Дмитрий Бабич, политический обозреватель РИА Новости.
Смерть бывшего президента Чешской республики Вацлава Гавела воспринята в Чехии с печалью, но без трагизма. За свою жизнь этот незаурядный человек успел добиться почти всех целей, которые поставил себе еще в молодости. Смыслом и целью его жизни было обеспечение человеку свободы выбора. Сегодня эта свобода у чехов и их соседей есть - по крайней мере, у них есть свобода выбора правящей партии, а также мощная, буквально вошедшая в гены защита от коммунистической демагогии. Именно так Гавел понимал свободу, такое ее понимание было привито ему всем его жизненным опытом.
Если кто-то может пойти в своем понимании дальше, дорога ему открыта: в последние годы жизни Гавел не просто ушел из президентского дворца - он с радостью отошел и в целом от политической жизни, с ее неизбежными компромиссами, умолчаниями и вихлянием между правыми и левыми.
В последние годы он занимался почти исключительно моральными оценками тех или иных политических действий, событий или тенденций. Гавелу это было близко и легко - совмещение морали с политикой в свое время стало его фирменным знаком на мировой арене.
России в этих его моральных оценках неизменно доставалась роль мальчика для битья.
Гавел полностью встал на сторону Саакашвили в грузинских событиях 2008 года, он выступил против даже гипотетического допущения членства России в НАТО и Евросоюзе, в своих речах он не раз отказывался рассматривать Россию как европейскую страну. В 1999 году Гавел поддержал натовские бомбардировки Югославии и не признал позитивной роли Черномырдина в отыскании компромисса, завершившего военные действия.
Но что стояло за этими жесткими оценками? Сколь ни странно, за ними часто проглядывало чувство, похожее на обманутую любовь, на фрустрацию от несбывшихся ожиданий. До ставшей для многих неожиданностью победы "бархатной революции" в Чехословакии в 1989 году Гавел не имел репутации русофоба. В своих статьях для аникоммунистических изданий в самиздате или "тамиздате" Гавел неизменно рассматривал российских диссидентов как важный отряд восточноевропейского демократического движения, частью которого ощущал и самого себя. Возможно, Гавел ожидал, что и в России после перестройки к власти придут вчерашние диссиденты - так, как пришли к ней Лех Валенса в Польше, Витаутас Ландсбергис в Литве, да и он сам в Чехии.
К разочарованию Гавела, Россия пошла по другому пути. Не сработал в нашей стране и вариант со вторичной победой либералов после умеренно-левого "реванша" (в Польше во второй половине девяностых и до середины двухтысячных правили социал-демократы, затем отдавшие власть правым; по той же траектории прошли и Венгрия с Румынией и Болгарией). В России же меняющая обличья "партия власти" с начала девяностых годов прочно удерживала ключевые позиции, а наши "левые" во главе с Зюгановым и его КПРФ все еще периодически отмечают дни рождения Сталина. Какой уж там при таких-то левых "умеренно-левый" реванш, какая уж там европейская траектория.
Справедлив ли был Гавел в этой своей критике России? Наверное, не всегда, и даже такой либерал, как русско-американский профессор Александр Янов, в свое время назвал его отношение к России "грехопадением европейского интеллектуала". Думаю, в случае Гавела лучше говорить все же об ошибке, чем о сознательном грехе.
Большая часть жизни Гавела пришлась на самый лживый и унизительный период современной чешской истории. После интервенции стран Варшавского Договора в 1968 году из чешской компартии выгнали не только всех реформаторов, но и вообще любых людей, имевших хоть сколько-нибудь самостоятельную точку зрения. На важнейших постах в Чехии Густава Гусака оказались приспособленцы, политические флюгеры, не имевшие собственного мнения и готовые "колебаться вместе с линией партии". Ложь стала пропуском в элиту, цинизм стал непременным атрибутом преуспевающего карьериста. В свое время Гавел был не менее критичен по отношению к таким чешским врунам и циникам, чем к нашим нынещним конформистам. У него выработалось неприятие этого типа личности.
Парадоксальным образом именно отсутствие личностей в чешской компартии стало причиной избрания Гавела президентом в 1990 году. Сам Гавел, в то время только что вышедший из тюрьмы диссидент-драматург, не имел никакого опыта управления государством. Но, как он потом признался в интервью "Газете выборчей", терявшая власть компартия просто не смогла выдвинуть из своих рядов ни одного приемлемого для общества реформатора. Из-за 1968 года и последовавшей за ним чистки у чехов в 1989 году не оказалось наготове ни своего Войцеха Ярузельского, ни своих социал-демократов на манер венгерских или польских. В президенты пришлось взять самого известного а границей и наименее скомпрометированного дома чеха - Вацлава Гавела.
Большую часть работы по реформированию чешской экономики вытянул на себе в девяностые годы премьер-министр Вацлав Клаус, Гавел ему просто не мешал. У Гавела была другая роль: все знали, что пока он сидит во дворце в Пражском Граде, чешская политика не выйдет за определенные нравственные флажки. Наверное, поэтому Гавел и продержался у власти два срока подряд - он стал важным символом Чехии и в стране, и за рубежом.
Что от него останется? Как и любая незаурядная личность, он многогранен. Мне ближе всего следующий момент. В речи на вручении ему премии "Квадрига" в 2009 году Гавел фактически повторил заветную мысль часто критиковавшегося им Александра Солженицына. В благополучной Германии Гавел заговорил о... моральной крепости и выносливости, выковываемых в человеке каждодневной борьбой. Для поколения Гавела и Солженицына это была борьба с внешней несвободой, с коммунистическим тоталитаризмом. Тоталитаризм ичез, информация распространяется свободно, а свободных личностей - опять дефицит, да еще похуже, чем в гавеловской молодости. Легкость доступа к информации не означает ее автоматического усвоения. Все-таки свобода - это поиск, а не нирвана. Гавел это понимал.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
