Анна Кочарова, обозреватель МИА "Россия сегодня"
Известный отечественный джазовый пианист Михаил Окунь даст концерт в Московском Международном Доме Музыки 14 октября. Концерт приурочен к 70-летию музыканта, хотя сам он говорит, что ничего не отмечает, а просто выйдет сыграть для публики.
Михаил Окунь в разные годы не только выступал сольно и с небольшими составами, но и играл с известными советскими джазовыми оркестрами (Утесова и Лундстрема), работал с Оркестром кинематографии и аккомпанировал эстрадным исполнителям, например Людмиле Гурченко.
14 октября он выступит со своим трио, в составе которого контрабасист Виталий Соломонов и сын Михаила Моисеевича — Яков Окунь, известный джазовый пианист, блестяще владеющий ударными инструментами. Во втором отделении сыграют легенды советского джаза Герман Лукьянов, Виктор Гусейнов, а также более молодые исполнители.
О джазе, о комсомольцах, которые любили "музыку толстых" и о том, можно ли научить чувству свинга Михаил Окунь рассказал Анне Кочаровой.
Чтобы послушать записи Трио Михаила Окуня — нажимайте на значок "play" внутри текста.
— Михаил Моисеевич, вы много лет играете в клубах и на концертах — какая публика сегодня ходит на джазовые концерты?
— Очень много старых слушателей, которые ходят давно. И очень много молодых. Отличается сама обстановка в клубе и на концерте. В клубах мне нравится выступать больше, чем в концертных залах. Это демократичнее, ведь джаз-искусство демократичное. И хотя джазовые концерты сегодня проходят и в филармониях, все же джаз пока не стал академическим искусством. Думаю, ему не грозит академизм.
— Когда-то, открывая для себя джаз, я пыталась понять, то такое свинг? Один музыкант сказал мне, что это нечто необъяснимое. Это так?
— Это качество исполнителя, а качество нельзя объяснить или определить. Многие пытаются определить, что это, но безуспешно. Еда вкусная? Расскажите, почему?
С этим качеством нужно конечно родиться. А среда, в которой растет человек, может помочь быстрее разобраться в твоих привязанностях, раньше понять, что нравится. Когда я начинал заниматься джазом, здесь практически не было никакой среды. Было несколько музыкантов молодых и не очень, которые этим увлекались. Джаз нельзя было услышать по радио. А чтобы послушать, нужно было прилагать усилия.
И вот ты случайно что-то где-то услышал, потом заинтересовался. Потом стал спрашивать, куда-то ходить на концерты с подозрительными названиями со словом "джаз". Тогда ведь уже проходили джазовые концерты, играли замечательные музыканты, среди которых было очень мало людей с профессиональным музыкальным образованием. Было много инженеров или талантливых людей, которые увлеклись джазом независимо от профессии.
— Как вы пришли в джаз, ведь по образованию Вы — как раз инженер?
— Я увлекся сначала рок-н-роллом. Все началось с обычных школьных "танцулек", где все это крутили. Ведь были знаменитые пластинки "на ребрах", которые продавались на Лубянке в подворотнях, рядом со зданием КГБ. И вот там случайно оказался джаз.
Самая первая пластинка, которая меня потрясла — это была запись оркестра Каунта Бейси с Эллой Фицджеральд.
Пластинок было много в частных коллекциях. Их привозили дипломаты и военные из-за границы. Кстати, все пластинки были отборными. Эти люди обладали и вкусом и знанием. Когда уже границы открылись, выяснилось, что существует огромное количество неважных записей, но это и естественно.
— Какие-то дал послушать, и мне не их вернули, что —то раскололось. Кое-что осталось конечно. Но у винила есть хорошее звучание, которого нет на цифре. Аналоговые записи отличаются, потому что там нет разложения тембров на составляющие. Пускай, это не так качественно и стерильно. Но зато есть тембральное богатство.
— Можно ли сказать, что во времена, когда вы начинали играть джаз он был часть большой культурной "тусовки"?
– Нет, количество концертов и круг любителей джаза никогда нельзя было сравнить с филармонической публикой. Это проводилось очень редко, в лучшем случае какой-нибудь один фестиваль в год в Москве, правда собирал он полные залы.
Может быть, еще играло роль то, что это было вроде бы политически запретное. Хотя на самом деле ничего политического запретного в этом не было. Я не застал времена, когда за это наказывали. Мне, кстати, многие не верят, особенно за границей. В этом не было никакого подвига, что хотели — то и играли. Другое дело, что нам никто и не помогал. Мы жили сами по себе. Где можно было — там играли, где нельзя — туда и не рвались, не устраивали никаких демонстраций.
Например, было такое кафе "Молодежное", и там играли джаз по пятницам. Этим кафе ведал нарком комсомола. Жизнь ведь не остановишь — среди комсомольцев нашлись любители джаза, ну, и слава богу! Ходили слухи, что огромная коллекция джазовых пластинок была у Косыгина, у Андропова — но я не знаю. Говорили, что есть такие партийные "бонзы", которые увлекаются джазом.
— Когда на сцене собираются несколько человек и импровизируют — что происходит между вами в этот момент?
– Да ничего особенного, играем просто и все, внимательно слушая друг друга и стараясь сохранять ансамбль. Обычно подбираются люди, близкие по вкусам. Ведь в джазе очень много стилистических направлений, и обычно вместе играют музыканты, которые любят что-то похожее. На сцене соблюдают правила коллективного музицирования. Эти правила не такие уж сложные, их легко освоить.
Что видит человек из зала?.. Ну, допустим, четырех мужиков, которые с удовольствием издают какие-то звуки. У меня была одна знакомая, которую я пригласил как-то на концерт. И она потом сказала: "Какие же вы красивые на сцене, а в жизни — убогие!" Может быть это влияние сцены, когда человек приподнят на полтора метра над залом и уже кажется "божеством"?..
Джаз — это живое искусство, потому что вы не знаете, что сыграете в следующий момент, если это честная импровизация.
Люди разговаривают на одном музыкальном языке, руководствуясь одними и те же правилами. Они знают, что происходит сейчас, что будет через 10 или 35 тактов — поэтому они не расходятся. Но в зависимости от уровня и таланта музыкантов — это может быть интересно или нет.
— Вы работали с известными джазовыми оркестрами, например с Утесовым и Лундстремом, играете соло, трио — что Вам больше нравится?
– Мне все нравится, любая работа ставит определенные задачи, которые нужно решить. Мне нравится любой род деятельности музыканта. Я с удовольствием работал и в ресторанах, и в оркестре кинематографии на каких-то записях, с эстрадными певцами и певицами, с классиками.
— А как вы занимаетесь? Я слышала, что например величайший джазовый пианист Оскар Питерсон играл ежедневно Хорошо темперированный клавир Баха…
— А как же не играть ХТК? Чтобы стать хорошим джазовым музыкантом, нужно, прежде всего, стать хорошим пианистом.
Я поздно начал серьезно относиться к музыке — сначала был инженером. А в детской музыкальной школе вообще мечтал только о том, чтобы побыстрее закончить занятия и пойти играть в футбол.
— Сейчас уже джазу учат в профессиональных заведениях. Этому искусству можно научить?
— Когда Моцарт был маленький — консерватории еще не было. Что важнее? Система образования? Ведь ее главная роль в том, что она создает среду, где молодые музыканты могут общаться, спорить. А то, у какого профессора учился — это неважно. Занятия джазом требует того же самого, что и академическая музыка. Человек может стать музыкантом, когда он начинает заниматься с удовольствием.
