Выход Тегерана из соглашения по ядерной программе стал бы провалом для всего мирового сообщества, поэтому Москва последовательно выступает за то, чтобы избегать любых резких шагов, способных осложнить обстановку, считает директор департамента по вопросам нераспространения и контроля за вооружением МИД РФ Михаил Ульянов. В интервью специальному корреспонденту РИА Новости Полине Чернице накануне Дня дипломатического работника он рассказал о контактах по снижению градуса напряженности, в том числе с новой администрацией США, и пояснил, почему в ближайшее время вряд ли стоит ожидать каких-то договоренностей с Вашингтоном по ЕвроПРО или Договору о ракетах средней и меньшей дальности.
— Какие достижения российской дипломатии вы могли бы выделить в 2016 году?
— Будучи директором одного из департаментов МИД, не думаю, что могу отвечать за все ведомство. Моя сфера ответственности — контроль за вооружениями и нераспространение. Каких-то масштабных достижений в этой области вроде сделки по иранской ядерной программе или по химическому разоружению Сирии в прошлом году не было, скорее, шли "бои местного значения". Имелись определенные достижения, может быть, не очень заметные для широкой публики. Я бы выделил нашу инициативу по разработке на конференции по разоружению в Женеве международной Конвенции по борьбе с актами химического и биологического терроризма (МКХБТ). Она остается в повестке дня, и можно утверждать, что была встречена очень неплохо. В результате проделанной нами работы подавляющее большинство участников конференции было бы готово согласиться с началом переговоров по данной теме. Дело упирается исключительно в США, а точнее, в прежнюю, уже ушедшую администрацию США. Новой администрации, видимо, потребуется какое-то время, чтобы определиться. И хотелось бы надеяться, что новые американские партнеры отнесутся к этой теме более серьезно, чем администрация Обамы, поскольку речь идет о проекте, который объективно отвечает интересам не только России, но и США и всех других стран. Определенные основания для оптимизма, как мне кажется, дают заявления нового лидера США о намерении жестко противодействовать терроризму.
Это документ, в котором на высшем уровне было зафиксировано единство подходов двух стран к данной животрепещущей теме. Особенно важно, что здесь Россия и Китай в унисон высказались по проблематике создания глобальной системы ПРО США. Это заявление стало и будет оставаться основой для совместных выступлений двух стран на различных международных площадках.
Добавлю, что в минувшем году изрядные усилия пришлось потратить на то, чтобы нейтрализовать довольно странные заходы администрации Обамы по целому ряду вопросов. Перед уходом в небытие прежняя администрация США оказалась склонной к каким-то экзотическим и вредным шагам, нейтрализовать которые было не так уж просто. В качестве примера могу назвать плохо продуманную инициативу о принятии СБ ООН резолюции по Договору о всеобъемлющем запрете ядерных испытаний. Позиция РФ проста: ДВЗЯИ — это продукт сложных переговоров, участники которых добровольно взяли на себя определенные обязательства.
Из других примеров можно назвать попытку американской дипломатии превратить комитет 1540 Совета Безопасности в некое подобие цепного пса, способного грубо вмешиваться в дела суверенных государств. Это мы тоже нейтрализовали. Так что работы хватало, хотя повторюсь, по-настоящему крупных достижений, способных привлечь внимание широкой общественности, наверное, не было.
— Вы упомянули о надежде на более прагматичный подход новой администрации США к российской инициативе по МКХБТ, пока никаких сигналов от них не поступало?
— Обычно у американцев обзор политики занимает не менее полугода после прихода в Белый дом нового хозяина. Кроме того, ясно, что Конференция по разоружению (КР) не будет в числе наипервейших приоритетов новой администрации. Здесь нужно ждать. Сессия конференции нынешнего года завершится в сентябре. Хотелось бы надеяться, что к этому времени американцы все-таки определятся по данному вопросу. Если их решение по МКХБТ будет положительным, переговоры могли бы начаться в январе 2018 года, когда КР вновь возобновит свою работу.
— Как оценивает Москва работу ОЗХО по расследованию случаев применения химоружия в Сирии и Ираке в прошлом году? Удалось ли продвинуться в совместном выявлении и расследовании подобных случаев или деятельность спецмеханизма буксует из-за позиции ряда партнеров?
Миссия по установлению фактов (МУФ), которая была создана несколько лет назад, в основном свою деятельность строила дистанционно, не посещая места инцидентов с применением химических веществ, путем опроса свидетелей. Многие из них — это люди, которых за руку привели различные неправительственные организации, настроенные против Дамаска. Достоверность подобных свидетельств, естественно, вызывает большие сомнения. Тем не менее именно на такой шаткой доказательной базе строила свою работу другая имеющая отношении к этой теме структура — Совместный механизм расследования ОЗХО/ООН (СМР). И именно на этой сомнительной основе СМР сделал официальные выводы о причастности Дамаска к трем случаям применения химического оружия. Таким образом, некачественная работу МУФ имела достаточно серьезные последствия. У нас к тому же складывается впечатление, что расследование предполагаемых случаев применения химического оружия правительством Сирии осуществлялось гораздо более быстрыми темпами, чем расследование тех эпизодов, которые касаются применения химоружия боевиками. В любом случае мы настроены плотно работать с техническим секретариатом ОЗХО по этой проблематике и добиваться придания этой работе максимальной объективности, оперативности и результативности.
— Планируются ли какие-то контакты с руководством ОЗХО в ближайшее время?
— Эти контакты происходят постоянно. В Гааге у нас есть постоянное представительство при ОЗХО. Его руководитель по мере необходимости встречается с генеральным директором и другими руководящими сотрудниками секретариата этой организации. Такой диалог мы считаем полезным. Нередко он позволяет снимать возникающие вопросы.
— Недавно состоялась обзорная конференция Конвенции о запрещении биологического и токсинного оружия, как вы оцениваете ее результаты?
— Результаты очень неоднозначные. В позитив я бы отнес то, что в ходе конференции начали прорисовываться возможные договоренности относительно реальных шагов по укреплению режима этой крайне аморфной конвенции. Впервые за много лет появилась перспектива вполне предметной работы в межсессионный период по согласованной четкой программе. Происходило это в очень жарких, трудных дискуссиях. Основные противоречия проявились между США и Великобританией, с одной стороны, и рядом стран Движения неприсоединения, с другой. В первую очередь это Куба, Венесуэла и Иран. Позиция последних была нам, несомненно, ближе. Поддерживая их, мы в то же время старались способствовать достижению разумных компромиссов. И надо сказать, что неприсоединившиеся страны в последние часы работы конференции проявили готовность ради достижения консенсуса продемонстрировать гибкость. Думаю, что этому способствовала и наша работа с ними, включая работу с иранцами. И вот в тот момент, когда появилась реальная возможность выхода на весомый итоговый документ, США и Великобритания неожиданно отказались от диалога без внятных объяснений и заблокировали переговорный процесс. Такое решение было абсолютно иррациональным. Оно может служить еще одним примером тех странностей, которые стали характерными для предыдущей администрации США в 2016 году. В результате на обзорной конференции был принят очень слабенький и по большему счету бесполезный, сугубо формальный итоговый документ. Возможность укрепления конвенции была упущена.
— Вы упомянули работу с иранскими партнерами по достижению компромисса. Сейчас вновь на первый план вышла тема перспектив реализации одного из главных компромиссных документов десятилетия — СВДП. Существует ли угроза выхода Ирана из Соглашения по ядерной программе? Разделяет ли Москва опасения экспертов, что последние заявления новой администрации вынудят Тегеран сделать это?
— Опасения действительно имеют место, потому что мы видим довольно жесткую риторику со стороны американской администрации и ответную жесткую риторику Тегерана. Мы видим, что в отношении Ирана вводятся санкционные меры. Естественно, все это создает крайне неблагоприятный климат для дальнейшей реализации СВДП. Вы спрашиваете, существует ли угроза выхода Тегерана. Не хочу даже гипотетически обсуждать подобный сценарий. Такой исход был бы серьезным провалом для всего международного сообщества. Объективно эта договоренность является пусть не идеальным, но наиболее оптимальным вариантом выхода из крайне сложной ситуации. Это разумный и очень хрупкий компромисс, который отвечает интересам всех. Если эта сделка сорвется, то проблемы, которые сейчас, казалось бы, успешно решаются, опять встанут со всей остротой и ситуация вновь станет непредсказуемой. Это не будет отвечать интересам ни Ирана, ни США, ни соседей Ирана по региону, включая Израиль, ни России. Никто от этого не выиграет. Поэтому мы вместе, кстати, с европейскими партнерами по "шестерке" выступаем за то, чтобы избегать любых шагов, способных осложнить обстановку или тем более поставить под вопрос жизнеспособность имеющихся договоренностей.
— Требует ли сейчас ситуация какого-либо внеочередного созыва "шестерки" на уровне политдиректоров или даже министров?
— Необходимости в каких-то чрезвычайных срочных встречах на сегодняшний день, как мне кажется, нет. Пока ситуация контролируемая, хотя временами становится тревожно.
— Будет ли Москва пытаться контактировать с Вашингтоном или Тегераном по данному вопросу?
— Мы это делаем на постоянной основе в контактах со всеми членами "шестерки", включая Вашингтон, а также с Тегераном. Стараемся содействовать сохранению нормальной атмосферы вокруг реализации сделки, в том числе внося собственный вклад в реализацию имеющихся договоренностей — я, в частности, имею в виду предприятие в Фордо, которое при российском содействии перепрофилируется на производство медицинских изотопов и так далее. Везде, где можно содействовать успеху, мы вносим соответствующий вклад. Большую роль играет как МИД, так и госкорпорация "Росатом".
— То есть у нас уже существуют какие-то контакты по снижению напряженности вокруг иранской ядерной сделки с новой администрацией?
— Такие контакты имеют место.
— Как оценивают в Москве намерения США наращивать и развивать систему европейской и тихоокеанской противоракетной обороны для защиты от ракетных угроз со стороны Ирана и КНДР?
— Как вы оцениваете прогнозы на тему того, что США и РФ обречены к выходу на очередной виток гонки вооружений в Европе, поскольку Вашингтон не откажется от планов развертывания европейской ПРО и что это в принципе чревато эскалацией?
— Я не уверен, что будет эскалация. Естественно, мы найдем способ отреагировать на неблагоприятное для нас развитие событий, а реакция может быть двоякой: либо дипломатическая — но дипломатия здесь, к сожалению, пока не работает, либо военно-технический ответ. Над ним, как я понимаю, российские военные активно работают, и есть прогресс. Но это не обязательно выльется в гонку вооружений. То есть стабильность тем или иным образом можно будет сохранить, но сама вероятность ее подрыва это вещь, конечно, негативная. Тем более что убедительно обосновать необходимость создания ПРО наши западные партнеры не могут. Ссылки на Иран мы воспринимаем лишь как предлог. Показательно, что заключение Соглашения по урегулированию ситуации вокруг иранской ядерной программы ничего в плане построения глобальной ПРО не изменило. Подозреваю, что если бы вдруг удалось договориться по ядерной проблеме Корейского полуострова, то тоже нашлись бы какие-то новые псевдоаргументы в пользу того, чтобы продолжить строительство глобальной ПРО США. Порочность такой линии, повторю, состоит в том, что она идет вразрез с одним из базовых принципов межгосударственных отношений в регионе ОБСЕ, который предполагает, что страны не должны пытаться укреплять собственную безопасность за счет безопасности других. В данном случае имеет место явное нарушение этого базового принципа.
— Как вы оцениваете перспективы поставок Ирану Россией обычных вооружений?
— До октября 2020 года мы можем свободно поставлять Ирану те виды вооружений, которые не входят в регистр ООН. Это могут быть весьма значимые поставки.
Характерный пример — комплексы С-300. Причем такие поставки не требуют одобрения Совета Безопасности ООН. На них, думается, и стоит сейчас сосредоточиться. Через четыре года все остающиеся пока ограничения перестанут действовать и спектр поставок может быть расширен.
— Как мы будем действовать, если сейчас США будут под каким-то предлогом стараться инициировать в СБ ООН какие-то резолюции против Ирана в связи с его ракетной программой?
— То есть любые возможные инициативы будут в данном случае неправомерны?
— Они были бы как минимум некорректны и вошли в противоречие с договоренностями по СВПД.
— Как вы оцениваете перспективы возобновления диалога с США по теме ДРСМД?
— Я думаю, что гадать здесь — дело неблагодарное. Новая администрация США должна сама определиться, какую позицию она займет по этому вопросу. Конгресс США позицию определенную уже занял, видимо, к этой теме он будет возвращаться. Что касается администрации Трампа, то жизнь покажет.
— Сами мы ни с какими инициативами пока выходить не намерены?
— Да нет, какие инициативы. Мы ждем от американской стороны адекватного ответа и объяснений в отношении российских претензий к США. Тем более если она поднимает тему о мнимых российских нарушениях. Предыдущая администрация убедительных разъяснений так и не дала. Но данная тема, как мне кажется, в силу того, что она носит весьма дискуссионный, если не конфронтационный характер, это не та тема, с которой нужно начинать диалог. Нам важнее сейчас найти тематику, которая нас бы объединяла, которая отвечала бы общим интересам. Наверное, такие аспекты можно без особого труда отыскать в сфере нераспространения оружия массового уничтожения.
