. ред.)
К письму Сэлинджер приложил следующий перечень рассказов, из которых, с его точки зрения, мог быть составлен сборник: "Затянувшийся дебют Лоис Тэггетт", "Элейн", "Подростки", "День перед прощанием", "Смерть пехотинца", "Детский эшелон", "Раз в неделю - тебя не убудет", "Парень, который остался в Теннеси", "Крохотулька", "Я сумасшедший". Из трех не оконченных на тот момент рассказов название имелось только у "Магического окопчика". В отношении другого Сэлинджер колебался между вариантами "Что видел Бэйб" и "О-ля-ля!". Третий рассказ был обозначен просто как "еще один без названия".
Поразмышляв несколько недель, Бернетт надумал все-таки издавать сборник Сэлинджера. Рукопись рассказа "Я сумасшедший" пролежала у него до 26 октября, пока он не вернул ее Харольду Оберу, сопроводив запиской, в которой извещал литературного агента Сэлинджера, что принимает к публикации в журнале "Стори" рассказ "Раз в неделю – тебя не убудет" и возвращает "залежавшийся у нас рассказ Я СУМАСШЕДШИЙ" (Выделено прописными буквами в записке Бернетта – прим. ред.).
Второй из незавершенных к тому времени рассказов, который Сэлинджер сначала хотел озаглавить "Что видел Бэйб" или "О-ля-ля!", увидел свет в 1945 году под совсем другим названием - "Солдат во Франции". А "еще один без названия" оказался впоследствии то ли рассказом "Сельди в бочке", то ли до сих пор не опубликованной вещью под названием "Прыщ на ровном месте", которую Бернетт отверг и возвратил автору.
***
"Магический окопчик" - первый из рассказов, написанных Сэлинджером в перерывах между боями, и, пожалуй, лучший из всех его неопубликованных произведений (рукопись хранится в библиотеке Принстонского университета, доступ к ней ограничен, воспроизведение запрещено - прим. пер.). Основанная на собственном опыте автора, полученном во время высадки на нормандский пляж и последующего продвижения в глубь Франции, эта вещь единственная у Сэлинджера, в которой описываются собственно боевые действия.
Рассказ от начала до конца проникнут жгучей ненавистью к войне. Авторское видение настолько расходится с насаждавшимся тогдашней пропагандой, что еще немного, и Сэлинджер рисковал бы навлечь на себя обвинения в подрывной деятельности (Сэлинджер в письме к Элизабет Мюррей, 30 декабря 1945). Уже в самом тексте "Магического окопчика" он предрекал, что его военные произведения не смогут увидеть свет "на протяжении жизни еще нескольких поколений". Даже если бы рассказ каким-то чудом просочился сквозь военную цензуру, едва ли нашелся бы издатель, который отважился бы его опубликовать.
Действие "Магического окопчика" происходит вскоре после высадки союзных войск в Нормандии. Водитель джипа, солдат по имени Гэррити, подбирает голосующего у обочины бойца и, будучи человеком болтливым, принимается рассказывает пассажиру обо всем, что происходило с его батальоном на французской земле. Главным героем повествования Гэррити становится его однополчанин Льюис Гарднер, жертва боевого посттравматического синдрома.
Вскоре после высадки батальон, где служат Гэррити и Гарднер, получает приказ взять высоту, на которой прочно окопались немцы. Неприятель вдвое превосходит числом американцев, которым, прежде чем добраться до поросшей лесом высоты, надо преодолеть болотистую опушку. Два дня под ураганным пулеметно-минометным огнем батальон штурмует вражеские позиции. От пуль и осколков солдаты пытаются укрываться в разбросанных там и тут по болоту одиночных окопах.
В разгар боя Гарднер укрывается в одном окопе-ячейке, и там ему является призрак солдата в футуристическом снаряжении. К ужасу своему Гарднер понимает, что призрак - это его еще не родившийся сын Эрл, который сражается на какой-то будущей войне. Гарднер замышляет сына убить и тем самым эту грядущую войну предотвратить.
Чтобы спасти друга от подкравшегося безумия, Гэррити собирается залесть в один окоп с Гарднером и ударом приклада выбить у него из головы всякие бредовые видения. Но угодивший в спину осколок не дает Гарднеру осуществить замысел.
Гэррити приходит в себя в госпитале, развернутом прямо на морском берегу. Здесь же лежит тронувшийся рассудком Гарднер.
В описании того, как контуженный солдат с огромным трудом встает с больничной койки, уже заметно умение Сэлинджера скупыми словами передать широкий спектр смыслов и эмоций - умение, которое несколько лет спустя принесет славу его рассказам, когда их станет печатать на своих страницах журнал "Нью-Йоркер". Гарднер в пижаме, со смертным ужасом в глазах, мертвой хваткой вцепился в шест, поддерживающий госпитальную палатку, "как цепляются на самом жутко аттракционе кони-айлендского луна-парка, с которого, чуть зазеваешься - слетишь и голову всмятку".
У рассказчика, Гэррити, с головой тоже не то чтобы все в порядке - речь его тороплива и путана, он с нездоровым любопытством каждый день ходит смотреть, как для эвакуации грузят на корабли искалеченных солдат. До Гарднера ему пока далеко, но худшее для него еще впереди.
В рассказе "Магический окопчик" армия предстает жестоким, безликим и бездушным монстром, не ведающим сострадания и пожирающим все новые и новые порции пушечного мяса. Сама же по себе война у Сэлинджера - дело до отчаяния бессмысленное. Он внушает это читателю всем строем повествования и особенно его концовкой. Гэррити разыскивает Гарднера в госпитале не для того, чтобы справиться о здоровья, а потому что ему любопытно, убил он своего привидевшегося сына или нет. Оказывается, что убивать Эрла Гарднер не стал - тот сказал отцу, что ему "нравится на этой войне".
Эти-то слова Эрла окончательно и подкосили Гарднера. После всех пережитых военных кошмаров, что же он такого сделает - или, наоборот, не сделает - что его сын полюбит войну, не замечая ее бессмысленной жестокости? В каком-то смысле, Сэлинджер обращается здесь ко всему своему поколению с призывом научить детей видеть абсурдно-бесчеловечную сущность войны.
Предоставлено издательством "Азбука-Аттикус"
