Новый фильм известного режиссера Александра Прошкина "Искупление" по одноименному роману Фридриха Горенштейна выходит в российский прокат в четверг. В нем режиссер показывает первый послевоенный год. Главная героиня – комсомолка Саша (Виктория Романенко), отец которой погиб на фронте, а мать не только приютила в их доме нищенку с мужем, но и закрутила роман с работником местного дома культуры. Ненавидя свою мать, Саша доносит на нее за то, что та ворует продукты в офицерской столовой. Кажется, что у юной комсомолки нет ни сострадания, ни совести, ни сожаления о том, что она сдала мать. Все меняется, когда Саша встречает молодого человека по имени Август, который приехал в их городок, чтобы похоронить своих родителей, убитых соседом. Режиссер картины Александр Прошкин рассказал РИА Новости о том, почему именно сейчас решил показать это страшное послевоенное время и как любовь помогает людям искупить грехи прошлого. Беседовала Мария Токмашева.
- Почему вы решили обратиться к такой теме? На ваш взгляд, она сейчас актуальна?
- Если честно, актуальность меня мало интересует. Я всю жизнь снимал одну картину. И "Холодное лето пятьдесят третьего", и "Николай Вавилов", и "Доктор Живаго", и "Живи и помни", и "Чудо" – это все попытка разобраться, что с нами произошло в XX веке. "Век-волкодав", как сказал Мандельштам, век, который деформировал национальную ментальность. Мы до сих пор одной ногой в этом времени, никак не можем вырваться в светлое завтра и не очень понимаем, какое оно у нас — это светлое завтра, потому что общество разобщено. У нас нет единого понимания ни своего прошлого, ни своего будущего. Я снимаю эти фильмы, чтобы у нас не было наших и ненаших, чтобы было некое консолидированное общество. Когда мы придем к состоянию, когда сможем спокойно смотреть друг другу в глаза, спокойно разговаривать и общаться, вот тогда мы по-настоящему начнем делать дело и, может быть, тогда начнется то, о чем мы все время говорим, – демократия.
- В "Искуплении" Саше после того, как она написала с жуткими орфографическими ошибками донос на свою мать, говорят, что она "настоящий советский человек, патриот своей Родины". На ваш взгляд, сейчас общество сильно отличается от того?
- Я достаточно давно живу и пережил не одни заморозки и не одну оттепель. Вот сейчас заморозки. И мы живем в ожидании оттепели, потому что опыт подсказывает, что рано или поздно эта оттепель наступит. Поэтому у меня нет трагического ощущения от того, что сейчас происходит. К сожалению, мы ходим по кругу и повторяем то, что было. Именно потому, что мы до сих пор не разобрались со своим прошлым. У нас Сталин то великий менеджер, то кровавый палач и убийца. Сейчас он на одном канале в течение дня может быть то одним, то другим. И пока не произойдет консолидации внутренней, ничего не произойдет. И эта консолидация должна произойти снизу. Вот когда мы снизу договоримся о том, чтобы был чистым подъезд, не было хамства во дворе, может быть, тогда мы, постепенно двигаясь, научимся самоуправлению.
Мы очень медленно выздоравливаем, очень медленно. И в этом колоссальная вина интеллигенции. Потому что, скажем, немецкая интеллигенция – литераторы, журналисты, не в последнюю очередь кинематографисты – они переродили нацию, которая была повинна в большом преступлении перед человечеством. Немцы все за это ответственны. Им удалось пройти через общенациональное покаяние, и сейчас это уже другая нация. Одна из самых совестливых. Поэтому Германия — это локомотив Европы, самая мощная экономика, самое стабильное и законопослушное общество. Рано или поздно и мы к этому придем. У меня большая надежда в этом смысле на молодое поколение.
Я снял свою картину для того, чтобы молодые люди поняли, что все, что с ними происходит и куда их периодически затягивает, что все это уже было. И история этой девушки, которая посадила свою мать, есть и сегодня. И сегодня девушки ненавидят своих родителей, потому что они не могут обеспечить им уровень жизни в это время гламура и всеобщего хапанья. Мы забываем о том, что у нас другой герой. В нашей культуре не Рембо герой, а Мышкин. До тех пор, пока такие слова, как совесть, честь, человеческое достоинство не будут в ходу, мы будем тихо жрать друг друга. Но сколько уже можно жрать друг друга? Как наши политики, выходя на телевизионный экран, разговаривают друг с другом? С яростью, злобой, без какого бы то ни было уважения. Раньше не могло быть такого, что человека сбила машина, а люди выходят и фотографируют, снимают на видео. Это колоссальная вина нашей интеллигенции. Должно быть общее направление движения. В Италии, которая была в полном упадке и депрессии после войны, родился неореализм, который во многом заставил итальянцев поверить в то, что они гениальная нация, заставил их сочувствовать, сострадать. Сегодняшний зритель не хочет сочувствовать, он хочет только развлекаться, чтобы его щипали, веселили, смешили.
- И как сделать так, чтобы он захотел сочувствовать? Прокатчики всегда говорят: это не будут смотреть, а то – будут.
- Прокатчики – это тоже часть нашей интеллигенции, которая формирует будущее. Если они только зарабатывают деньги, они и будут плодить уродов. Страна огромная, с величайшей культурой, с величайшими культурными традициями. Русская литература определила весь XX век, Чехова играют по всему миру больше, чем в России. Вот прервать эту цепочку – и мы никто. Невозможно основываться только на американском кино в России.
- А русское кино способно этому противостоять?
Конечно. Есть много хороших фильмов, много молодых режиссеров очень интересных. Но это зритель не видит, потому что его отучили. Потому что каждый, кому не лень, вылезает в прессе и на телевидении и говорит, что русское кино никому не нужно. Представьте, если французу сказать, что французское кино все равно никто смотреть не будет. В Болгарии снимают несколько фильмов в год, и они побивают американские фильмы. Я уж не говорю про Польшу.
Несколько лет назад на кинофестивале в Пусане я увидел прямую связь между энергетикой нации, которая строит совершенно новую потрясающую цивилизацию, и любовью к кино. Там десятки рейсов из Сеула летали в Пусан на фильмы, были гигантские очереди в кинотеатры. Это показатель общего энергетического подъема. А если мы плетемся в задворках третьего мира…
Я не против американского кино, оно есть замечательное, оно разное. Есть и великие режиссеры, которых у нас практически не показывают или они проваливаются, а есть профессиональная коммерция. Но не только коммерцией нация должна жить. Что такое, в принципе, кино? Кино – это чувство родины, это национальная идея. Она не вербально выражена, а в пластических образах. Ребенок с детства смотрит свои мультфильмы, своих героев, увлекается своим пейзажем, потом учится сочувствовать боли, которая здесь есть, или радоваться счастью, любви, знает историю и понимает свою причастность, свое место в цепочке жизни. Наша жизнь не так проста.
Снимать то, что снимаю я, довольно сложно. В лучшем случае я снимаю фильм раз в три года. И каждый раз благодаря случайному стечению каких-то светил. Но я обращаюсь к большой литературе – Пастернак, Горенштейн, потому что это другой уровень разговора. И даже если не миллион человек посмотрит это, а тысяча, найдется тот, кого это затронет. И для меня важно, что это будет молодой человек. Все равно прогресс двигают единицы, не толпы. Очень много молодых, умных, думающих людей. Очень жалко, что они ориентированы на то, чтобы чему-то научиться и уехать. Это печальный финал той культурной политики, которая есть.
- Что может исправить такую ситуацию? И может ли?
- Существует пресса, которая должна поднимать эти проблемы, должна быть система нравственных авторитетов, которая существует в любой культурной стране. Когда пришел Капица на спектакль Любимова и сказал: это да, это вещь, пошли все физики, пошла вся научная интеллигенция, и так родился феномен Любимова.
- Сейчас есть моральные авторитеты?
- Конечно, есть. Но климат в самой интеллигенции, вот эта грызня невероятная друг с другом… У нас не успевает выйти картина, как ее тут же обливают помоями. Все призы, которые получил наш фильм, мы получили с иностранными жюри. В России на «Кинотавре» нас просто не заметили. Дело не в том, что меня не заметили. Дело в том, что именно не заметили. Я не хочу говорить о себе. Есть масса выдающихся людей, которые лишены рупора. Даже в советские времена по телевидению все время выступали крупные писатели. Александр Исаевич (Солженицын — РИА Новости) какое-то время вел свою передачу, потом она исчезла. Я спросил у телевизионщиков, почему? Они сказали, что "не рейтинговая". Вот этот рейтинг, погоня за бабками – это то, что губит интеллигенцию. Сейчас будет общественный канал, я, правда, слабо представляю, что это такое. Но, в принципе, он как раз и должен служить обществу. Но он, скорее всего, будет такой политически умиротворяющий.
Относительно моральных авторитетов. Сейчас много говорят о том, что в российских фильмах не хватает положительного героя, и в "Искуплении" получается, что никто из героев не подходит под это определение.
Мы живем в XXI веке, когда искусство должно говорить правду о человеке. И то, что раньше пользовалось успехом, сегодня это, в общем-то, агитка. Никто не верит разумному, положительному герою. В человеке намешано и плохое, и хорошее. Весь вопрос в том, есть ли чувство Бога у него, есть ли в нем свет. В этой картине нет положительных героев, но нет и отрицательных, потому что все несчастны по-своему. И все мучаются. Все хорошие люди создают невыносимую жизнь друг для друга. Может быть, даже из лучших побуждений. Но жизнь все равно побеждает. Мы сейчас стесняемся самого главного и единственного содержания жизни – любви. Как-то даже и не произносится это слово. Люди стесняются чувства – это очень опасный симптом. В нашей жизни единственная панацея – это любовь.
- Между Сашей и Августом в вашем фильме была настоящая любовь?
Эта любовь как искупление, как избавление. Если бы девочка не встретила этого юношу с таким трагическим, драматическим шлейфом, она превратилась бы в настоящую сволочь, так как начала жизнь с того, что посадила собственную мать. А любовь все изменила в ее жизни, пришло понимание и прощение: и мать ее простила, и она мать простила.
Любовь – это единственное оздоравливающее явление в жизни. И когда мы ее проживаем, ничего кроме этой любви не останется. А у нас, как ни странно, мелодрама – нелюбимый жанр в кино. Все люди боятся чувствовать и боятся открываться. Я в Омске видел в чудесный солнечный день на улице, где гуляют толпы прекрасно одетых благополучных людей, стоят мальчик и девочка – настоящие Ромео и Джульетта, молоденькие совсем. Я подумал, как же красивы эти двое влюбленных. Но прохожу мимо – мат столбом. Они объясняются таким образом, потому что боятся сказать «я тебя люблю», боятся чувства. Это все единая цепочка — вот эта кровь, эта злоба, жизнь, состоящая из одних ментов, в ней нет места чувствам.
- На роли Саши и Августа вы сознательно искали малоизвестных актеров?
- Да, искали довольно долго и сложно. Как только появляются молодые актеры, их сразу же телевидение амортизирует. А здесь невозможно было использовать актеров со шлейфом. Это должны быть совершенно новые лица. Поэтому все вторые роли играют мастера. Андрюша Панин играет не то, что повсюду, и Витя Сухоруков. И Катя Волкова такого еще не играла. Она такая гламурная звезда, а тут сыграла драматическую роль, в которой я узнаю поколение своих родителей. Мне важно было найти индивидуальности. У Августа – сложная история, так как там судьба должна быть в лице. Это должно быть лицо, которое обращает на себя внимание драмой, которая за ним стоит. И в то же время в нем есть красота, привлекательность. Выбрали Риналя Мухаметова. Может быть, он еще не созревший мастер, но сейчас он играет д’Артаньяна у Жигунова, снимается у Никиты Михалкова в новом фильме. У Михалкова есть разные картины, к нему можно по-разному относиться, но, что ни говори, он человек величайшего дарования. Я надеюсь, как-то сложится у них. За д’Артаньяна я больше переживаю.
А вы собираетесь что-то снимать?
- У нас с Юрой Арабовым есть замысел сделать современную картину о провинции, где в маленьком городе много женщин, но нету мужиков совершенно. И есть женщина, которая хочет любви, ребенка, а мужиков нет – они либо деградировали, либо уехали. И у женщины вдруг начинает расти пузо. Никаких связей у нее не было, но непонятно откуда надуло. Это как у собак бывает ложная щенность, так у женщин очень редко бывает- от обостренных желаний появляются гормональные, физиологические признаки беременности. Не знаю, что из этого выйдет, денег на фильм нам пока никто не дает. Но мне бы хотелось, чтобы это была картина и смешная, и трогательная, и правдивая по человеческим отношениям.
