Александр Гаврилович Шляпников – пролетарий и профессиональный революционер-большевик. С репрессиями познакомился еще в детстве, поскольку был из семьи старообрядцев. Зарабатывать на хлеб начал тоже рано: семью, оставшуюся после смерти отца в тяжелейшем положении, кто-то должен был кормить. Вот он и кормил с 11-летнего возраста: был и чернорабочим, и грузчиком. А к 20 годам стал одним из лучших токарей Петрограда.
С 15 лет участвовал в стачках, в 1901 году вступил в РСДРП, а после раскола партии в 1903 году стал большевиком. В том же году первый арест (девять месяцев одиночки). С 1915 года член ЦК, с 1914 по 1916 постоянно общался с Лениным, выполняя его поручения. Накануне Октября вошел в состав Петроградского военно-революционного комитета. Затем стал наркомом труда в первом большевистском правительстве. Был признанным профсоюзным лидером. Позже, когда попал в опалу, некоторые упрекали Шляпникова в недостаточном знании марксизма.
Вячеслав Молотов, например, как-то заметил: "Погорел. "Рабочую оппозицию" создал. Неподготовленный рабочий человек".
"Рабочая оппозиция" (если говорить упрощенно) выступала за управление народным хозяйством профсоюзами. Ленин называл это синдикалистским уклоном. Другие, оценивая Шляпникова, замечали, что он "опытный конспиратор, отличный техник-организатор, хороший практик профсоюзного движения, но совсем не политик". Наверное, в этой оценке есть своя правда, хотя, конечно, все зависит от того, какое понятие вкладывать в слово "политик". Есть, однако, одно, но существенное "но".
Возможно, Шляпников в своей марксистской подготовке и не дотягивал до таких фигур, как Бухарин или Каменев, не говоря уже о Ленине, но это был, наверное, тот случай, когда профессиональный революционер из числа подлинных пролетариев взял у Маркса все, что мог. Шляпников был умным человеком, упорно учился марксизму в подпольных кружках еще до революции, немало времени провел в эмиграции, где тоже изучал политграмоту, причем общаясь не только с русскими социалистами. Во Франции вступил во Французскую социалистическую партию, в Германии состоял членом Немецкой социал-демократической партии.
Кстати, редкий для наших политэмигрантов случай, но, попав за рубеж, Шляпников и там зарабатывал на хлеб самостоятельно.
Все теми же рабочими руками — на заводах Франции, Германии и Англии. В совершенстве выучил французский и немецкий, поэтому одно время жил и работал в Питере по французскому паспорту под именем Жакоба Ноэ.
Иначе говоря, предъявляя претензии Александру Гавриловичу в плохом знании марксизма, большевистская элита, по сути, не осознавая того, предъявляла претензии всему русскому пролетариату. Если уж токарь Шляпников – большевик с 1903 года с его-то жизненным опытом – не все понимал в "Капитале", то что говорить о пролетарской массе. Да и сама "Рабочая оппозиция", даже если и являлась ошибкой в марксистском понимании, тем не менее отражала весьма распространенное мнение в пролетарской среде. Рабочим не нравилось, как на глазах бюрократизируется большевистская когорта. А пролетарий-большевик Шляпников чувствовал это недовольство лучше иных большевистских интеллигентов.
В конце 1916 года Шляпников вновь нелегально возвратился в Петроград с поручением воссоздать Русское бюро ЦК. Воссоздал, а затем им же и руководил. В разгар февральских событий Александр Шляпников оказался наиболее авторитетным большевиком в Питере, стал членом исполкома Петросовета. Он же вооружал первые группы рабочих-красногвардейцев. Из известных большевиков на тот момент в столице был еще Молотов, но он занимался в основном издательскими делами. Позже к ним подтянулись из ссылки Каменев и Сталин, а вот остальные крупные большевики добирались из-за границы дольше, так что первый этап революции прошел без них.
Шляпников, кстати, занимался и вопросом возвращения эмигрантов-большевиков из-за границы. А затем организовал известную встречу Ленина на Финляндском вокзале.
Очевидец события, автор известных "Записок о революции" Николай Суханов не без юмора так описывает эту сцену: "Мы остановились в "царских" комнатах, пока у вагона обменивались приветствиями генералы большевизма. Затем слышно было шествие по платформе, под триумфальными арками, между шпалерами приветствовавших войск и рабочих. Угрюмый Чхеидзе (на тот момент глава Петросовета), а за ним и мы, остальные, встали, вышли на середину комнаты и приготовились к встрече. О, это была встреча, достойная… не моей жалкой кисти! В дверях показался торжественно-спешащий Шляпников, в роли церемониймейстера, а, пожалуй, с видом доброго старого полицмейстера, несущего благую весть о шествии губернатора. Он хлопотливо покрикивал: "Позвольте, товарищи, позвольте!.. Дайте дорогу! Товарищи, дайте же дорогу!" Вслед за Шляпниковым, во главе небольшой кучки людей, за которыми немедленно снова захлопнулась дверь, в "царскую" комнату вошел или, пожалуй, вбежал Ленин, в круглой шляпе, с иззябшим лицом и роскошным букетом в руках".
Описание, конечно, ироничное, но правдивое. Во всяком случае, оно свидетельствует, что именно Шляпников в февральские и постфевральские дни до появления на сцене Ленина был в России одним из главных управляющих партии, если нужно, даже ее церемониймейстером.
Он же оставил любопытные мемуары о тех событиях, которые не менее ценны, чем мемуары бывших царских чиновников, министров Временного правительства, монархистов и либералов, поскольку дают возможность взглянуть на февральские дни под другим – большевистским – углом. И это не одна книга. Кроме "Кануна семнадцатого года" и "Семнадцатого года", Шляпников написал книги "Революция 1905 года", "Февральские дни в Петербурге". Какое-то время эти работы использовались в качестве учебных пособий в школах и вузах. А профессиональные историки знают, какое огромное количество документальных источников было введено в научный оборот благодаря его публикациям.
Однако в период гонений на Шляпникова все эти работы, которые, естественно, не имели ни малейшего отношения к "Рабочей оппозиции", были запрещены.
Впрочем, вся дальнейшая трагическая судьба Александра Гавриловича, закончившаяся его расстрелом в 1937 году, на самом деле связана не с его былым участием в "Рабочей оппозиции". (Александра Коллонтай, которая так же активно поддерживала эту линию, сделала потом прекрасную карьеру.) И не с именем Ленина. Подискутировав с вождем по этому вопросу, Шляпников затем признал свой ошибочный синдикализм.
Дело в его статье, опубликованной в "Правде" за пару дней до смерти Ленина, когда Сталин уже начал борьбу за контроль над партией. В статье подчеркивалось, что "партийный режим, построенный на удушении внутрипартийной самодеятельности и критики, не только изжил себя давно, но поставил партию за последнее время на край опасности". В этой статье нет никакого синдикализма, а вот отголоски старых протестов пролетарской массы против бюрократизации партии, безусловно, слышны.
Дальше Шляпникова ожидал путь, которым прошли в сталинские времена многие старые большевики.
Сначала исключили из партии, затем ссылка, еще позже Бутырка. Наконец обвинения в покушении на жизнь генсека и расстрел. Разумеется, реабилитирован.
Как заявил Ежов: "Никакой роли в партии Шляпников не играл". Ясное дело: с 15 лет не бастовал, в царской тюрьме не сидел, в Петросовете не работал, в ЦК не входил, Ленина не встречал, наркомом не был… Похоже, и "Рабочей оппозиции" у большевиков тоже не было.