Вадим Дубнов, политический обозреватель РИА Новости.
3 октября 1993 года в Москве граждане России стреляли в других граждан России из самых разных видов оружия, из окон окрестных домов били снайперы, и на войне было как на войне. Просто по тем временам еще никто толком не знал, как война выглядит.
Многомесячный спор между президентом страны и парламентом закончился тем, что некоторые потом стыдливо назовут "событиями октября 1993 года", а кто-то, следуя формальным признакам, скажет о попытке вооруженного мятежа.
На самом деле в то воскресенье, которое никто не назовет черным, случилась гражданская война. Несмотря на то, что уже в понедельник все было фактически решено и закончено, и те, кто мог стать врагами, не успели ими стать, так и оставшись в большинстве своем болельщиками, стоящими рядом друг с другом на Краснопресненской набережной, вместе любуясь заревом над Белым домом.
Прошло 19 лет, наступает последняя некруглая дата перед двадцатой годовщиной, в которую государство что-то должно будет сказать своим гражданам, потому что ничего не сказать в такую годовщину нельзя.
Можно, конечно, еще раз предостеречь тех, кто, не думая о будущем, раскачивает лодку. Можно сообщить, что страна, к счастью, пережила то лихолетье и рассталась с ним и со временем, в которое так трудно было не совершать ошибок. Можно будет помянуть тех, кто отстаивал будущее России, не уточняя при этом, по какую сторону от входа в Белый дом оно отстаивалось, и, конечно, о том, что страна сделала свой исторический выбор, и с этого пути не свернет.
Риск Термидора
Не все войны на свете описываются известной формулой Клаузевица, по которой война — это политика, сменившая перо на меч. Тем более гражданская война. Не была таковой ни американская гражданская война, ни испанская в 1936-м, ни даже наша, в 1918-м.
Наверное, про гражданские войны этот расхожий тезис звучит не так поэтично, потому что там, где он справедлив, в огнестрельное продолжение обычно переходит не политика, а обыкновенная дворцовая грызня.
История вообще редко выбирает на роль своих делателей людей, которые этого достойны, и ей остается только снисходительно наблюдать за тем, как избранники выдают свое тщеславие за борьбу идей. Но, вопреки истинным мотивам тех или иных людей, за их суетностью и в самом деле могут скрываться настоящие смены вех, и с гражданскими войнами, даже худшими из них, так бывает особенно часто.
В 1993-м делили власть, о правилах дележа которой не удалось договориться за два года до этого. Это обычный риск любой революции — обернуться Термидором. И, конечно, не 3 октября этот Термидор по новейшему российскому календарю наступил. Просто именно после него стала неизбежна Чечня, и, может быть, это тот случай, когда "после" — отчасти и "вследствие".
Гонки по перпендикуляру
Октябрь 1993 года покончил с привычкой считать, что стрелять по своим — это такое происшествие, которое даже в советское время было чрезвычайным, как Новочеркасск. После Белого дома границы допустимого небывалым образом расширились, и дудаевский дворец в Грозном — из той же архитектурной традиции, что Белый дом, и горел очень похоже.
1993-й стал концом иллюзий, порожденных 1991-м. Финалом двухлетнего упоения, постылым пониманием, что все закончилось, толком не успев начаться, и вопрос шел даже не о том, идти ли вперед или возвращаться назад. Спасать оставалось только шанс двигаться в сторону, потому что альтернативой был такой разворот, по сравнению с которым времена, покинутые в 1991-м, могли и в самом деле показаться торжеством гуманизма.
1993-й похоронил то, что уже было умерщвлено или выдохлось само по себе, в пылу полемик, отставок, референдумов с "Да. Да. Нет. Да" и указов об особом управлении страной. Реформы были фактически свернуты за год до этого. Все, ради чего затевалась приватизация, было из нее выхолощено.
Просто тогда, до октября, тех, кто надеялся на чудо возрождения, еще называли романтиками, последние из них еще уговаривали себя, что прямая наводка по Белому дому будет ужасной, но необходимой ценой за будущее очищение.
Пройдет немного времени после октября, и их будут называть "демшизой", сначала пряча глаза от некоторого стыда за такое легкое расставание с иллюзиями, а потом с улыбкой, все более уверенной и все чаще насмешливой.
Незаконченная история
И кому сейчас обратиться с юбилейной речью к народу, если те, кто участвовал, уже много лет предпочитают об этом не вспоминать, а те, кому по положению будет приличествовать с этим обращением через год выступать, с одинаковым успехом могли в те дни оказаться с любой из сторон?
У гражданской войны вообще не бывает дней победы, а уж у нашей — тем более. Никто не победил, только исполнительная власть, будто в качестве трофея, заняла принадлежавшие власти законодательной руины Белого дома. Погибли люди, то ли десятки, то ли сотни — кто их считал, если так никто и не понял, за что именно они погибли?
Те, кто отстоял наше развитие по перпендикуляру, потом дважды жгли Грозный, и кто кого победил в однодневной войне, так и остается неизвестным, и вряд ли это прояснится в будущем, потому что это никому, кажется, не интересно уже сейчас, и это тоже будет большой проблемой для того, кто захочет сочинить юбилейную речь.
Гражданская война не стала даже историей, потому что история не закончена. На то, о чем спорилось 19 лет назад, просто махнули рукой — вместе с историей, которая не закончилась так же, как не доспорен спор, который незачем и некому завершить. Как еще не закончены реформы. Как не закончена Чечня.
И то, чего не будет завтра — это все то, что не решено вчера и не стало историей сегодня. Через год — круглая дата, когда нечего итожить, не с кем примиряться. Такая история.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
