УБУД (о.Бали, Индонезия), 1 авг - РИА Новости, Михаил Цыганов при участии Сергея Беленького. Германия 1919 года вновь очаровала и, в то же время, разочаровала Шписа. О том качественном сдвиге, который произошел в его душе, лучше всего говорит его живопись: бывший поклонник футуризма и кубизма еще на Урале стал стойким приверженцем «упрощенного реализма», как позже называл этот стиль он сам. Или «волшебного реализма», как его называли критики.
«На пути к выработке в Германии своего собственного стиля и индивидуальности он осознал, что его чувственное восприятие было сформировано иной культурой», - пишет Миюки Соэдзима. И это осознание является главным ключом к пониманию того кризиса, который Вальтер пережил в Германии.
По следам Мата Хари
Об обстановке, которая царила в те годы в Западной Европе, лучше всех рассказал Сомерсет Моэм: "Это было в то время, когда Европа открыла для себя Россию. Все читали русские романы, восхищались русским балетом и, порядком устав от Вагнера, слушали мелодичную русскую музыку. Русское искусство распространялось по Европе, как эпидемия инфлюэнцы. В моду вошли новые выражения, новые цвета, новые чувства; прогрессивные интеллектуалы без колебаний причисляли себя к интеллигенции. Никто не знал, как писать это слово по-английски, но зато все умели его произносить".
Но были еще два общеевропейских увлечения: Восток и танец. А уж танец Востока - тем более! Думаю, далеко не случайно, что самая известная шпионка XX века Мата Хари первоначально прославилась именно как исполнительница индонезийских танцев (точнее - мало похожей на оригинал их весьма отдаленной аналогии). Но проверить-то тогда ее никто не мог, поскольку все остальные разбирались еще хуже.
«Эти абсолютно подлинные брахманские(!) танцы мадам Мата Хари выучила на Яве(!) у лучших жриц(!) Индии(!!!)» - писала в рецензии на одно из ее выступлений «La Vie Parisienne»).
Да и сам артистический псевдоним нидерландки Маргареты Гертруды Зелле (Margaretha Gertruda Zelle) напрямую связан с Нидерландской Индией, как тогда называли Индонезию. «Мата» по-индонезийски - глаз, а «хари» - день. «Глаз дня», то есть, Солнце - вот каков его смысл...
Германия того времени была точно так же охвачена модой на танцевальные студии, открытые там многими известными танцорами того времени, включая Айседору Дункан.
Так уж получилось, что семья Шписов сняла квартиру на территории одной из таких студий - школы танца Dalkroze в Hellerau. Этот город-сад неподалеку от Дрездена был своего рода артистической колонией того времени, и студийные фестивали посещали такие фигуры, как Дягилев, Бернард Шоу и Рахманинов. По мнению немецких критиков, многие разрабатывавшиеся собиравшимися там художниками эксперессионистской группы die Brücke («Мост») идеи, в частности, мысль о единстве архитектуры, изобразительных искусств и окружающей среды, оказали сильное воздействие на Шписа и прослеживаются потом в его деятельности на Бали.
Четырнадцатилетняя сестра Вальтера Дейзи начала брать в студии уроки танца, а сам Вальтер и его брат Лёва (Лео), впоследствии известный композитор, подрабатывали аккомпанементом на фортепиано. Вскоре Вальтер уже неплохо зарабатывал частными уроками музыки. Вместе Шписы посещают выступления Павловой и Нижинского в Берлине и совершенно ими потрясены - как, впрочем, и целое поколение тех, для кого русский балет стал культурной вехой истории.
Вальтер в судии часто музицирует на темы татарских и башкирских песен. Интересно, что позднее, в 1934 году Дейзи Шпис, уже будучи прима-балериной берлинской Оперы, будет танцевать номер под названием "Песня башкира". Нетрудно догадаться, чья идея и постановка лежала в его основе. А на открытии Мюнхенской Олимпиады в 1936 году она (с четырьмя другими танцовщицами) представляла одно из олимпийских колец в танце, для которого Рихард Штраус специально написал музыку.
Что же касается Лео Шписа, то для нас пиком его деятельности, видимо, должна стать постановка в Берлине «Ромео и Джульетты» на музыку Чайковского... в 1942 году! Учитывая обстановку в нацистской Германии тех лет, это трудно охарактеризовать иначе, как подвиг...
Сам же Вальтер примкнул к творческому кругу молодых художников и дружил отношения с известным австрийским живописцем, графиком, поэтом и драматургом Оскаром Кокошкой и художником-пацифистом Отто Диксом (Oskar Kokoschka, Otto Dix), активно занимался живописью, находясь под сильнейшим влиянием Марка Шагала и Гюстава Клее.
Уже летом 1919 года в Дрездене проходит его первая выставка, в 1923 году - сразу две в Голландии, пользовавшиеся большим успехом (в том числе, и коммерческим). Кстати, во время посещений Амстердама он проводил массу времени в знаменитом Королевском Тропическом музее - решение уехать в Нидерландскую Индию явно было не столь уж внезапным...
Первая встреча с миром кино
Еще в 1920 году Вальтер покинул Дрезден и перебрался в Берлин. Там он активно пробует себя как композитора, но - главное - открывает для себя новый вид искусства: кино.
Главную роль здесь сыграла интимная дружба с классиком мирового кинематографа Фридрихом Вильгельмом Мурно (F.W.Murnau), который - так же, как и сам Шпис, - был гомосексуалистом. Этого автора фильмов "Носферату", "Фауст", "Табу" (получившего несколько Оскаров на самой первой церемонии в 1929 г). и по сей день порой называют «величайшим мастером немого кино».
Имевший уже к этому моменту опыт театральных постановок Вальтер присоединяется к «команде» 30-летнего Мурно в качестве «художественного советника». Весьма плодотворный Мурно снимает в 1920-1922 годы семь фильмов, в том числе и адаптацию "Дракулы" Брэма Стокера - "Носферату". Шпис путешествует на места съемок, принимает активное участие в обсуждении деталей и вместе с братом Лео пишет музыку к некоторым из фильмов.
Но что-то не так в его душе... Реалии бизнеса и сумбурность окружающего мира вступают в конфликт с внутренней тягой к гармонии и лаконичности. В 1923 году Вальтер пишет одному из знакомых: «...мой друг [Мурно] и я являемся злейшими врагами кинобизнеса и всех, кто в нем работает. Когда мы можем, то стараемся держать подальше от них. Вам просто невозможно понять, какое отвращение я испытываю ко всему этому, и как я несчастен, живя среди этих бесстрастных и лишенных эмоций людей Германии...»
Гудбай, Европа!
И в 1923 году Вальтер вновь бросает успешную карьеру - на сей раз, кинорежиссера - и покидает Европу. "И тогда я решил отправиться куда-нибудь, куда угодно, в далекую страну», - пишет он сам. Его новая встреча с кино состоится уже на Бали..
«Я смеялся над Валей, над ним, чей смех я никогда не слышал, - пишет о своем друге Оскар Кокошка. - Но я до сих пор помню нежную улыбку на его тонких губах».
«Таким Валя остался в моей памяти, - вспоминает Кокошка. - За его спиной - влажные от сгустившегося тумана окна отеля «Адлон». Затем он ушел, и, если бы оконные стекла не утратили бы прозрачности, а ночь снаружи не была бы столь монотонно серой, я бы сказал, что с ним ушло и солнце. Улыбка Вали тронула бы архангела, изгнавшего первую чету людей из Рая. И лишь потом я узнал, что вскоре после этой ночи Вальтер Шпис стал матросом и уплыл на Яву...»
