Анна Банасюкевич
Само название "Идеальный муж" - обманка для зрителя, от Уайльда в этом почти пятичасовом спектакле мало что осталось: герои, некоторые сюжетные линии, вернее, их обрывки, куски оригинального текста, звучащие комичным контрастом по отношению ко всему происходящему на сцене. Собственно, и герои Уайльда - пьесы "Идеальный муж" и романа "Портрет Дориана Грея" - стали, можно сказать, прототипами для героев трехчастного спектакля Богомолова, претендующего на что-то вроде сатирической энциклопедии. Такое театральное "Луркоморье".
Главная радость зрителя – узнавание, которое возникает от бесконечной россыпи точных деталей жизни современной элиты. И от примет времени, от которых никуда не деться, - вроде навязчиво повторяющейся на экранах рекламы майонеза "РЯБА" с ведущим артистом Московского художественного театра Михаилом Пореченковым, рассказывающим о консервантах и красителях.
Посмотрите фотоленту: Шансон, политика и чувства - "Идеальный муж. Комедия" в МХТ >>
Уайльда, как, например, Бернарда Шоу или Шеридана, очень любят в российском театре, ставят много, красиво, обрамляя изысканный текст изысканностью российско-советской, традиционно-репертуарной. Здесь эта парадоксальность особенно видна и поднята на щит: в один из, якобы, трагических моментов нетрагического спектакля Богомолова Дориан Грей в исполнении Сергея Чонишвили начинает произносить оригинальный текст, поясняя партнеру: "Это текст романа Оскара Уайльда "Портрет Дориана Грея", я брежу".
Впрочем, помимо Уайльда, здесь, как часто бывает у Богомолова, есть и другие литературные заимствования: тексты пьес "Чайка" и "Три сестры" Чехова, "Фауста" Гете использованы вполне постмодернистски, выдернуты из привычного контекста и помещены в социально-пародийную природу спектакля. Хрестоматийный диалог трех сестер произносят гламурные девицы, завсегдатаи кафе Vogue на Кузнецком мосту (режиссер дотошно размечает географию жизни своих героев, точнее антигероев – кафе, жилой комплекс "Алые паруса" и т.д.). Густо накрашенные, ухоженные длинноногие девушки во всем коротком и прозрачном, с чудовищным акцентом, говорящим о том, что Москва совсем недавно стала их родным городом, размышляют о труде: "Как хорошо быть рабочим, который встает чуть свет и бьет на улице камни…" Такая игра с классическим текстом поначалу даже коробит, хотя, если разобраться, от исконных смыслов режиссер ушел недалеко: праздные люди грезят о том, чего не знали вовек. Существенная разница, правда, в том, что если чеховские сестры были обломком уходящего, овеянного романтическим ореолом и ностальгическим сожалением, мира, то эти девочки – новые варвары, равнодушно-расслабленно утверждающие свое, доставшееся им без боя, господство.
А финальный диалог Нины и Треплева из "Чайки" достается другой неудавшейся любовной паре – лорду Горингу и сэру Роберту, вынужденным скрывать свои давние чувства в связи с вопиющей нетолерантностью современного российского общества, в котором обличенный властью гей требует запрета гей-парада в одной из ведущих газет.
Настоящей сатиры в российском театре почти не осталось – такой, чтобы без абстракций и полунамеков, такой, чтобы на грани фола, на смеси скабрезного анекдота и хулиганского капустника, такой, чтобы не просто смешно, но и зло и вызывающе неполиткорретно. Времена, вроде бы, еще позволяют, но самоконтроль, самоцензура сильнее любых запретов. Ну и традиционное представление о театре, как о территории пресловутой духовности, как о храме (этому затертому мему в спектакле тоже досталось), вроде бы, позволяет остро и не высказываться. Богомолов в этом смысле делает революцию – не художественную, а, скорее, эстетическую, позволяя распоясавшемуся кабаре, где клеймят и жестко, не стесняясь в средствах, выстебывают все, что обрыдло, ворваться на подмостки главного драматического театра Москвы.
Достается всем – не только политикам, звездам, бизнес-воротилам, но и, например, такой защищенной касте, как церковь. Максим Матвеев играет отца Артемия – образ, навеянный тем самым протоиереем, который прославился в соцсетях своим вариантом текста к советской песне "С чего начинается родина…". В принципе, ничего нового: Артемий в спектакле исправно обслуживает хозяев жизни и много суетится, но Богомолов не ограничивается той степенью насмешки, которая негласно дозволена. Во втором акте, где на смену "Идеальному мужу" приходит "Портрет Дориана Грея", священник превращается в Мефистофеля, предлагающего Дориану сделку.
Второй акт, как отдельная новелла, слишком неочевидно монтируется с первым и третьим, как бы прерывает единую сюжетную линию. Да и по стилистике второй акт не похож на оживленные, насмешливые первый и третий. Здесь режиссерское глумление сменяется, скорее, злостью и страстью к подписыванию приговоров. Сергей Чонишвили, властный, безэмоциональный, играет российского Дориана родом из 90-х – видео-флешбэк показывает нам его и окружение в трениках и кепочках, кадрящих все тех же "трех сестер". Современная история о бандите, прорывающемся к власти, странным образом монтируется с текстом романа, с тем фрагментом, в котором рассказывается о набожности уже совершенно развращенного Дориана. О набожности, оборачивающейся сладострастием, – здесь голос Чонишвили нарастает, вибрирует, взлетает вверх, к высшей степени наслаждения. В финале этой отдельной истории Дориан и Артемий проваливаются в ад, предварительно убив Последнего русского интеллигента (Роза Хайруллина), художника, когда-то ослепленного величием и не знающей рефлексии силой нового властителя. Издевательской отходной ему становится гимн шестидесятников – "Молитва Франсуа Вийона" Окуджавы.
Сюжет Уайльда Богомолов решительно травестирует – если в пьесе позорная тайна Роберта была связана с финансовыми и политическими махинациями на заре карьеры, то здесь хищная Чивли (Марина Зудина) шантажирует его видеороликом на айфоне, на котором запечатлена отнюдь не платоническая любовь с лордом Горингом. Сам Горинг превращен в звезду русского шансона, покорившую Кремль (по его собственной ассоциации, как когда-то его полумаразматический отец – Берлин), Роберт стал министром резиновых изделий, а его жена Гертруда – владелицей фирмы по изготовлению резиновой хрени. Самого сюжета в почти пятичасовом спектакле немного, зато много – пародийных номеров и постоянного опрокидывания чуть наметившегося серьеза.
Начало спектакля – это внушительных размеров фрагмент концерта в Кремлевском дворце съездов. Пафосный, усталый, похожий на утомленного вампира из детских фильмов, говорящий со сладким придыханием лорд Горинг (Игорь Миркурбанов) произносит несусветные пошлости и поет такого же свойства песни (здесь режиссеру "помог" всенародно любимый певец Стас Михайлов и некоторые другие исполнители). В принципе, с ним, как и с другими персонажами, достаточно быстро становится все понятно – тем более, режиссер расставляет им точные тэги: например, супруга Роберта, молодая бизнесменша Гертруда, владелица многочисленных "маленьких узбекских рабов" дома и на фирме, ходит, как и все, вхожие в высшие круги, в спортивной олимпийской форме с китчевыми узорами, занимается йогой, любит (в том числе и физически) бабло, и даже в моменты личных переживаний изъясняется исключительно стихами Веры Полозковой. Мужчины катаются на лыжах, нюхают кокаин, играют в теннис, иногда, от одиночества, усыновляют детей и тоже корыстно ждут Олимпиады в Сочи.
Все – и любовь, и жертвенность – у этих людей, живущих в этом обществе, превращается во что-то смешное или пошлое. Вынужденная свадьба Горинга с Чивли проходит как телешоу в прямом эфире, где картинку с молодоженами накладывают на картинку храма, а священник по-быстрому венчает их в студии. Все эти странные скучные вещи, от которых весь спектакль болит голова у Горинга, приводят к самоубийствам – на фоне триколора почетный караул возлагает венки тайным любовникам Лорду (известному в прошлом киллеру Степану Могиле) и министру резиновых изделий Роберту Тернову. А добившаяся своего скучная Чивли все едет и едет в аэропорт.
В спектакле есть монолог Роберта – Алексея Кравченко – полный отчаяния текст о страхе, благонравии и о проклятой стране, где нравственность важнее любви. Может быть, единственный или один из немногих драматичных моментов в спектакле. Впрочем, и он довольно быстро тонет в россыпи злых пародий, а возможный пафос заранее снижен ремаркой "Лорд Горинг и Роберт отдыхают после секса. Секс прошел в теплой и дружественной обстановке".
Кто-то когда-то сказал, что панк-музыка - это способ наорать на мир. Не изменить или взорвать, а хотя бы просто наорать. В этом смысле, спектакль Богомолова, со сбоящим сюжетом, иногда зацикливающийся на очевидном и стреляющий лишь по верхушке айсберга, – настоящая панкуха.
