Российскую судебную систему в ближайшее время ждет прецедентное судебное разбирательство — арбитражный суд Москвы 22 сентября начнет рассмотрение иска бывшего мажоритарного совладельца литовского банка Snoras российского бизнесмена Владимира Антонова к Литве о взыскании более 40 миллиардов рублей.
Истец требует компенсировать ему, во-первых, убытки, причиненные национализацией банка в 2011 году, во-вторых, вред деловой репутации, нанесенный высказываниями президента Литвы Дали Грибаускайте, сопровождавшими национализацию. Данный судебный процесс стал возможен в России после вступления в силу с 1 января этого года закона об ограничении юрисдикционного иммунитета иностранных государств.
В интервью РИА Новости Антонов рассказал о том, какие причины побудили его обратиться в суд и чего он ждет от судебного разбирательства.
— Владимир Александрович, напомните, пожалуйста, о событиях, случившихся в конце 2011 года. Что произошло?
— Формально говоря, государство национализировало банк. В реальности же банк был фактически захвачен, экспроприирован. 16 ноября 2011 года в банк в прямом смысле слова вломилась группа иностранных товарищей, что запрещено, кстати, законами Литовской республики, и выключила его из розетки. Абсолютно нормально работающий, прибыльный банк.
— У банка не было признаков банкротства?
— Нет, конечно. У банка был миллиард литов на корсчете на тот момент, когда туда пришли эти люди.
— Что послужило поводом?
— Это тайна, покрытая мраком. Банк находился в состоянии регистрации новой эмиссии, уже оплаченной. В пятницу этой же недели (18 ноября — ред.) должна была состояться регистрация эмиссии. В конце октября 2011 года мы получили новацию разрешения на владение банком по процедуре ЦБ Литвы. В общем, ничто не предвещало такого развития событий.
То, как это происходило, больше похоже на боевик, чем на национализацию. Была, например, национализация банка Parex в Латвии. Акционеры договорились с государством, подписали договор. Это было в 2008 году, когда банк утратил ликвидность в связи с мировым финансовым кризисом.
Национализация представляла собой длительный процесс, и акционеры еще длительное время присутствовали в банке, в течение года плавно передавая дела.
У нас все произошло слишком бурно. Кстати, в Сейме Литвы работала целая комиссия, которая потом подтвердила, что национализация прошла с нарушением процедур. Выводы депутатами были сделаны, но они так и не были проголосованы, потому что господа из партий, поддерживающих президента, просто встали и ушли.
— СМИ со ссылкой на президента Литвы писали тогда, что в эти дни происходил массированный отток денег из Литвы.
— Из нашего банка не было никакого вывода активов, можно взять динамику баланса за месяц — он какой был, такой и оставался. Второе. Когда английские господа из Zolfo Cooper (компания, выполнявшая роль временной администрации в ходе национализации, — ред.) проникли в банк, они обнаружили набитый кэшем корсчет. А потом, когда свезли кассу с отделений, наличность просто не поместилась в сейфы — в мешках стояла по коридору.
Никто не собирался заниматься выводом активов из банка. Он висел напрямую на нас с Баранаускасом (Раймондас Баранаускас — второй совладелец и президент банка Snoras — ред.). Более того, банк находился в стадии увеличения капитала, а это подразумевает, что существенные суммы денег — новая эмиссия — находятся в другом банке и там заблокированы до результатов отчета об эмиссии.
Понятно, что надо что-то говорить: вывод активов или там отмывание денег. Нельзя же просто сказать: мы взяли и у него отняли, потому что нам так захотелось.
— То есть вы утверждаете, что на 16 ноября не было признаков ни банкротства, ни вывода активов, просто произошел захват банка?
— Был совершенно обычный операционный день. Банк закончил литовый клир, потом он закончил евровый клир, в 16.00 должна была открыться Америка, а в 15.55 его выключили в прямом смысле слова из розетки.
— Отключили от системы SWIFT?
— Да. В свифтовую комнату ни у меня, ни у Баранаускаса не было доступа, только авторизованный персонал. Чтобы попасть туда, они ударили начальника службы безопасности, это есть в показаниях суда. Человеку 70 лет, бывший министр внутренних дел Литвы, генерал. Поскольку банк, как мы считали, находится в цивилизованной европейской стране, он был стеклянный весь, проникнуть в него было не сложно — не было ни железных дверей, ни тамбуров, только охранник на входе.
— У вас накануне не возникало никаких предчувствий?
— Совершенно никаких. Мы с Баранаускасом находились в плановой командировке в Киеве, в дочернем банке. Узнали обо всем так. Пришел e-mail, которым нас пригласили на совещание в ЦБ по поводу регистрации отчета об итогах допэмиссии. И кто-то по доброте душевной забыл открепить аттачмент. Мы его открыли, прочитали, волосы зашевелились. Позвонили председателю ЦБ: вы что делаете, это преступление. На что он ответил: решение уже принято, что хотите, то и делайте.
— И какие были ваши первые действия?
— Я полетел в Латвию, в дочерний банк Snoras, чтобы попытаться стабилизировать его работу. Но мне позвонили на сотовый и сказали, что это собственность Литовской республики, лучше уезжай.
— А почему вы не поехали в Литву?
— Было очевидно, что туда уже ехать не надо. Любой здравомыслящий человек это понимал. Поэтому мы полетели в Латвию. Там стало понятно, что этот актив у нас отнимут тоже, поскольку он де-юре связан со Snoras. Оттуда полетели в Киев. Киевский банк стабилизировали, он работал еще долго.
— Как развивались события после силовой операции?
— Лавинообразно. Семь законов они приняли в один день, буквально 18 числа. Мы должны понимать, чтобы семь законов принять, их надо разработать, обсудить, проголосовать, подписать.
— То есть законопроекты готовились заранее?
— Ну конечно. Эти законы позволяли банк национализировать именно таким образом, как они это сделали. В том числе законы позволяли нанять иностранную компанию в качестве администратора банка и потом ликвидатора. До этого подобная деятельность иностранцев в Литве была запрещена.
Была нанята компания Zolfo Cooper, очень маленькая фирма в Великобритании, ее, кстати, больше не существует. Как и всех остальных компаний, которые участвовали в консультировании, администрации и ликвидации банка Snoras. Они либо слились, либо ликвидировались.
— Компания Zolfo Cooper была создана специально под проект национализации Snoras?
— Нет. Это целый бизнес в Англии — администрация и ликвидация компаний, такой узаконенный рейд, они все офицеры суда, поэтому с ними нельзя судиться. У Zolfo Cooper максимальный опыт работы — это ликвидация компании, управлявшей достаточно крупным отелем в Шотландии на 500 номеров.
Руководитель Zolfo Cooper и он же руководитель временной администрации Snoras — бывший СЕО компании Kroll, это частная разведка. Компания Kroll проводила исследование нас — меня, Баранаускаса, группы — в связи с покупкой компании Saab. Поэтому по-хорошему он не мог заниматься администрацией и ликвидацией принадлежавшего мне актива из-за конфликта интересов, так не принято.
Любопытно, что в Литве работает вся большая четверка (крупнейших в мире компаний в сфере аудита — ред.) — PricewaterhouseCoopers, Deloitte, Ernst&Young, KPMG. У трех из них с нами был конфликт интересов, поскольку они с нами работали, а у "прайсов" с нами общих дел не было. И "прайсы" почему-то проиграли тендер на администрацию и ликвидацию Snoras! Компания номер один в мире проиграла такой шикарной лавке, как Zolfo Cooper.
Деятельность Zolfo Cooper в итоге стоила банку 140 миллионов долларов — это абсолютно фантастическая цифра даже для Сity of London. Благо, я там долго прожил, всех знаю. Мир администраторов достаточно узок, они все между собой общаются. В Сити это обсуждалось достаточно бурно.
Примеров ликвидации такого размера активов за такие огромные деньги в Европе и, наверное, в мире нет.
— СМИ тогда сообщали, что у банка Snoras возникли проблемы с выплатой денег вкладчикам и новой администрации пришлось привлекать кредиты иностранных банков, чтобы расплатиться.
— Ни в одном банке нет стопроцентной ликвидности, это невозможно. Есть кредиты, есть активы, кэша на всех сразу не хватит. Для этого придуманы нормативы ликвидности. Наш банк всегда был переликвиден, и, откровенно говоря, я не понимаю, в чем был экономический смысл делать это вот так.
Надо понимать, что четыре миллиарда литов (примерно миллиард евро), которые выплатили вкладчикам, были привлечены у скандинавских банков.
Причем никаких выплат де-факто не осуществлялось — просто физически поменяли банк, счет из Snoras перешел в SEB.
— С ваших слов получается, что банк был работоспособен даже в случае смены собственников. Литве было невыгодно его оставлять?
— Литве-то было выгодно. А вот кому было невыгодно, тоже, в общем, понятно.
— Вы имеете в виду конкурентов?
— Конкурентная среда в Балтии достаточно жесткая по сравнению с большими странами, и мы действительно скандинавским банкам мешали, но, откровенности ради, было бы слишком смело утверждать, что это они во всем виноваты.
Скорее всего, это связано с образом мышления госпожи, которая сейчас руководит республикой. Мы были седьмым налогоплательщиком республики, мы владели практически самой крупной сетью продаж, мы обслуживали примерно миллион клиентов, что для трехмиллионной страны очень много, и теоретически это лояльный к нам электорат. Ее идея, наверное, состояла в том, что нам было бы очень легко профинансировать какие-либо выборы.
Все медиа тоже так или иначе принадлежали нам. Не потому, что нам этого хотелось. Просто кто-то у нас кредитовался, потом в кризис 2008 года не расплатился и мы забрали компанию, кто-то продолжал кредитоваться. И вся эта замечательная организация принадлежит российскому гражданину — у меня нет и никогда не было других паспортов. Я полагаю, что она продемонстрировала, как европейские страны будут относиться к россиянам. Мы с ней, кстати, лично не знакомы. Баранаускас да, а я нет.
— В Литве не приняты встречи высшего руководства страны с крупным бизнесом, как это бывает у нас?
— С предыдущим руководством государства я очень даже неплохо общался, в том числе с господином Бразаускасом, ныне покойным. Если раньше я мог позвонить председателю ЦБ Литвы и попроситься на прием, то попасть к Василяускасу (Витас Василяускас — нынешний президент Банка Литвы — ред.) было сложно. Когда он пришел, ЦБ стал абсолютно закрытой организацией. Кстати, 19 июля 2011 года у нас ним была встреча, на которой он интересовался нашими планами относительно медийных компаний, что меня тогда сильно удивило.
— Когда все это случилось, вы предпринимали какие-то действия в правовом поле по оспариванию процедуры национализации или принятых под нее новых законов?
— Вышло так, что мы были мгновенно отрезаны от любых ресурсов. Все деньги, везде по миру, были заблокированы. У нас сначала была иллюзия, что мы сможем удержать часть компаний, но поскольку работали профессиональные товарищи из Kroll, они достаточно быстро все везде заблокировали. Поэтому достаточно быстро закончились деньги, а без них судиться невозможно. Плюс была максимальная концентрация на экстрадиционном процессе, и средства тратились то, чтобы отбиться от экстрадиции из Англии.
— Почему вы решили обратиться в арбитраж Москвы спустя почти четыре года? Уже и со сроком исковой давности, наверное, могут быть проблемы.
— Срок давности не прошел. Если вы вовремя уведомляете противоположную сторону, сроки давности приостанавливаются. А мы это сделать догадались — в 2012 году уведомили Литву, что возражаем против ряда действий в отношении банка и намерены с ними судиться.
Почему в 2016 году. Туманный Альбион я покинул в 2015-м. Надо было отдышаться, потом надо было найти людей, которые будут этим заниматься.
Поддержку мне оказал общественный фонд "Палимпсест", который занимается защитой прав российских инвесторов за рубежом. Фонд в том числе организовал международный коллоквиум в Женеве с участием признанных адвокатов из Германии, США, Израиля, Чехии, России, на котором они изучили материалы дела и пришли к выводу, что надо подавать иск. Причем делать это в России, поскольку с 2016 года существенно изменилось российское законодательство, российский суд приобрел некоторые признаки экстерриториальности.
— Вы имеете в виду вступление в силу закона об ограничении юрисдикционного иммунитета, который позволяет российскому суду не принимать в расчет иммунитет иного государства в том случае, если ранее это государство ограничило иммунитет России.
— Совершенно верно. Поскольку я прописан в Москве, мы приняли решение обратиться в арбитражный суд Москвы. К тому же здесь есть имущество банка Snoras. На то имущество, которое мы обнаружили, судом уже наложены обеспечительные меры. Хотя его, конечно, не хватает для покрытия убытков даже при той сумме иска, которую мы сейчас заявили. Надо понимать, что это первая цифра. Банк Snoras был частью большой группы, и цифра будет увеличиваться кратно, в разы.
— То есть будут новые иски о взыскании убытков из-за потери всей группы?
— Конечно. Я предполагаю, что мы, наверное, будем говорить об исках к Литве на сумму 230-250 миллиардов рублей.
— Когда можно ожидать ваши новые обращения в суд?
— В настоящее время готовится отчет об оценке всей группы. Это большой труд, так как часть документов пришлось восстанавливать, часть была утрачена, это сложно. Уточненная цифра родится в ближайшее время. После этого мы в любой момент имеем право увеличить требование в суде.
Основной виновной стороной во всем коллапсе компаний является Литовская республика. Дальше юристы изучают подобные же претензии к Латвии, потому что сама Латвия де-юре в Англии признала меня владельцем банка, основным бенефициаром, хотя это была "дочка" Snoras, а я был в ней членом совета директоров. В Латвии у нас из крупных активов был не только банк, но и еще одна успешно действующая компания — AirBaltic. Поэтому вопросы есть, и эти вопросы изучаются юристами.
— В перспективе иск может быть подан и к Латвии?
— И даже не только к Латвии. Вопрос изучается. К тем странам, которые повели себя во всей этой истории нецивилизованно, претензии могут быть предъявлены. Но называть их пока не буду. Могу сказать, что самой цивилизованной оказалась республика Панама. Эта страна не стала по беспределу ни активы блокировать, ни на телефонограммы отвечать. Они попросили прислать формальные обвинения, доказательства, какие-то решения. Но поскольку никто ничего не прислал, они нам дали спокойно банк продать. Без каких-либо негативных последствий для клиентов и акционеров. Он там счастливо существует до сих пор.
— В своем иске к Литве, кроме взыскания денежных сумм, вы просите признать порочащими ряд сведений, содержавшихся в выступлениях президента Литвы и распространенных российскими и литовскими СМИ. Можете сказать, какие высказывания вас особенно задели?
— Начнем с того, что банк, по ее словам, был русский или российский. На самом деле это была литовская публичная компания, обращавшаяся на литовской бирже. Второе ее утверждение, что это была атака на банковскую систему Литвы. Видимо, мною организованная. Хотя, скорее, она сама организовала атаку на банковскую систему и экономику Литвы. Она много чего еще наговорила: что мы преступники, что таким, как мы, не место на цивилизованных рынках, в том числе в Литве. Вообще говоря, есть же презумпция невиновности. Сначала человека надо осудить, доказать, что он виновен, а потом такое говорить.
В Литве сегодня пытаются предпринять разные действия, чтобы не участвовать в этом суде, даже пытаются изменить законы, чтобы осудить меня задним числом. Из-за всех этих перипетий мы соберемся с иностранными адвокатами и юристами за Круглым столом в Калининграде 17 сентября и ещё раз подготовимся к процессу в Москве. Кстати, мероприятие будет открытым для всех журналистов.
— Вы планируете лично приходить на заседания суда в Москве?
— На гражданский процесс де-юре я имею право не ходить, вести дело можно через представителей. Но в данном случае, особенно если Литва примет решение участвовать в процессе, конечно, я буду ходить.
— Вы вступаете в это процесс как частное лицо, которое всего лишь хочет вернуть свои деньги? Или же ощущаете некую миссию как первопроходца в деле защиты прав всех российских инвесторов?
— Давайте политику отделим. Я понимаю, что литовцы пытаются ее сюда замешать и что без политики в таких историях не бывает, но мы всегда старались держаться от политиков подальше. В данном случае мне в первую очередь хотелось бы восстановить справедливость. Деньги-то я и так умею зарабатывать.
Компания была дорогая, мы ее долго строили — десять лет потратили. А тут кто-то пришел, как слон в посудной лавке, все разрушил и говорит, что мы еще и должны. Да, деньги надо тоже отдать. Поэтому здесь нет никакой миссии. Единственное, что будет хорошо и полезно, если будет подтвержден принцип экстерриториальности наших судов. Это будет означать, что и другие инвесторы смогут выбирать для себя российскую юрисдикцию для защиты своих прав. Я думаю, суды будут внимательно изучать эти кейсы и смотреть в них очень глубоко. Это хорошо для нашей страны.
