Наталия Григорьева
Несмотря на то что слоган нового фильма Ларса фон Триера "Нимфоманка" гласит "Забудь о любви", в российский прокат картина выходит в День всех влюбленных. Пока только первая часть – известно, что сам режиссер не участвовал в окончательном монтаже, и деление и сокращение пятичасового опуса надвое прошло с его разрешения, но без его одобрения (видевшие обе версии поговаривают, что укороченная выигрывает у необрезанной). Однако, и без этого страсти вокруг "Нимфоманки" разгорелись нешуточные еще задолго до премьеры: тут и провокационные рекламные постеры, и скандальные пресс-конференции, и впавший в немилость Канна фон Триер, и обилие секса на экране – хотя, справедливости ради, стоит заметить, что разговоры после этого самого секса доставляют героям и зрителям не меньшее удовольствие.
"Нимфоманка" завершает триеровскую так называемую "трилогию депрессии", куда также попали "Антихрист" и "Меланхолия", и, по крайней мере до момента выхода второй половины, является самой выдающейся ее частью. Продуктом все такого же нездорового, но, по сравнению с "Антихристом", слегка усмиренного – таблетками ли или силой воли – и отстраненного разума. Датчанин бросает в лицо глядящим в экран критикам, киношникам, зрителям историю болезни еще одной героини, которая здесь ставит диагноз сама себе, в то время как фон Триер, с присущей ему саркастической усмешкой и одновременно трагической гримасой, как бы спрашивает: "Да что вы вообще знаете о любви, сексе, о жизни и о том, как снимать кино?" Думать и делать, в конце концов, две большие разницы.
Отправившись в магазин, немолодой мужчина по имени Селигман (Стеллан Скарсгард) обнаруживает лежащую в подворотне, в почти бессознательном состоянии, явно избитую незнакомую женщину (Шарлотта Генсбур). Она просит не звать ни скорую, ни полицию, и он отводит ее к себе домой – отпаивать горячим чаем. Лежа в кровати с кружкой, Джо – так зовут незнакомку – соглашается рассказать Селигману, как дошла до такой жизни. Воспоминания героини, нимфоманки, по ее собственному заявлению, и составляют основу первой части фильма – от самого детства до юности, от первого осознания сексуальности до четкого расписания посещений любовников, от игр с незнакомцами в поезде до томления по одному единственному ускользнувшему мужчине. Шарлотта Генсбур здесь остается рассказчицей: в роли молодой Джо выступает дебютантка Стэйси Мартин, а вереницу мужчин на ее пути венчают Кристиан Слейтер в роли отца, Шайя Лабаф в роли первого и, в этой половине истории, последнего мужчины Джерома, ну и, конечно, упомянутый выше Скарсгард в качестве комментатора, авторского голоса и специалиста по рыбалке, высшей математике и классической музыке.
О ловле рыбы, последовательности Фибоначчи и полифонии Баха из "Нимфоманки" можно узнать едва ли не больше, чем о сексе, хотя последний и представлен с порнографической откровенностью. Все еще предельная табуированность этой темы превращает видеоряд — с его крупными планами обнаженной плоти в действии – в главный предмет обсуждения и, не исключено, осуждения. А ведь диалоги – в том числе и о рыбалке – имеют не меньшую, а то и большую художественную ценность, начиная с того, что выписаны они филигранно, и заканчивая тем, что задеть за живое могут посильнее мелькающей на экране нарезки из фотографий мужских половых органов. Режиссер, например, устами по-детски непосредственного героя Скарсгарда, как бы между делом, популярно и иронично объясняет всем униженным и оскорбленным в Канне три года назад разницу между антисионизмом и антисемитизмом, а потом приезжает в Берлин в футболке с "Золотой пальмовой ветвью" и надписью "персона нон грата" – вот увидите, они еще будут умолять его показать вторую "Нимфоманку" на фестивале.
Всем остальным – показывает пример того, чем должно быть кино, образец почти магического реализма, натуралистичного и в то же время абсолютно оторванного от жизни большинства. Чистое искусство, которому жизни в пору только подражать – постоянно хотеть секса со всеми подряд и заниматься им со всеми подряд, превращая это в образ жизни, — не одно и то же, так что мало кто сможет сравнить личный опыт с опытом героини.
Природа у фон Триера, как это было и в "Антихристе", и в "Меланхолии", по-прежнему дикая, жестокая и всегда берет верх. Будь то неизбежный осенний листопад, обнажающий истинное уродство самых прекрасных деревьев, или неконтролируемое возбуждение как реакция на смерть. И тем не менее "Нимфоманка" гораздо ближе ранним триеровским "Идиотам", чем двум предыдущим фильмам трилогии – в своей искренности, в трагизме и одновременно по-настоящему смешной и тонко подмеченной автором – через комментарии наблюдателя-Скарсгарда — абсурдности происходящего. Впервые за долгое время он не судит свою героиню (посмотрим, впрочем, чем все это кончится), не кромсает ее ржавыми ножницами в лесу за смерть ребенка и не выставляет невротичкой, повинной в гибели мира, а наблюдает и слушает, прикидываясь, что лучше разбирается в рыбе и органной музыке. Говорит голосом не мертвой лисы, а Селигмана.
"Три раза спереди, потом перевернул меня как мешок картошки, и еще пять раз сзади", — описывает Джо свой первый сексуальный опыт. "Так это же последовательность Фибоначчи", — находит мгновенную аналогию герой Скарсгарда. А фон Триер, который пишет эту историю не кровью, а сердцем и головой гения, пускает по экрану, на котором герой Лабафа лишает невинности героиню Стэйси Мартин, титр "3 — мешок картошки – 5".
