Константин Богданов, РИА Новости.
19 ноября 1711 года родился Михаил Ломоносов – едва ли не крупнейшая фигура во всей отечественной науке. Сочетая необычайную ширину интересов с одиночеством уникального гения, Михаил Васильевич мог вызывать к себе любые чувства, кроме одного – равнодушия.
Дата рождения Ломоносова крайне условна – собственно, это вероятные два дня от вероятной же даты крещения Михаила Васильевича (21 ноября по новому стилю празднуется день Михаила Архангела). В ряде источников есть и путаница с годами – так, порой называют и 1712 год.
В любом случае, эти и другие возможные расхождения вряд ли имеют определяющее значение. Масштаб личности закрывает собой эти мелкие вопросы: для таких фигур в истории подойдет любая удобная дата – потомки все равно будут их помнить.
Икона имени себя
Ломоносов – это, пожалуй, самый яркий пример удачного выхода "из грязи в князи" в эпоху, зарегулированную сословными различиями, непотизмом, а среди ученых – еще и традиционными со времен Петра Первого преференциями иностранным специалистам.
И началось-то все с красивой даже для XVIII века авантюры, с самозванства, когда сын зажиточного холмогорского корабела выдал себя за дворянина, лишь бы поступить в Славяно-греко-латинскую академию. Потом обман вскроется, но талант Ломоносова уже будет очевиден настолько, что его не только оставят "в системе", но и направят учиться за границу, в Германию.
Однако Михаилу Васильевичу, как это ни странно прозвучит, сильно не повезло с популяризаторами от науки в последующий период.
Как только в отечественной пропаганде случался очередной приступ неистовой любви к родным осинам, обильно уснащавший Родину рожденными на ней слонами, тут же первым делом тревожили покой Ломоносова – едва ли не самого яркого и самобытного национального деятеля науки.
Ломоносов стал таким же "нашим всем" в науке, как Пушкин в литературе: непререкаемым гением отечественного производства, намертво вмурованным во все учебники истории и естествознания.
Был везде, и везде – сплеча
Количество областей, к которым Михаил Васильевич успел от души приложиться, просто поражает. От таких отвлеченных гуманитарных предметов, как стихосложение, грамматика и история (там он оставил весьма заметные и весьма неоднозначные следы) до практичных инженерных вопросов – например, горного дела или технологии оптических материалов.
И совершенно отдельно стоят легендарные мозаики Ломоносова из им же самим производимой цветной смальты – сплавом художественного порыва поэтической натуры и научного метода инженера-технолога.
Ломоносова в российской истории было необычайно много, и пусть не во всем он оставил по-настоящему важный (не раздутый впоследствии биографами) след, но отказывать "русскому Леонардо" в талантах не приходится.
Если призадуматься, то в этой широчайшей разносторонности отразилась сама история ломоносовского гения. Взойдя на вершину отечественной науки с самого низа, приложив массу усилий в учении, он, в сущности, так и остался шедевром вертикальной мобильности своей эпохи.
А шедевры уникальны и одиноки. И, как будто инстинктивно чувствуя одиночество у себя на Родине, Ломоносов стремился заполнить собой все доступное ему смысловое пространство.
И делал это в силу характера – импульсивно, сплеча. Грубая, варварская натура Ломоносова (сохранилась масса свидетельств, насколько Михаил Васильевич был тяжел в регулярном общении и в быту) перессорила его с огромным количеством людей при дворе и в Академии Наук.
Сын своего времени, во всем
Образ "главного русского ученого", травимого завистливыми бездарными немцами, который нередко возникает в биографических исследованиях, выглядит (да и является) излишне лакированным.
А ведь был и другой Ломоносов. Политик, "аппаратчик" от науки и интриган, верный соратник могущественного Ивана Шувалова, фаворита императрицы Елизаветы Петровны. Редкостный, кстати, склочник и клеветник: его переписка сохранилась, так что обширными хамскими пассажами в адрес третьих лиц (обычно, прямых конкурентов за влияние и, в современной трактовке, "бюджеты") мы можем любоваться и поныне.
Так, в сущности, именно Ломоносову мы должны сказать "спасибо" за фактическое аппаратное уничтожение одного из крупнейших российских историков своего времени Г.Ф. Миллера.
Грязная история, полная доносов, интриг и, как бы сейчас сказали, применения административного ресурса, регулярно подавалась впоследствии как борьба "национально мыслившего" Ломоносова против засилья в российской науке немцев, якобы притащивших туда чуждую норманнскую теорию зарождения государственности.
При этом за кадром, к примеру, остались огромные заслуги Миллера в историко-этнографическом описании Сибири. Кстати, изрядная часть его огромных сибирских архивов (так называемых "портфелей Миллера") до сих пор толком не введена в научный оборот.
Как тут можно расценивать роль Михаила Васильевича Ломоносова, который положил массу усилий, чтобы незамысловато сжить со свету конкурента? Тем забавнее выглядит тот факт, что в этой истории Ломоносов выступал в трогательном единении со своим традиционным и смертельным врагом из Академии Наук – Иваном Даниловичем (Иоганном-Даниилом) Шумахером, который тоже чувствовал в Миллере конкурента.
Михаил Васильевич был негладким человеком. Таким было то время, под стать ему был и природный гений, проросший снизу вверх через всю социальную систему, как упрямое дерево, разрывающее асфальт.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
