Дмитрий Косырев, политический обозреватель РИА Новости.
Все уже, вроде бы, сказано о том, как странно должен был выглядеть президент США Барак Обама при вручении ему 10 декабря в Осло Нобелевской премии мира. И о самой премии тоже все сказано - что с самого начала вручают ее не тем людям, что надо бы, и достижения их либо сомнительны, либо эти достижения превращаются в пыль уже через год после очередного Осло. Достаточно вспомнить таких лауреатов, как Михаил Горбачев, Анвар Садат с Менахемом Бегиным, или Ким Дэ Чжун.
Но, как недобро шутят в таких случаях, надо ведь что-то делать. В случае с президентом США - надо ехать в Осло, принимать награду и передавать присужденные ему деньги американским сиротам и бедным (как он уже обещал - а куда ж денешься?).
И еще, как положено, надо сказать хорошую речь при получении золотой медальки с профилем изобретателя динамита Альфреда Нобеля. И стараться на посту президента следовать, более-менее, принципам этой речи. По сути - сформулировать заново те идеи, за которые ему эту премию дали. И воплощать их в жизнь.
Например, так: я, Барак Хусейн Обама, принимая в этот день Нобелевскую премию мира, хорошо помню своих предшественников - американских и не только американских идеалистов, еще в начале 20-го века желавших запретить войну как способ решения международных проблем. Все они провалились.
Война останется с нами еще надолго. США, тратящие на нее больше, чем все их союзники по НАТО вместе взятые, должны твердо знать, что война в Афганистане - не последняя в истории человечества.
Америке не удастся повторить опыт моих предшественников между двумя мировыми войнами - впасть в изоляционизм, почти не участвовать в международной политике, довести вооруженные силы до минимальных размеров. И у предшественников этот номер долго не продержался - лишь до декабря 1941 года, когда на Америку напали.
Вдобавок пришел век, когда ни одна страна, большая или маленькая, изолированно существовать не может. Все связаны со всеми - в финансах, информационной сфере, безопасности. Мы переживаем переходный период, век хаоса, неуправляемых международных отношений, который завершится созданием какого-то совсем нового мира.
Все прежние подобные эпохи заканчивались мировыми войнами. Но сейчас не только мировая война, а даже и неразумная финансовая акция в одной стране нанесет неприемлемый ущерб другой стране. Мы связаны, мы меняемся вместе. Человечество никогда еще не оказывалось в такой ситуации.
И никогда раньше человечество не оказывалось в ситуации, когда военное превосходство оказывается бесполезным. Мой непосредственный предшественник продемонстрировал всему миру слабость Америки именно потому, что начал демонстрировать ее силу. Война оказывается не только последним аргументом сверхдержав. А еще и аргументом, как выясняется, неубедительным.
Мир, в результате, разрывается между двумя непримиримыми истинами: сегодня нельзя вести войну - и нельзя ее не вести. Можно ли, например, исключить возможность военного решения в Афганистане и Пакистане, где никому не подчиняющиеся территории на их границе могут еще не раз принести смерть людям, очень далеким от гор Центральной Азии? Можно ли бесконечно терпеть ситуацию в Сомали, стране без власти, чьи обитатели взяли привычку грабить торговые суда, идущие по одной из самых оживленных морских магистралей мира?
Войны еще будут. Вопрос лишь в том - какие и ради каких целей.
Про меня говорят, что я пришел к власти с твердым желанием вернуть Америке мировое лидерство, которое она утратила - или не смогла завоевать - из-за иллюзий моих предшественников. Это, конечно, правда, я хотел бы именно этого. Но я знаю, что вернуть это лидерство можно только умной политикой, а не силой.
Мне удастся вернуть Америке лидерство, лишь если я смогу уговорить собственный народ отказаться от того, что считается самой сутью американской идеологии. А именно, от убеждения в собственном неизменном превосходстве и в собственном праве навязывать свою точку зрения другим народам. В том числе силой. Когда-то, до рождения Америки, эта убежденность была привилегией лишь европейской цивилизации.
Я не знаю, удастся ли мне уговорить другие народы и другие цивилизации не принимать перемены в американском мышлении - если они будут - за нашу слабость.
Я знаю, что другие народы и цивилизации, которые сейчас усиливают свою роль в мировых делах, очень хотели бы отомстить Америке за то, чем она была более полувека. И Европе за то же самое, но длившееся дольше.
Но начинать перемены в мышлении надо именно с американского народа, с себя.
Я знаю, что вы присудили мне Нобелевскую премию мира исключительно в надежде, что я попытаюсь это сделать.
Я знаю, что у меня - Барака Хусейна Обамы, первого в американской истории президента, по крови принадлежащего к двум цивилизациям, и получившего начальное образование в третьей цивилизации - лучший шанс это сделать, чем у кого-либо из моих предшественников.
Поэтому с чувством надежды на собственные силы и терпение я принимаю сегодня эту награду.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
