Автор: Глеб Морев
Между выходом пилотного "нулевого" номера "Коммерсанта" и фактическим стартом еженедельника прошло почти полгода — сказался перфекционизм главного редактора Владимира Яковлева. С января 1990 года в СССР появилась регулярная деловая газета, через которую прошли многие из самых известных российских журналистов и медиаменеджеров.
Максим Соколов (1959, Москва) – журналист. В 1997-1998 годах член редакции газеты "Русский телеграф". В 1998-2010 и с 2011 года – обозреватель газеты "Известия". С 2004 года – обозреватель журнала "Эксперт". С 2007 года – обозреватель телеканала "Россия-24". В 2010-2012 годах – обозреватель интернет-издания "Взгляд". Живет в Москве.
В 1989-1997 годах – корреспондент, а затем обозреватель Издательского дома "Коммерсантъ".
– Вы работали во множестве разных изданий. Чем отличался "Коммерсантъ" от всех ваших последующих опытов? Была ли в нем какая-то уникальность?
– Прежде всего "Коммерсантъ" сам был уникальным. Прочие мои опыты – это было либо использование уже существующих брендов, площадок и так далее, либо – если это было новое издание, новое начинание – к этому времени все уже к этому привыкли. А "Коммерсантъ" — это было первое независимое издание, которое не прибегало к методам, когда захватывается какая-то норка и она духовно преображается, как, скажем, "Московские новости", газета "Советский цирк" и так далее. А "Коммерсантъ" был в некотором роде с открытым забралом. И во-вторых, из людей, имевших прежде опыт в советской печати — а другого не было к тому моменту – там фактически было три человека – сам Владимир Егорович Яковлев и, по-моему, он допустил отступление от принципов, взял себе "преступников" (сотрудников отдела преступности. – Ред.) из "Московских новостей" – [Андрея] Васильева и [Леонида] Милославского. Он очень дорожил принципом, чтобы у людей не было опыта работы в советской печати, но для отдела преступности и происшествий, он считал, без репортерского опыта никуда не денешься.
Собственно, я получил предложение где-то в августе 1989 года, еще было достаточно далеко до выхода газеты, начала она регулярно выходить с января 1990 года. Ну и, в общем-то, вторая особенность, я бы сказал, уникальная, Яковлева заключалась в том, что запуск "Коммерсанта" делался необычайно основательно и необычайно долго. То есть уже с октября практически сформированная редакция получила задание – писать материалы, как будто они пишут уже в реально выходящую газету. То есть маневры продолжались три месяца. Сперва на пишущей машинке, где-то в декабре уже даже с версткой. Было сверстано несколько номеров, которые пошли в мусорную корзину. То есть в условиях, максимально приближенных, с долгими всенощными бдениями, при отвержении материалов, при указании на то, что это надо сделать иначе, при штрафах за просроченный материал и так далее. Вот таких трехмесячных маневров я не встречал больше нигде. И, надо сказать, скорее об этом сожалею, потому что польза от них несомненная.
– Как автор вы пришли в "Коммерсантъ" уже со своей стилевой манерой. Насколько Яковлев или кто-то другой в газете ее оттачивал, как-то вас подстраивал под формат? Или этого не было?
– Дело в том, что, придя без опыта работы в газете, все были с каким-то представлением о том, как следует писать, артикулированным или не артикулированным. И все подвергались какому-то достаточно жесткому переформатированию. Потому что никто, собственно, не знал, как это следует делать. Никто не знал даже простейших требований к объему, к формату, к композиции и так далее. То есть при том, что журфак я считаю заведением совершенно не нужным и даже вредным, но тем не менее все-таки какие-то двух-трехмесячные курсы, чтобы люди знали, что такое вводка, как должна выглядеть композиция заметки, – такие курсы не бесполезны. И, в частности, Яковлев занимался и этим. Что же касается стиля, он сильно давил на всех, потому что его задача была – сформировать иной стиль. Потому что до этого пресса была либо советская, либо – уже тогда появилась оппозиционная, освободительная, прогрессивная, какая угодно пресса, которая жестоко злоупотребляла патетикой. То есть, как правило, "на бой, на бой, в борьбу со тьмой". Или, наоборот, писали, как будто находятся на прямом проводе с мировым духом и от этого мирового духа получают непосредственно указания. Этого было довольно много, скажем, "Московские новости" в очень большой степени были такие, и это уже порождало усталость. Стиль же Яковлева был совершенно другой, я бы его определил: "вот какие большие огурцы продают у нас в кооперативах".
Владимир Яковлев о том, как и с кем он издавал первую деловую газету России >>
– Но идеи унифицировать общий стиль газеты не было, поскольку вы, как писатель, какого я знаю уже много лет, все-таки трудно поддаетесь унификации. У вас очень авторский язык, то есть Яковлев допускал существование авторского языка?
– Допускал в том смысле, что достаточно рано, уже в феврале 1990 года, он меня поощрил, выразил высокое доверие, назначив обозревателем. До этого я был, наверное, корреспондентом, точно уже не помню.
– Вы ведь начинали как парламентский корреспондент?
– Да, начинал как парламентский. И вот где-то с февраля получил звание обозревателя, Яковлев произнес по этому поводу прочувственную речь о том, какое это высокое доверие и т.д., и т.п., словом, что его нужно оправдать.
– И как изменилась ваша функция в газете?
– Я стал больше писать передовых статей в отделе политики.
– И меньше ходить "в поле"?
– В те времена еще не меньше. Все-таки тогда люди очень много ходили в поле, но и поле было довольно живое. В 1990-91-м — даже интересно было. Утрата интереса к полю началась при некоторой даже не нормализации в 90-е годы – это не совсем нормализация, а скорее, просто это утратило прелесть новизны.
– Как вы, выходя в поле и общаясь с ньюсмейкерами, чувствовали изменение отношения к "Коммерсанту", становившемуся из никому не известной кооперативной газеты авторитетнейшим федеральным изданием?
– Депутаты были в основном люди довольно смекалистые, и они довольно быстро поняли, что газета "Коммерсантъ" дает значительно больше возможностей для ораторства, для публикации речей. Что "Известия" или "Правда" не опубликуют то, что опубликует "Коммерсантъ". А поскольку депутаты стремились к публичности – как говорится, реклама – двигатель торговли, – то они очень быстро заценили "Коммерсант", и отношения стали самыми наилучшими.
– Существует мифология, согласно которой Яковлев старался всячески подчеркнуть, что сотрудники "Коммерсанта" – это некая белая кость, и по отношению к другим изданиям условия работы в "Коммерсанте" являли собой нечто совершенно фантастическое по выгоде и комфорту. Так ли это? Чем тогда "Коммерсантъ" отличался как работодатель?
– Понимаете, белая кость – этот термин в более поздние времена употреблялся, это скорее "УЖК" (уникальный журналистский коллектив. — Ред.). То, что Яковлев насаждал такое самосознание, я этого не припоминаю. На мой взгляд, это, скорее, некоторый анахронизм. То есть люди, вспоминая, допустим, про "Независимую газету", а еще больше про газету "Сегодня", про НТВ, откуда и пошло это УЖК, они уже за давностью времен перемещают это немножко раньше, также и к "Коммерсанту", где этого в такой степени не было. То есть не было кастовости, не было высокомерия. По крайней мере, с последующим высокомерием "Сегодня" и НТВ это, конечно, несравнимо. Что касается материальных условий, доходы были выше, хотя я бы не назвал их запредельными. Правда, я должен сказать, что я не очень интересовался доходами своих коллег в других изданиях. В "Коммерсанте", безусловно, был фаворитизм, то есть, наверное, материальные возможности членов руководства, приближенных к Яковлеву, были существенно выше. Но опять же я как-то тоже, признаться, не очень этим интересовался, недостаточно жил жизнью трудового коллектива. В общем-то, конечно, были дрязги, интриги, опять же деньги. Тем более если денег относительно много, то они гарантировано должны испортить людей, и, наверное, портили. Я старался держаться от этого немножко в стороне, поэтому, возможно, какие-то интересные события я пропустил.
Помню, однако, первый случай того, что впоследствии стало называться корпоративами. Теперь это явление всеобщее — в деревне дама, колхозный зоотехник, перед прошлым Новым годом сообщила мне: "У нас будет корпоратив". А тогда это было несколько в новинку. И вот корпоратив "Коммерсанта" был в Доме архитектора в январе 1991 года, праздновалась первая годовщина.
– Тогда прославилось празднование годовщины "Независимой газеты", где ели устриц, привезенных из Парижа, в то время как московские магазины были абсолютно пусты…
– Нет, это было гораздо более патриотическое мероприятие. Там никаких устриц не ели. Там довольно долго ждали подачи блюд (кстати, накормили неплохо), но в ожидании люди разогревались эфиопским джином. Его было очень много, а закуски не было, закусывали железнодорожным сахаром-рафинадом. Я, признаться, злоупотребил вином. Помню два эпизода. Первый связан с тем, что там же активно дрались "преступники" и мужья версталок, что-то они не поделили. По-моему, мужья версталок подумали, что "преступники" как-то очень вольно обращаются с их женами. Они дрались на лестнице в подвал, в уборную. Я пытался пройти в уборную, но не удержался на месте и покатился кубарем, потому что был пьян. Что было воспринято "преступниками" как нежданная помощь, такое спасение, и они восклицали "знай наших" в том смысле, что я свалился не случайно, а с целью оказать товарищескую помощь коллегам по журналистскому цеху. Впоследствии – это эпизод второй – я заснул на сцене, где произносили какие-то речи. И когда наступил момент развоза публики, то, как мне потом сообщили, распорядитель Дома архитекторов воскликнул: "Заберите обозревателя!" В остальном все было очень мило, и как раз произнося с упомянутой сцены речь, я обратился к Владимиру Егоровичу Яковлеву со словами: "Мы тебя любим сердечно, будь ты начальником вечно. Наши зажег ты сердца, мы в тебе видим отца".
– Кто из тех, с кем вы познакомились в "Коммерсанте", был важен для вас как профессионал, как автор, о ком вы вспоминаете добрым словом?
– Обо всех почти. Разве что с Васильевым мои отношения не сложились далее, и особо добрых слов сказать о нем язык не поворачивается. А все остальные, в общем-то, безусловно, доброго слова заслуживают. Яковлев вообще благодетель. Покойный Андрей Васильевич Фадин, человек чрезвычайно благодушный, начальник отдела политики…
– Мало кто, к сожалению, помнит Фадина сейчас. Он играл важную роль в становлении "Коммерсанта"?
– Он играл важную и, скорее, может быть, неформальную роль именно просто по своим человеческим качествам. Если же говорить о его попытках играть организационную роль, он был весьма озабочен проблемами акционирования, какого-то более-менее цивилизованного самоуправления журналистов, а Яковлева это в высшей степени не интересовало. Все-таки Фадин был социалист и как социалист он стремился внести некоторые элементы социализма в структуру управления газетой. Яковлев был капиталист, причем из хищных, поэтому их отношения не очень сложились.
– Если говорить про первые годы "Коммерсанта", еще при советской власти, как был устроен редакционный быт? Были уже компьютеры, была внутренняя почта?
– Уже все было. Это было тоже изрядное новаторство Яковлева. Были закуплены 286-е компьютеры, по тогдашним временам большая инновация. Была какая-то система внутренней редакционной почты, даже она всячески насаждалась. Хотя все это было на очень маленькой площади, проще зайти в соседнюю комнату, но, грубо говоря, в соседнюю комнату все пересылалось через почту. Общий в Москве переход на компьютеры произошел в полной мере где-то к середине 90-х. По крайней мере, к году 1993-94-му. А тогда это было новацией чрезвычайной. Тем более тогда предметы служили предметом спекуляций, то есть этот 286-й компьютер равнялся автомобилю "Жигули".
– В 1993 году, когда началась газета "Сегодня", вы поначалу принимали там живое участие. По теперешним представлениям это не совсем обычно, чтобы главный колумнист одной газеты шел таким же колумнистом в другую, можно сказать, конкурирующую. А как тогда это воспринималось?
– Тоже не очень хорошо. Просто периодически были замечания о том, что надо как-то определиться и так далее. Но это было связано с тем, что после переезда "Коммерсанта" на улицу Врубеля я был достаточно подвинут на периферию, на пенсию, то есть за мной осталась колонка, "Что было на неделе", и все. Плюс еще что-то писать иногда в "Коммерсант-Weekly". А в текущую газету я не писал ничего. В связи с чем появилось стремление где-нибудь что-нибудь еще добывать.
– Как менялся "Коммерсантъ" за те восемь лет, что вы там проработали? Он рос, почковался, вырос из еженедельника в крупнейший издательский дом – как при этом менялась редакционная жизнь?
– Я ушел из "Коммерсанта" в 1997 году. Периодом первоначальной бури и натиска был советский "Коммерсант". Тот период энтузиазма, период каких-то, может быть, особенных журналистских находок совпал с годами существования СССР, то есть до конца 1991 года. После этого Яковлева озаботили проблемы переформатирования газеты, при этом, наверное, у него были как творческие порывы, так и порывы вполне материальные. Потому что, если угодно, кончился пролог и начался период неограниченных возможностей, в которых газета, по его мнению, должна была принять активное участие. И, соответственно, там начались поиски, почкование, начались какие-то переформирования. На мой взгляд, они были коммерчески удачными. Но первоначальный дух довольно быстро утратился. К тому же Яковлев — мне это не очень понятно, потому что я человек крайне консервативный — был весьма склонен, как было сказано в постановлении ЦК КПСС "О преодолении культа личности и его последствий", к необоснованному избиению преданных партийных кадров. Яковлеву это тоже было присуще. Мне, например, тем легче было уходить из "Коммерсанта" в 1997 году, что я там был как Рип ван Винкль, то есть все те, кто начинал "Коммерсантъ", все начальники отделов… все было совершенно новое. То есть Яковлев был, если угодно, как Иоанн Васильевич в последние годы своего царствования, когда он всех погубил.
– Незадолго до вашего ухода газета отмечала очередной юбилей и, помню, была выпущена специальная полоса, где вы и Андрей Бильжо были представлены, как сейчас бы выразились, чуть ли не принадлежностью бренда "Коммерсанта", знаковыми авторами газеты.
– Вы знаете, это прошло мимо меня. Не могу сказать, что страшно настойчиво, но меня убеждали не уходить. То есть такого варианта, что уходите и скатертью дорога, не было. Так что в этом отношении я не имею никакой обиды. Просто когда назначили нового главного редактора Шакирова Рафа Салиховича, я как-то совсем перестал понимать, что происходит. Его творчество было какое-то очень особое. Я даже сходил, по-моему, раза два на "школу учебы "Коммерсанта", и стало даже широко известно, как я там заснул и захрапел. К тому же в последние годы в "Коммерсанте" у меня было общение больше с тогдашним "Коммерсант-Weekly", который нынче "Эксперт". Я общался с [Александром] Приваловым, с ныне покойным [Никитой] Кириченко, с ныне здравствующим Андреем Шмаровым.
Потом, как вы знаете, состоялся развод Яковлева с "Коммерсант-Weekly", не лишенный драматизма, и я остался… "одна, совсем одна в своем здоровом коллективе".
– А почему вы тогда не ушли в "Эксперт"?
– Дело в том, что "Эксперт" был тогда преимущественно экономическим изданием. Там какая-то составляющая политики, культуры и так далее появилась позже. И что мне, собственно, там делать? Кроме того, самый ранний "Эксперт" достаточно скептически относился к твердокаменному монетаризму, а я относился к нему менее скептически.
