Дмитрий Косырев, политический обозреватель РИА Новости.
"Великая пролетарская культурная революция" в Китае началась якобы 16 мая 1966 года – 45 лет назад. "Якобы" потому, что главный ее зачинщик, Мао Цзэдун, считал, что на самом деле процесс пошел еще осенью 1965 года. Еще сложнее сказать, когда же он закончился. Если по китайским официальным документам того времени, то после смерти Мао. То есть после 1976 года, через десять лет. А на самом деле, видимо, в 1969-1970 годах. Тогда власть в стране, ввергнутой в тотальный революционный хаос, пришлось взять военным – уезд за уездом, провинцию за провинцией, расстреливая иногда на месте сопротивлявшихся революционеров.
Двадцатый век – век революций, но еще это век невиданной глобализации. И китайские события 60-х, даже информация о которых доходила до внешнего мира по капле, на самом деле идейно порождены за пределами Китая, и сами породили множество революций в местах, далеких от Великой стены. И хотя о 60-х в Китае написаны уже целые библиотеки, события сегодняшнего дня – арабские бунты, революции и погромы в Киргизии и многих других местах – заставляют сказать: "культурную революцию" надо изучать заново. Эта наука нужна нам сегодня.
Что означает "хунвэйбин"
Итак, с 4 по 26 мая в Пекине проходило расширенное заседание Политбюро ЦК китайской компартии. Оно и приняло те самые документы от 16 мая насчет начала "культурной революции", так же как и произвело множество кадровых перемен. И очень легко ошибиться, свести революцию к борьбе в высшем руководстве.
Так же как Вторую мировую войну можно свести к ключевому ее последствию – смены первой державы мира с Великобритании на США (а все прочее – на втором и иных местах), так и события в Китае можно упростить до предела, заявив: вождь китайской революции Мао Цзэдун в 1966 году не был даже главой государства, на этом месте был уже Лю Шаоци. А по итогам "культурной революции" Мао вернул себе верховную власть, более того – стал чем-то вроде живого бога.
Но какая же революция сводится только к смене высшей власти? Для самих китайцев и для внешнего мира главное было все же не в Мао. А в том, что взбесилось молодое поколение. Революция делалась руками миллионов подростков. Прежде всего школьников и студентов первых курсов. Они и называли себя "хунвэйбины" – "солдаты красной охраны". Еще были цзаофани – "бунтовщики", молодые рабочие. Сначала эти два движения дружили, а потом произошло то же, что между "аквариумистами" и "гопниками" в СССР в 80-х: передрались.
Это было попросту страшно: дети, восставшие против родителей и учителей. Неважно, что бунт их направлялся и подстрекался командой товарища Мао. Важно то, что не все и не всегда можно подстрекнуть. Власть чаще едет на гребне уже существующей волны, чем создает эту волну.
Да, китайская компартия сделала бунт молодежи своей официальной политикой. Но нет сомнений в искренности этих миллионов подростков, шельмовавших тех, кто раздражал их непосредственно – учителей, ученых, интеллигенцию. Элиту знаний. А уже потом – начальников, тех, кто "пошел по капиталистическому пути". То есть это и правда была "пролетарская культурная революция", революция бедных, полуграмотных, юных против культуры и авторитетов.
Университеты, институты громились, профессура и выпускники были объявлены врагами, сосланы в деревню. Убийства были, скажем так, не самоцелью, но полуофициальные данные говорят, что число насильственных смертей – более 1 миллиона 728 тысяч, включая 135 тысяч приведенных в исполнение смертных приговоров и 237 тысяч погибших в результате "столкновений между противоборствующими группировками". Ну, и еще голод, болезни, полный развал экономики – тоже сколько-то сотен тысяч или миллионов погибших. А начиналось всего-то с попытки установить революционное равенство путем уничтожения элитности в науке и образовании.
Революционный Запад и контрреволюционный СССР
Сегодня, когда мы наблюдаем за арабскими бунтами, есть смысл вспомнить, как оценивались события в Китае тогда, во второй половине 60-х, в разных мировых системах и цивилизациях. Оказывается, у той революции буквально сто лиц – в зависимости от страны, наблюдавшей за происходившим.
И вот что интересно: "революционный", "коммунистический" СССР пришел в ужас от китайских бунтов. И не одна интеллигенция, заметим, а все общество. Дело было не только в том, что страшно иметь безумцев у своих границ. А еще и в том, что советское общество тогда как раз переживало эпоху просвещения, каждое новое поколение советских людей – пятидесятники, шестидесятники, семидесятники – оказывалось грамотнее и интеллектуальнее предыдущего.
Образование было высшей привилегией и заслугой, неофициальной мечтой становилась чисто китайская конфуцианская идея: править государством, министерством, конторой и т.д. может только культурный (то есть высокоморальный) человек. В этом виделся путь вперед и вверх, из сталинского тупика. По сути, этот цивилизационный драйв и уничтожил одряхлевший коммунизм, идеологию равенства убогих, и сломался только в 90-е годы перед реальностями дикого капитализма и упадка школьного образования.
А вот в Европе, в США все было сложнее. Там назревал свой бунт – бунт молодого поколения, бунт против войны, против прежних культурных ценностей: очень сложное явление. Пик этого бунта пришелся на конец 60-х, и Мао, Китай, хунвэбины оказали тут довольно заметное влияние на все тех же западных студентов, подростков, школьников. Так же как Че Гевара и прочие революционеры.
Это же самое ощущается и сегодня в отношении россиян и "западников" к арабскому бунту или "цветным революциям" на постсоветском пространстве и не только на нем. Наследники "европейских хунвэбинов" 60-х инстинктивно считают, что бунтующий прав. Прав, чего бы он ни добивался – раскулачивания богатых, как в Египте, захвата квартир, как в Киргизии… раз вышел на улицу, значит – прав. А россияне, большая часть которых знает цену революций, воспринимают происходящее как минимум с сомнением.
Ну, а для Китая "культурная революция" однозначно – ужас, о котором и вспоминать страшно, и лучше не вести исследований (не заглядывать в пропасть), и предотвращать рецидивы следует любой ценой.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
