"Роснано" долгое время была объектом критики за убыточность, но с 2014 года наконец вышла на прибыль и даже готова платить дивиденды. О том, когда можно ожидать выплат акционерам, какие барьеры препятствуют развитию инноваций в России, что следует сделать правительству для этой отрасли и экономики в целом, каковы планы "Роснано" на азиатском рынке, а также куда двигаться ВЭБу и за что стоит поставить памятник главе ЦБ, рассказал глава госкомпании Анатолий Чубайс.
— С вашей точки зрения, российскому рынку нанотехнологий и инноваций уделяется достаточно внимания со стороны государства? Нужна ли вам дополнительная поддержка?
— За последние 10 лет государство впервые вошло в эту сферу и создало очень серьезные инструменты поддержки в целом инновационной экономики в стране. По сути, они родились у нас в 2006-2007 годах, когда принимались первые решения на этот счет.
Это было абсолютно правильно и своевременно. Но что не удалось? Государству не удалось по-настоящему развернуть частный бизнес в сторону инновационной экономики.
Государственные институты развития свое дело делают, но этого недостаточно. Чтобы экономику масштаба России по-настоящему сделать инновационной, нужно, чтобы этим по-настоящему заинтересовался частный бизнес, не имеющий отношения ни к "Роснано", ни к Сколково, ни к РВК. Этого пока не произошло.
— Что необходимо сделать государству, чтобы заинтересовать частный бизнес?
— Чтобы частный бизнес по-настоящему этим заинтересовался, нужны не столько специальные меры, секторальные, сколько фундаментальные. Речь идет об основах рыночной экономики, которые мы не достроили. Это защита прав частной собственности, независимая судебная система и способность отстоять свои интересы в законном процессе в суде, устойчивая макроэкономическая ситуация, по которой, кстати, есть очень важные положительные сдвиги в настоящее время.
— По вашему мнению, какие шаги необходимо предпринять правительству для того, чтобы экономика страны перешла к росту?
— Эльвира Набиуллина (председатель Банка России — ред.) озвучила цифру, которая способна изменить бизнес-среду в России, — это целевая задача по инфляции на 2017 год в 4%.
За всю новейшую историю России у нас никогда не было 4%. И если Центральный банк в будущем году снизит инфляцию даже не до 4%, а до 5%, то уже за это точно можно поставить памятник Эльвире Сахипзадовне, без всякой иронии, я говорю серьезно.
Инфляция в 4-5% — это другой бизнес-горизонт, это способность увидеть свой бизнес не на год, а минимум на 3-5 лет, это радикальное снижение процентных ставок и увеличение доступности кредитов, и это, конечно, реальная предпосылка для экономического роста.
Но этого недостаточно. Нужны структурные реформы. И они нужны не столько в налоговой или антимонопольной сфере, где базовые институты уже построены, а прежде всего в правоприменительной сфере, где бизнес должен быть уверен в том, что его собственность будет защищена независимо от того, какова его вхожесть в коридоры региональной или федеральной власти. Это основа основ, это то, над чем собирается работать ЦСР под руководством Алексея Кудрина.
— Вы намерены что-то посоветовать господину Кудрину?
— Я не вхожу в органы ЦСР, не являюсь штатным экспертом, но если будут вопросы, с удовольствием готов помочь, но там собраны сильные эксперты, адекватные для поставленных задач.
— Чиновники и эксперты заявляли о необходимости реформирования институтов развития, говорили о недостаточной их эффективности и даже о необходимости закрытия части из них. По вашему мнению, такие институты, как "Роснано", Сколково, ВЭБ, работают эффективно?
— Так сложилось, что институты развития были созданы в разные периоды времени и под задачи в общем взаимосвязанные, но недостаточно скоординированные. Это правда. РВК создавалась для развития венчурного бизнеса, мы — для наноиндустрии, Сколково — для своих задач. И в этом смысле я согласен с теми, кто говорит о том, что координацию между институтами развития не вредно бы усилить. И это правильная мысль.
Но неправильной мыслью, с моей точки зрения, является стремление выкопать картошку на следующий день после того, как ее посадили. Дело в том, что инновационная экономика, особенно в реальном секторе, — это штука с циклом минимум 7-8 лет, невозможно в России пройти путь от стартапа до построенного завода, который является самоокупаемым, за меньший срок. В этом смысле тут не выплеснуть бы ребенка с водой, раскачивая эти уже созданные государством институты, лишив их работоспособности.
Судя по последним трендам, какая-то здравая линия тут возобладала. Я не знаю, какие решения будут приняты правительством (в отношении институтов развития — ред.). Кажется, решения будут уточняющего, а не зубодробительного свойства. Это было бы правильно.
— Что вы имеете в виду под усилением координации между институтами развития? Создание некоего органа "над" ними?
— Мне кажется, не очень работоспособным будет создание органа "над", а вот усиление работы правительства в той или иной форме по нашей координации было бы правильным. Причем в двух разрезах. Есть какие-то сферы внутри инновационной экономики, которыми каждый из нас занимается. РВК, например, обеспечивает содействие созданию стартапа через венчурную индустрию, Мы — в наноиндустрии, Сколково тоже занимается. Здесь правильно бы это делать более централизованно.
Помимо этого, институты развития видят внутри инновационной экономики целые вертикальные сектора и институты, которые требуют усиления. Например, важнейший институт, в котором страна нуждается, это private equity индустрия, который в мире занимает до 60% финансового сектора, это институт предоставления капитала, который у нас совсем почти отсутствует.
Банковская система предоставляет кредит, а кто предоставляет капитал? В мире это делает родившаяся за последние 25-30 лет private equity индустрия, частью которой является венчурная индустрия. В России этот институт почти отсутствует, и мы все это видим. Такого рода проблемы требуют решения правительства.
— В рамках ПМЭФ президент РФ заявил о том, что ВЭБу необходимо будет также сосредоточиться на долгосрочных инновационных проектах. Насколько ВЭБ в его непростом состоянии способен справиться с такой задачей?
— ВЭБу придется пройти антикризисный период, болезненный, но неизбежный. Но ничего неразрешимого я не вижу. Однако бессмысленно проходить антикризисный период, не видя цели, куда ты в итоге стремишься. У ВЭБа в инновационной сфере вполне могли бы появиться задачи, которые не может решить ни Сколково, ни "Роснано", ни РВК.
Например, я говорил про private equity индустрию, для возникновения которой нужно несколько видов инвесторов. Один из необходимых инвесторов это "фонды фондов", fund of funds (инвестиционный фонд, который вкладывает средства в другие инвестиционные фонды — ред.).
Я здесь, в Китае, встречался с президентом одного из таких фондов, которых в Китае более 20. В России нет ни одного. Рассчитывать, что внутри частных структур возникнет fund of funds — малореально. А вот ВЭБу взять на себя задачу создания современного fund of funds, который бы обеспечил поставку капитала в private equity индустрию, которая, в свою очередь, будет поставлять его в саму экономику, вот эта задача для ВЭБа казалась бы вполне адекватной и правильной.
— У "Роснано" тоже есть своя специфика, не все проекты быстро дают отдачу, какие-то проекты уже начали приносить финансовую выгоду?
— Конечно, как раз цикл 7-8 лет у нас завершается, еще два-три года он займет, но как раз его завершение дает ту самую отдачу. Нас долго ругали за убыточность. Мы действительно были планово-убыточны до 2017 года включительно, но по факту получили первую прибыль в 2014 году, а в 2015 году получили 17 миллиардов рублей прибыли по МСФО, для нас это прорыв, похоже, мы вошли в топ-30 компаний по прибыли, где есть "Газпром" и нефтяники.
Одновременно мы запускаем новый инвестиционный цикл, который займет не менее 7-8 лет, но не через прямое инвестирование в проекты, а через создание фондов, куда привлекаем соинвесторов. Но это возможно, когда за плечами есть прибыль и удачи в проектах. Иначе бы мы не смогли привлечь внешних инвесторов, а мы привлекли их в размере 16 миллиардов рублей по итогам 2015 года, а по итогам 2016 года мы должны привлечь их на 50 миллиардов рублей.
— Каковы ваши планы по дивидендам? При каком уровне прибыли вы начнете их выплачивать?
— Мы в принципе готовы платить дивиденды, но для этого надо иметь не только прибыль по МСФО, но и по РСБУ, еще нужно соотношение между уставным капиталом и чистыми активами. Мы пока не все соотношения обеспечили. На последнем совете директоров нам было рекомендовано ежеквартально подводить итог, и, если в какой-то из кварталов этого года мы все эти соотношения будем правильно обеспечивать, мы готовы выплачивать дивиденды. По первому кварталу мы пока не прошли по одному из этих соотношений.
— Поделитесь, пожалуйста, своим мнением по ситуации в отношении господина Дода, с которым вы знакомы и работали?
— Насколько я понимаю, исключительно по сообщениям СМИ, сформулирован предмет обвинения, я понимаю, что господин Дод (Евгений Дод, экс-глава "РусГидро" — ред.) не признает себя виновным и считает, что все его действия по расчету прибыли были законными и проверенными аудиторами и ревизионной комиссией, причем по такой же методике проводились расчеты по другим годам. В этом смысле я понимаю, что сейчас есть две противоположные позиции. Я очень надеюсь, что разбирательство будет объективным.
— Какие новые проекты "Роснано" рассматривает с китайскими партнерами? Какой уже объем инвестиций вложен в совместные проекты?
— Мы очень интенсивно взаимодействуем с Китаем. На сегодня создано два венчурных фонда с общим объемом инвестиций 350 миллионов долларов. В ближайшие месяцы мы объявим о первых сделках из этих фондов.
— Какие это сделки?
— Наиболее востребованной сферой в наших фондах является экология. В Китае, да и в России тоже, это острейшая проблема. Во-вторых, это энергоэффективность, и в-третьих, это новые материалы. Хотя этими темами наша работа не исчерпывается. Мы работаем в hi-tech, в реальном секторе практически во всех отраслях без исключения.
Помимо этого, мы продолжаем двигаться вперед в сотрудничестве с китайскими партнерами и собираемся до конца года создать еще два фонда, и общий объем обязательств по нашим китайским проектам достигнет 1 миллиарда долларов. Причем миллиард долларов — это только так называемое первое закрытие. По этим фондам просматривается второе закрытие в диапазоне максимум два-три года. Объем commitment по этим фондам может достичь 2 миллиардов долларов.
Таким образом, на конец года это будет четыре фонда на миллиард долларов и через шаг эти же фонды могут нарастить объем до двух миллиардов долларов.
Такая динамика: 350 миллионов — миллиард — два миллиарда — это видимая динамика, которая вполне реалистична для нас.
— Кто станет вашими партнерами по двум новым фондам?
— У нас есть уже партнер "Цинхуа холдинг" — это мощная структура, созданная университетом Цинхуа, с объемом годового дохода в 10 миллиардов долларов. Я сегодня встречался с президентом этой структуры, мы будем продолжать с ней сотрудничество по фондам.
Новые партнеры, которых мы объявим, как только достигнем договоренности, — это крупные финансовые структуры федерального и регионального уровня.
— Планируете ли вы расширять присутствие в Азии?
— Мы заинтересованы в расширении сотрудничества. Китай — это базовая страна для нас в Азии. Но у нас есть хорошие заделы в других странах. В приоритете для себя, помимо Китая, мы видим Японию, и очень надеемся на новые политические процессы в российско-японских отношениях; безусловно, это Южная Корея и Сингапур. И этим не ограничиваемся.
У нас есть интересные переговоры с Малайзией, с которой мы также обсуждаем создание совместного фонда, и некоторыми другими странами юго-восточного региона.
По новой стратегии "Роснано", создание совместных фондов — это базовый инструмент нашей деятельности. Мы должны до 2020 года привлечь 150 миллиардов рублей инвестиций в наноиндустрию России.
— Рассматриваете ли возможность экспорта продукции, произведенной "Роснано", на азиатские и другие рынки?
— Есть срез по продукции, а есть срез по бизнесу. По продукции мы во многих случаях рассчитываем на российский рынок, но, скорее, для старта бизнеса, потому что очень часто размер российского рынка недостаточен для того, чтобы создавать серьезного масштаба структуры.
Поэтому российский рынок рассматриваем как вход, а второй шаг — это мировой рынок, в том числе Юго-Восточная Азия. А в ситуации с нынешним курсом рубля такая стратегия становится еще осмысленнее.
А в отношении самих бизнесов мы увидели новый вектор во взаимодействии с Китаем. Если раньше мы говорили о трансфере технологий из-за рубежа в Россию, то в отношениях с Китаем мы видим возможности в обе стороны — это трансфер технологий из Китая в Россию и из России в Китай.
— А что мы им можем предложить?
— У нас есть целый ряд предприятий и бизнесов, которые потенциально могли бы быть востребованы на китайском рынке. Мы сейчас это обсуждаем с партнерами.
Не хотел бы называть конкретные предприятия, но сферы назову — начиная с современных строительных и теплоизоляционных материалов, спрос на которые в Китае гигантский, и заканчивая, например, высоко технологичными материалами для фотоники.
