Министр обороны Германии Крамп-Карренбауэр вчера в ходе выступления в Университете бундесвера (аналог нашей Академии Генерального штаба) заявила о намерении удвоить к 2031 году долю ВВП, которая идет на оборонные расходы.
Германия должна нарастить военные расходы до уровня полутора процентов от ВВП к 2024 году и до уровня двух процентов к 2031-му. С учетом сохранения нынешних темпов экономического роста к 2024 году оборонные расходы Германии составят более 63 миллиардов долларов, а к 2031-му — более 90 миллиардов долларов. Россия потратила на оборону в 2018 году около 61 миллиарда долларов.
Германия уже увеличила расходы на оборону с 41,6 миллиарда долларов в 2016 году до 49 милилардов долларов в 2018-м, Крамп-Карренбауэр, вступая в должность министра, пообещала продолжить усилия.
Ключевым нюансом в этих заявлениях является то, что Аннегрет Крамп-Карренбауэр в прошлом году сменила канцлера ФРГ Ангелу Меркель на посту главы Христианско-демократического союза (ХДС) и считается наиболее вероятным следующим канцлером.
Увеличение военного бюджета Германии проходит в контексте требований Дональда Трампа к европейским странам по увеличению их вклада в бюджет НАТО, которые он озвучил практически сразу после своего вступления в должность. Однако очевидно, что растущая военная мощь Германии и Франции ставит под вопрос всю сложившуюся систему международных отношений, где политическое и военное лидерство США более 70 лет воспринималось как аксиома.
Уютный и относительно безопасный мир меняется прямо на наших глазах.
Момент, когда Германия окончательно решит вернуть себе политическую субъектность, которая невозможна без сильной и дееспособной армии, случится уже в ближайшие годы. Именно тот день, когда бундесвер вновь станет крупнейшей (надеюсь, после России) военной силой Европы, и будет действительным окончанием Второй мировой войны и Ялтинского мира.
Очевидно, что создание Германией полноценной армии не будет оставлено без внимания Францией, которая претендует сегодня на лидерство в Евросоюзе и чья полемика в адрес НАТО и США куда более жесткая, чем позволяет себе Берлин. И конечно, не будет бездействовать и Великобритания.
Цель увеличить оборонные расходы до двух процентов ВВП была утверждена членами НАТО на саммите альянса в 2014 году. В апреле генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг заявил, что "с 2016-го до конца настоящего года мы добавили 100 миллиардов долларов дополнительно в оборонный бюджет".
Забавно, что первыми отчитались об увеличении военных расходов Эстония, Румыния и Польша. Других ассоциаций, кроме как сюжета для анекдота, лично мне в голову не приходит.
Но с Германией ассоциации совершенно другие. И не стоит себя успокаивать тем, что официальной идеологией ФРГ давно является толерантность, воля немецкого народа уничтожена непрерывным 75-летним покаянием, а четыре миллиона "немцев турецкого происхождения" служат дополнительной гарантией от повторения 1933 года.
Немецкие политики начали говорить о собственных стратегических интересах Германии. Министр Крамп-Карренбауэр сказала в Мюнхене буквально следующее: "Страна с нашими экономическими и технологическими возможностями, <...> геостратегическим положением и глобальными интересами не может просто наблюдать за ситуацией со стороны. У нас есть обязанность и интерес в том, чтобы активнее участвовать в международной жизни, — сказала министр. — У Германии имеются собственные стратегические интересы, и она готова их отстаивать".
Дальше были сказаны дежурные фразы про сотрудничество с европейскими партнерами, глобальные угрозы, укрепление военного партнерства с Францией и создание формальной структуры для оборонного сотрудничества трех крупнейших стран Европы — Франции, Германии и Великобритании.
Но в сухом остатке остается то, что если обнародованные Крамп-Карренбауэр планы будут реализованы, то в течение следующих десяти лет траты Германии на оборону превысят нынешний уровень расходов других стран ЕС, а также России.
Существуют мощные стимулы к дрейфу германской политики к самостоятельности, как вполне объективные, так и субъективные. При этом 70 процентов граждан Германии считают, что Крамп-Карренбауэр недостаточно подготовлена, чтобы занять пост канцлера. Это означает, что военный министр прямо заинтересована в том, чтобы тема "независимости" ФРГ в оборонной политике продолжала оставаться в актуальной политической повестке.
Немцы, которые уже досыта наелись меркелевской толерантности, с воодушевлением примут отчетливый национальный акцент в риторике нового поколения немецких политиков.
Растущая поддержка партии "Альтернатива для Германии", которая на последних выборах в Саксонии и Бранденбурге заняла третье место, сужает поле для маневра "респектабельных" ХДС и СДПГ. Они могут хоть до бесконечности говорить о том, что даже если АдГ получит 40 процентов голосов, она останется "нерукопожатной", но это, конечно, не так. Никто не сможет игнорировать волю такого количества избирателей.
Возрождающийся бундесвер не просто может стать новым национальным символом сильной, самостоятельной Германии. Он просто не может им не стать. А это будет означать полный пересмотр как отношений внутри Евросоюза, так и с Соединенными Штатами. Те тоже нащупывают новую модель отношений с изменившимся миром, где нерв глобального противостояния сместился из Европы в Тихоокеанский регион, в котором растет экономическая и военная мощь Китая.
Собственный голос Германии пока очень слаб. Немецкие политики зажаты стальными тисками сложившийся за 70 лет культуры "побежденных". Невозможно пока даже представить, чтобы германский политик начал говорить языком Качиньского или Орбана. Даже хамские требования Польши о репарациях смиренно проглатываются и не получают никакой внятной политической оценки со стороны Берлина. Нельзя. Это однозначно будет названо реваншизмом и возвратом к мрачным временам пакта Молотова — Рибентропа.
Но говорить собственным голосом вполне позволяет себе Франция. И заявление министра обороны Германии совпало по времени с публикацией интервью президента Франции Эммануэля Макрона, который призвал Европу сплотиться и укрепить свой суверенитет в военной и технологической сферах.
"Первое, что мы должны сделать, — это вернуть себе военный суверенитет".
А там, где есть военный суверенитет, возникает и политический. Точнее — последний и является подлинной целью.