На деле же он продолжает тлеть, подобно дымящимся торфяникам, после того, как наружный огонь оказался сбитым, притушенным. И дело не только в том, что на обещания чиновников не принято слишком полагаться. И не в том, что создан прецедент чиновничьего вмешательства в авторский замысел художника. А в том, что заложен фундамент новой цензурной структуры, состоящей из трех экспертных советов (продюсеров, ученых историков и ученых психологов). И за их ширмой – министерские чиновники, выносящие окончательный вердикт. Они могут прислушаться к рекомендациям советов, а могут, как Чапай, наплевать на них и забыть.
Создана, таким образом, глубоко эшелонированная цензурная оборона российских зрителей от своеволия мастеров киноискусства. Она, пожалуй, не менее надежна, чем та, что была при советской власти. При этом чиновники делают наивное лицо: "Ну, что вы, какая цензура? О какой цензуре может идти речь? Просто у нас, у чиновников, есть своя позиция и свои принципы".
Тогда у меня вопрос: "Если, граждане чиновники, у вас есть позиция и принципы, то зачем вам все эти экспертные советы?"
К будущему фильму Миндадзе Минкультом высказаны претензии по части исторической недостоверности. Мол, сотрудничество между гитлеровской Германией и сталинской Россией перед самым началом войны не было столь плотным, как это явствует из сценария.
Труд оказался напрасным. Глас реальных историков остался вопиющим в медиапространстве именно потому, что у тех, кто принимает решения о господдержке, есть якобы "принципы".
Я подумал, что, если бы чиновники от культуры объявились бы в министерстве несколько раньше, то смог бы родиться такой сериал, как "Штрафбат"? Или такой, как "Ликвидация"? И даже как-то тревожно стало за возможность появления на свет фильма Никиты Михалкова "Цитадель". Уж к ним-то претензий со стороны ученых историков было бы выше крыши.
Их, к слову сказать, задним числом высказал "Штрафбату" господин Мединский, и не один раз, на что режиссер сериала ответил министру открытым письмом в "Российской газете", в котором автор стал оправдываться и доказывать, что они со сценаристом – не верблюды, что все изложенное в сериале имеет под собой объективные основания. Министр не ответил и на этот глас.
…Делаю еще несколько шагов вглубь былого. Был такой фильм "Летят журавли". Его и сейчас изредка показывают по телевидению. Если бы я со своими принципами был в ту пору главой кинематографического ведомства, или на худой конец председательствовал на каком-нибудь патриотическом совете и мне бы попал в руки сценарий "Вечно живых", да разве бы я позволил себе рекомендовать его в производство?
Чтобы советская девушка, проводив жениха на фронт, вышла бы замуж за тыловую крысу. Да ни за что. Ну, может, только в том случае, если бы авторы согласились на следующую редакционную поправку: пусть "тыловая крыса" не женится на невесте фронтовика, а всего лишь ее изнасилует.
***
Мне-то кажется, что и спорить с чиновничьей братией об истинности того, что случилось позавчера или непосредственно сегодня, не стоит. Она не в курсе природы такой вещи, как художественная реальность, где все есть прием, а не просто предмет.
Война – прием. История – прием. И все остальное (актер, светопись, ракурс…) – прием. А само произведение – инобытие и иносказание.
Может ли искусство заниматься преподавательской деятельностью? Учить народ хорошим манерам? Просвещать его по части истории? Морализировать? Втолковывать ему, что такое хорошо, а что такое плохо?
В качестве факультативного занятия – ради бога. Но отстаньте от художников, когда они пытаются ответить на экзистенциальные вопросы, со своими школьными придирками относительно того, а правда ли, что Сальери отравил Моцарта… А правда ли, что царевич Дмитрий был зарезан по приказу Бориса Годунова? И в самом ли деле Макбет был уж таким злодеем?
От классиков они готовы отстать, а вот современных мастеров достают ими.
Впрочем, цензорам (не важно, в какой ипостаси они выступают – продюсера, прокатчика, ответственного функционера или члена экспертного совета) по большому счету наплевать на любую историческую ошибку или даже сознательную фальсификацию. Им не наплевать на ту внутреннюю свободу, с которой высказывается художник о времени, о себе и о них цензорах. Для них, цензоров, с древней поры самая тяжкая забота была борьба с ассоциациями, с метафорами, с эзоповским языком.
В "Штрафбате" ведь что нехорошо, с их точки зрения? Не тот факт, что добровольцы с 58-й статьей вопреки приказу служат в штрафбате Досталя, а то, что невольно закрадывается мысль, будто штрафбатом была вся воюющая страна. И воюющая не за страх, а за совесть. Такая вот сверхметафора, пронизывающая всю картину.
***
В связи с вышеизложенным у меня есть предложение: а не учредить ли еще один (четвертый) экспертный совет из специалистов, способных разгадывать ассоциативные ряды и метафорические смыслы художественных замыслов, противоречащих принципам и позиции ответственных функционеров?
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
