Вероника Крашенинникова, руководитель Центра международной журналистики и исследований МИА «Россия сегодня»
Уникальное по своей откровенности интервью одного из архитекторов стратегии «экономического и финансового уничтожения» Советского Союза в администрации президента Р.Рейгана раскрывает логику и средства действий Вашингтона против России сегодня.
Еще в мае этого года наш Центр начал анализировать экономические меры, которые Вашингтон может принять против России. Тогда мы опубликовали отрывки из эксклюзивного интервью с одним из архитекторов стратегии «экономического и финансового уничтожения» Советского Союза, разработанной в администрации президента Рональда Рейгана. Два дня спустя, 15 мая, мы провели заседание «Экспертной среды», посвященное вызовам энергетическим интересам России. Эксперты либерального толка тогда обвинили нас в «конспирологии», да и мейнстрим как-то не обратил на эту информацию внимания.
С тех пор большинство мер, которые мы тогда обсуждали, были реализованы. Цена на нефть принудительным образом снижена. Выставлены жесткие барьеры на пути строительства российских газопроводов в Европу — вплоть до вынужденного отказа от строительства «Южного потока». Наложены санкции на крупные российские компании. Введен запрет на экспорт технологий для энергетического сектора. Резко ограничен доступ российского бизнеса к западному финансированию. Отменены крупные сделки с западными компаниями. Путем экономического и спекулятивного давления, ценность рубля сокращена вдвое.
Принят и «Акт о поддержке свободы на Украине 2014», который законодательным образом закрепляет конфронтационную стратегию США по отношению к России на обозримое будущее. Этот закон и по духу, и по букве повторяет Директиву о решении по национальной безопасности № 66 «Экономические связи Восток-Запад и санкции, связанные с Польшей», принятую в ноябре 1982 года советом национальной безопасности США (National Security Decision Directive № 66 «East-West Economic Relations and Poland-Related Sanctions»). С начала 1981 года, напомню, администрация Рейгана начала тайное финансирование политических протестов в Польше через так называемый профсоюз «Солидарность»; к декабрю противостояние с властями Польши настолько обострилось, что генерал Войцех Ярузельский был вынужден ввести военное положение. В телефонном разговоре с руководством СССР 12 декабря 1981 года генерал Ярузельский говорил: «Всю ответственность за этот шаг я возлагаю на себя». Но Вашингтон, конечно же, возложил ответственность на Москву. И военное положение в Польше — спровоцированное из Вашингтона — стало предлогом для введения жестких экономических санкций против СССР. Нужно ли говорить, что события вокруг России в этом году развиваются аналогичным образом — лишь фигурантом в этот раз выступает Украина.
Итак, для понимания того, что происходит сегодня, вновь публикуем отрывки из редкостного по степени откровенности интервью с одним из разработчиков «стратегии экономического и финансового уничтожения СССР» Роджером Робинсоном (Roger Robinson). В 1982-1985 годы Р.Робинсон был старшим директором по международным экономическим вопросам в совете национальной безопасности в администрации президента Р.Рейгана. Это интервью мне довелось провести еще в начале 2011 года в Вашингтоне, в рамках производства телеканалом «Россия 1» документального фильма «СССР. Крушение», приуроченного к 20-летию распада СССР. Отрывки собраны из двух с половиной часов записи видеоматериала. Все права принадлежат ВГТРК.
— Господин Робинсон, с чего начиналась идея широкомасштабной экономической операции против Советского Союза, и, главное, кто был «мотором» этой идеи?
— В период президентства Рейгана Совет национальной безопасности был наделен полномочиями следить за аспектами внешней политики и безопасности в международной торговле, экономических, финансовых связей Соединенных Штатов, а также связей в области энергетики и технологий. Администрация пришла к мнению, что нам необходимо плотнее связать эти экономические вопросы с вопросами внешней политики и политики безопасности США. Это было тем более срочным делом, что стандартные коммерческие отношения в мире давали жизнеобеспечение, поддержку, потенциальным и фактическим противникам Соединенных Штатов.
Идея заключалась в том, чтобы создать межведомственный процесс. Была сформирована специальная группа, которая называлась Старшая межведомственная группа по международной экономической политике, сокращенно SIG IEP (Senior Interdepartmental Group International Economic Policy). Эта группа отчитывалась перед советником по национальной безопасности, а последний передавал отчет президенту. Таким образом, круг обязанностей советника по национальной безопасности становился шире. Эту идею поддержал также министр финансов. Внешний мир, возможно, не понимал, что в совете национальной безопасности произошло объединение всех процессов — чтобы безопасность Соединенных Штатов была надлежащим образом обеспечена, когда мы даем экономическую поддержку или даже в наших обычных торговых связях — в области финансов, энергетики и других. Идея была именно такой.
— А президент Рональд Рейган, каким было его отношение к этой идее? По большому счету, почему именно он стал инициатором, пользуясь терминологией тех лет, инициатором «нового крестового похода против коммунизма» и СССР?
— Президент Рейган был одним из немногих людей, не принимавших существования Советского Союза как данности, как неотъемлемого члена международного сообщества. Но понятие «отбрасывания» СССР, ускорение процесса его распада, попытки положить конец этому режиму и поиск его более демократической альтернативы — в 1980-е годы это не было распространенной идеей.
Он (президент Рейган — В.К.) считал, что экономика — важное уязвимое место Советского Союза. Он знал это инстинктивно, но не имел конкретного плана, который систематически использовал бы эти слабые места, определял бы источники финансирования деятельность СССР внутри страны и по всему миру, как Советы финансируют империю, простиравшуюся от Гаваны до Ханоя, как получают валютный доход в размере 32 миллиардов долларов, 66% которой происходят из экспорта нефти и газа, что создавало его высокую зависимость.
Мы подошли к вопросу о притоке твердой валюты с той точки зрения, что примерно 80% своей выручки Советский Союз получал из 4-х источников: нефть и газ, которые вместе составляли примерно 66% этой суммы, а также вооружения и золото. Каждый из двух последних источников приносил около 5 миллиардов долларов, составляя остаток суммы.
Именно в этот драматический момент мы приняли исходные решения о нанесении удара по поступлениям твердой валюты в Советский Союз и по его возможностям получать финансирование. Так что, я бы сказал, что в деле «перекрытия кислорода» «пациенту», который уже лежал в госпитале в экономическом и финансовом смысле, наиболее важными были два слабых места.
Во-первых, советский природный газ был и остается основным источником денежных поступлений, учитывая крупнейшие в мире запасы. На тот момент критически важной задачей для СССР было наладить успешную работу Сибирского трубопровода, прежде чем заработает газовая альтернатива на Западе, такая, как огромное месторождение Тролл в Норвегии. Мы намеренно ускорили процесс на политическом уровне, чтобы обеспечить замену сибирскому газу, даже несмотря на более высокую цену — я называл это «платой за безопасность».
А вторым важнейшим аспектом, помимо природного газа, была нефть. Не стоит удивляться тому, что тактика состояла в работе с нашими саудовскими друзьями с целью снизить цену на нефть и увеличить объемы ее выработки. Эта тактика во многом похожа на то, что они делают сегодня, чтобы возместить недостачи выработки на Ближнем Востоке и в Северной Африке из-за народных волнений, происходящих там. Саудовцы повели себя сговорчиво в плане повышения добычи.
— Как Билл Кейси (директор ЦРУ – В.К.) смог убедить саудовцев снизить цены на нефть? И в чем, на ваш взгляд, заключался интерес саудитов в участии в данном проекте США?
— Я бы сам хотел больше узнать об этом. В те времена мы работали с очень высокой скоростью, разделяли между собой рабочие обязанности и сразу же принимались за дело. В моем понимании, в то время директор Кейси имел очень хорошие отношения с Саудовской Аравией. Очевидно, что США представляли основу безопасности их королевства. И, я думаю, он смог их убедить, что это был решающий момент в истории взаимоотношений Востока и Запада, что советская система доходов в твердой валюте была ослаблена более, чем когда-либо ранее, и что доходы от экспорта нефти и газа.
Я думаю, что существовала идея разделения бремени, разделения убытков, понимание, что мы должны стиснуть зубы и сделать этот шаг в наших общих интересах безопасности. Как ни странно, саудовцы оказались более гибкими, чем наши европейские союзники; возможно, они лучше понимали масштабы опасности для их региона и возможные последствия действий Советского Союза на Ближнем Востоке для королевства.
Они были более озабочены вопросами безопасности — вплоть до паранойи по отношению к Москве, в отличие от наших европейских друзей. Я действительно думаю, что это был важный момент, и это был один из немногих случаев, когда мы так прямо давали указания.
Я не могу сказать точно, было ли правительству Саудовской Аравии известно о тайном плане урезания доходов Москвы, но все же, я думаю, что было. Иначе альтернативой было бы просто помогать экономикам западных стран.
И я также уверен, что у них было намерение сделать это вследствие их оборонных интересов в регионе и нашей готовности действовать решительно и принять на себя критику за такие вещи как продажа авиационных комплексов радиообнаружения и наведения (AWACS), что, как вам известно, рьяно осуждалось.
Так что я думаю, что эпизод США-Саудовская Аравия или их отношения в период администрации Рейгана были одним из наименее известных, но крайне важных аспектов нашей общей стратегии в отношении Советского Союза. И мы стремились подчеркнуть их не только в финансовом и экономическом отношении, но и расширять их на такие страны, как Афганистан и другие нестабильные страны третьего мира.
Я, конечно, очень высоко оцениваю ключевые вмешательства со стороны Саудовской Аравии, которая оказала ценную услугу в то время, когда мы не могли дать четкие объяснения миру, что именно мы делаем. Это была более широкая секретная стратегия, в которой они играли роль, которую, возможно, они даже полностью не осознавали. Сомневаюсь, что они это осознали, так как данная информация была засекречена.
— Возможно ли такое сегодня? Ведь рынок энергоносителей существенно изменился и по качественным характеристикам, и по механизмам функционирования?
— Сказать по правде, я думаю, что все те изменения на рынках природного газа в большой мере зависели от этого. Я имею в виду, что сегодня мы имеем спот-рынок природного газа, чего не существовало в принципе в то время. Советский Союз всегда работал с Западом по так называемым контрактам «бери-и-плати» — строишь трубопровод и инфраструктуру, берешь газ и платишь штрафы, если не соблюдаешь условия договора или не выбираешь количество. Сегодня, как я понимаю, ряд западноевропейских компаний платит штрафы, так как спот-цены на газ упали ниже уровня договоренностей «бери-и-плати». Как вы знаете, сланцевый газ весьма значительно изменил условия игры на рынке и на сегодняшний день полностью уничтожил экспорт российского газа в США.
Так что «Газпром» действительно очень сильно нервничает по поводу данных событий, хотя во всеуслышание утверждает, что это не так. А Западная Европа осторожничает. Почему? Потому что уже были прецеденты, когда Россия, как и Советский Союз до нее, использовал газ в роли политического оружия, чтобы влиять на поведение Штатов, в особенности, и своих ближайших соседей.
Иногда это выливается в договорные споры, такие как в ситуации с Украиной.
И в результате это привело к репутации ненадежного поставщика. И теперь мы знаем, что Россия готова использовать природный газ в своем арсенале различных приемов против государств, при их провокациях или действиях, противоречащих интересам Москвы. И таким образом, Западная Европа, действительно осознала, что это реальность. И сегодня термин «политика трубопроводов» слышится по всему миру.
— Все, о чем вы рассказываете, существовало только в виде наработок экспертных и консультационных групп или же было оформлено директивными документами, государственными актами США?
— Директива о решениях по национальной безопасности номер 66 описывает экономические и финансовые аспекты стратегии по уничтожению Советского Союза.
Директива о решениях по национальной безопасности номер 75 описывала общую стратегию в отношении Советского Союза. Я не помню ее точного названия, но оно звучало примерно так: «Политика США в отношении Советского Союза» (National Security Decision Directive 75 «U.S. Relations with the USSR» — В.К.). Она давала широкое видение вопроса. Документ включал меры по наращиванию военной мощи, основные цели по ограничению возможностей Советского Союза во всем мире, по ограничению их авантюризма, по наложению ограничений на их экономическую и финансовую систему, по изменению внешней политики США на более откровенную, более прямолинейную, а также общую картину интегрированной систематической стратегии Америки с целью отбросить и, в конечном итоге, привести Советский Союз и его империю к смерти — все это было описано в одном документе, экономический раздел которого мне выпала честь написать.
В мае 1983 года в документе Международного энергетического агентства было закреплено намерение Европы избегать зависимости от поставок одного поставщика, естественно под этим одним поставщиком прямо подразумевался Советский Союз. Они очень сопротивлялись внесению в документ лимита в 30 процентов (на потребление советского газа — В.К.), как вы сами понимаете. Это было, конечно же, занесено в протокол саммита, и все понимали, что речь шла о 30 процентах, но с дипломатической точки зрения они не хотели упоминать Советский Союз и, конечно же, они не хотели численного обозначения этого потолка. Так что, я полагаю, это не было большим сюрпризом (для европейцев — В.К.), но мы четко хотели навязать нашу американскую позицию, и мы не собирались прогибаться в этом вопросе: тридцать процентов были реальной цифрой, и они должны были это понять.
В документе также говорилось об ускорении разработки огромного газового месторождения в Норвегии, месторождения Тролл, и о том факте, что это потребует «надбавку за безопасность» в смысле цены и инвестиций для ускорения добычи. Но мы считали это совершенно необходимым, чтобы нейтрализовать чрезмерную зависимость Западной Европы от советского газа.
А это, конечно же, ограничило бы возможности Советского Союза пускаться в авантюры по всему миру, расширять сферу своего влияния и интересов, иногда в агрессивной манере, как, например, в Афганистане. Нам нужно было сдержать авантюры СССР и лишить его денег.
— В чем заключалась общая стратегия борьбы с Советским Союзом, в разработке которой вы принимали участие?
— Общая экономическая и финансовая стратегия, разработанная для того чтобы ослабить — если не полностью свалить с ног СССР — состояла из нескольких компонентов.
Первым из них было установление так называемого «потолка» — жестких ограничений на поставки Советского газа в Западную Европу, так чтобы Западная Европа зависела от советских поставок не больше, чем на 30%.
Второй компонент был не менее важен. Он состоял в прекращении субсидирования и предоставления займов СССР и принуждению их к выплате процентов по кредитам. И мы честно пытались отговорить даже частные коммерческие учреждения от предоставления Советам взаймы, сообщая им о рисках для банков ввиду слабости потока твердой валюты Советов, что заставило банки нервничать при предоставлении кредитов СССР. Так что деньги, кредитование — вот что было вторым компонентом.
Но мы также работали и над третьим компонентом, который заключался в убеждении Саудовской Аравии в том, что они должны увеличить выработку нефти для того, чтобы снизить ее цену. Сейчас мне видится множество преимуществ в снижении цены на нефть, но это одно, в частности, было направлено на ограничение доходов Советского Союза от продажи нефти. Счет шел на каждый доллар: каждый доллар снижения цены на 1 баррель нефти заставлял Москву терять от 500 миллионов до 1 миллиарда долларов на этом виде заработка. Я не участвовал в данных переговорах, так как они не входили в рамки моей компетенции, но я искренне считаю, что Билла Кейси можно назвать архитектором данного этапа.
Таким образом, у нас имелось 4 элемента экономической и финансовой стратегии. Остальные элементы, которые должны были привести к падению СССР, были в других областях. Главная военная организация США, возглавляемая Кэпом Уайнбергером, министром обороны, всеми силами пыталась держаться на должном уровне; это влекло за собой огромные затраты на поддержание военной мощи США. И, конечно же, это помогло пробить огромную брешь в уже прилично раздутой советской экономике.
Затем последовало размещение баллистических ракет «Першинг» и крылатых ракет в Европе, что было весьма провокационным шагом, однако ясно дало понять, что мы не собираемся сидеть, сложа руки, пока Советский Союз продолжает расширять свои владения в Афганистане и на других территориях… И существенным моментом стало то, что мы сумели уменьшить время полета наших ракет до 6 минут, что стало большой проблемой для Москвы.
Затем настало время войны идей. Джин Киркпатрик и другие деятели из ООН, как и сам президент, говорили о Советском Союзе, как об империи зла, действительно, пытаясь рассказать правду о природе нашего противостояния.
И это было попыткой распространить культуру свободы и силы личной инициативы и воли.
Честно говоря, когда мы начали вставлять палки в колеса советской экономики и засыпать песок в ее мотор, управление этим сложнейшим комплексом вышло за пределы человеческих возможностей.
— И вы еще упоминали про ограничение по технологиям, которые могли быть проданы Советскому Союзу… Четвертый компонент экономической стратегии.
— Насколько я помню, ограничения по технологиям, которые было разрешено предоставлять Москве, устанавливались через Координационный комитет по многостороннему контролю за экспортом, известный в то время под кратким названием КОКОМ. Это был комитет НАТО, место, где рассматривали военную значимость технологий и оборудования, предназначенных для продажи Советскому Союзу, и оценивали, не вредит ли их передача СССР интересам безопасности Запада. И как мне помнится, порог был установлен на уровне IBM360, который в то время считался компьютером с незначительными возможностями.
Как вы, может быть, знаете, французская разведка передала США (добытый ими) секретный перечень технологий, за которыми охотились КГБ, ГРУ и другие – список был толщиной в телефонный справочник. Прочитав этот том, мы осознали невероятные масштабы советской программы приобретения технологий, способность раскрыть по ним технологические секреты и использовать их в военных целях: для систем наведения ракет, ракетных комплексов, летательных аппаратов – весь спектр.
Так что президент был уверен, что технологии были важнейшим компонентом экономической и финансовой стратегии, и я, конечно же, тоже так думал — технологии были одним из пунктов моего первого разговора с президентом, наряду с кредитами, природным газом и ценами на нефть.
— Насколько другие члены кабинета и союзники разделяли мнение вашей группы, собравшейся вокруг президента Рейгана?
— Да, наш подход был весьма смелый, и его считали контрпродуктивным и европейцы, и многие в администрации президента Рейгана, и многие сотрудники Центрального разведывательного управления и других разведывательных служб Соединенных Штатов. Они чувствовали, что это была попытка коренным образом изменить, отбросить эту непобедимую сокрушительную силу в ландшафте мира – этого Джаггернаута под названием Советский Союз, который, все считали, будет существовать еще очень и очень долго, многие поколения. Насколько я мог представить, Советский Союз будет существовать вечно. И любые попытки уколоть медведя, преследовать его и искать уязвимые места, «перекрыть кислород» на трубке его жизнеобеспечения – что бы ни придумали США, все будет считаться провокацией, контрпродуктивными стараниями и приведет к отчуждению с союзниками в отношении транзитных договоров, что будет только выгодно Советскому Союзу.
Мой образ мышления был образом мышления банкира… Приходилось сдерживать устрашающее количество оппозиции. Это был вопрос веры в стратегию, веры в то, что если бы мы смогли реализовывать ее хотя бы в течение короткого периода времени – года, двух лет, и институциализировать ориентацию на безопасность в экономических и финансовых отношениях Востока и Запада, то со временем мы могли бы спровоцировать крушение поезда — экономического поезда из неумолимого потока проблем, который мчится к банкротству и коллапсу. В более широком смысле, нам нужно было ускорить крушение этого поезда.
— Как такой небольшой группе – очень энергичных, это правда, людей – удалось навязать политику всем несогласным внутри государства и в Европе?
— «Сдерживание» ушло с повестки дня. Мы больше не собирались усмирять «советского медведя», который шагал по всему миру, бросая вызов интересам Америки во многих регионах вплоть до непосредственного юга от нас. Куба, конечно, и другие, чьи голоса становились все громче. Президент Рейган считал такую ситуацию неприемлемой на очень простом, элементарном, прямом уровне, таком, каким он часто казался при публичных выступлениях. Однако видение президента не получило заслуженной оценки, как и его мужественное решение открыто отстаивать свои ценности и принципы — его собственный кабинет, конгресс и восточный истэблишмент, который тогда в большой степени управлял Америкой, не просто выступали против него, а собирались яростно сопротивляться.
Это была строго секретная операция. Некоторые люди знали некоторые ее аспекты. Однако полная картина данной операции была совершенно засекречена.
В такой атмосфере мы и действовали — небольшая группа людей, которым выпала честь быть посвященными и участвовать в воплощении стратегии разрушения Советского Союза экономически и финансово.
— Как же вам удалось склонить европейцев к своей политике?
— В Европе они были не просто расстроены — они рвали и метали, вот как они были недовольны тем, что нужно было пойти на риск разрушения десятилетий усилий, затраченных на разработку стратегий, маневрирование, управление взаимоотношениями с Советским Союзом так, чтоб избежать пессимистичных сценариев.
Они сопротивлялись тому, чтобы американский президент навязывал им убеждение в том, что рост поставок советского газа в Европу каким-то образом может увеличить их зависимость и отсечь доступ к более безопасным западным альтернативам. Они искренне не считали это проблемой. Президент Рейган чувствовал, что необходимо брать ситуацию под свой контроль. Он считал, что если не мы, то кто? Если не сейчас, то когда?
Президент явно видел, что мы выдыхаемся, и что Москва занимала лидирующее положение, ловко оборачивая разногласия между США и Европой в свою пользу. Это было почти похоже на возврат к временам операции «Трест» Феликса Дзержинского и Ленина, когда американские промышленники посредством обмана были вовлечены в схему финансирования большевистской революции — хотя у американских и всех остальных «доноров» были совершенно иные намерения. Президент знал эту историю и чувствовал, что мы снова попали в похожие неприятности. И, я думаю, что именно тогда было принято решение, что это не будет выглядеть красиво, мы не будем держаться за картинку единства и решимости НАТО. У нас было слишком большое желание обезопасить себя с обеих сторон Атлантики, все должно было измениться и, в некоторых случаях, даже разрушиться, чтобы достичь определенных результатов. Сейчас мы понимаем, что этим результатом был развал Советского Союза.
— Был ведь еще аппарат Североатлантического альянса. НАТО принимало какое-либо участие в создании экономического давления на СССР?
— Мы обратили внимание на тот факт, что в НАТО существовал секретариат по экономическим вопросам, который не был загружен работой и о котором политические деятели по большей части забыли… Мы считали, что в НАТО необходимо было провести обсуждение, затрагивающее экономические и финансовые аспекты с точки зрения безопасности. Это было важным прецедентом, и представители НАТО сами захотели провести подобное обсуждение.
На данных заседаниях мы пытались поддерживать интеллектуальную беседу и открытый диалог, если так можно выразиться, о том, каковы были наши идеи о недопустимой зависимости Западной Европы от поставок Советского газа, к примеру. Не столько об атаке на валютные доходы СССР, потому что в то время мы не хотели допустить утечки информации. Существовало слишком много… слишком много возможностей ее утечки в Москву. Так что это был секрет. Однако, мы могли говорить об отдельных аспектах стратегии. Так что, там снова противоречащие убеждения США и Европы вышли на поверхность…
1982 год был невероятно значимым в судьбе данной стратегии. Это был год, в который произошли наиболее резкие исторические изменения. Это был наш подход к резкому повышению роли секретариата НАТО по экономическим вопросам. Для того чтобы мы могли попытаться создать интеллектуальную, академическую, а также политическую основу для консенсуса по безопасности в этих вопросах.
Затем обороты деятельности секретариата НАТО снизились… Совсем немного, но снизились.
— Господин Робинсон, в свете противоречий между Украиной и Россией по поставкам газа (зимой 2010-2011 гг. – В.К.): если на Россию нужно будет оказать давление, как бы вы действовали в нынешней ситуации?
— Если бы у нас возникла новая проблема с Россией, то я бы, скорее всего, вернулся бы к аспектам стратегии Рейгана, на этот раз используя спот-рынок природного газа, который в те времена не существовал. Помните, мы были вынуждены использовать газовое месторождение Тролл, так как у нас не было спот-рынка, который значительно упрощает процесс принятия решений.
Я бы непременно захотел найти безопасные альтернативы поставок в Западную Европу, кого-то, кто сам по себе был бы заинтересован в трубопроводе Набукко, к примеру. Так что диверсификация поставок остается основной проблемой для Западной Европы, им все еще необходимо избежать зависимости от России в плане поставок природного газа, и это факт. Сейчас это стало проще с открытием сланцевого газа в США и с наличием спот-рынка газа. И я думаю, что осознание данных уязвимых точек значительно возросло, отчасти из-за той жесткой борьбы, через которую мы прошли в годы правления Рейгана, чтобы показать, как газ может быть использован в злонамеренных целях и для оказания давления.
Так что, я думаю, что некоторые из уроков времен Рейгана все еще применимы в наше время. И оглядываясь на те события, я могу сказать: они были просто поразительными.
— Таким образом, Советский Союз распался благодаря и вашим личным усилиям. Вы не вполне ожидали, что стратегия сработает настолько эффективно. Что вы ощутили, когда президент Горбачев объявил о прекращении существования СССР?
— Это было ощущение восторга. Это было… Это было непередаваемое чувство радости. Я, действительно, считал, что мне придется жить в тени советской угрозы всю свою жизнь, и что моим детям и внукам придется жить так же, бесконечно. И я испытывал не меньшую радость за наших друзей из Центральной и Восточной Европы, от того, что триста миллионов людей могут перейти под свет свободы. Это было всепоглощающее чувство, и я все еще реагирую на это с огромной радостью, говоря об этом даже сегодня.
Конечно же, с того момента мы испытали взлеты и падения, но на тот момент это был настоящий прорыв. Эта операция поначалу не была такой злоумышленной, какой она стала потом. Я думаю, что это произошло благодаря оптимизму, искренности, проницательности и настойчивости особенного человека — Рональда Уилсона Рейгана.
И еще несколько человек, такие как Кларк, Миз, Кейси и Уайнбергер, которые были ядром группы, искренне верили в ценности, принципы и способности этого уникального человека. И это доказало мне, что небольшая группа единомышленников действительно может изменить мир — в случае развала СССР буквально. Это осознание с того момента всегда согревало мне душу, и дало мне надежду на будущее России, так как русский народ тоже хотел этого.
