Отмечается 100-летие знаменитого шестидесятника Булата Окуджавы

МОСКВА, 9 мая — РИА Новости, Павел Сурков. Когда 9 мая по радио и телевидению вновь зазвучит фронтовая "Мы за ценой не постоим", не все вспомнят, кто автор — настолько народной стала песня. А написал ее бард, который и сам родился в День Победы, навеки связав себя с важнейшей вехой в истории страны. Сегодня Булату Окуджаве, легендарному шестидесятнику, поэту и писателю — 100 лет.

Однажды его сын — верный "оруженосец", композитор и аккомпаниатор на последних концертах — заметил об отце: "Он мог бы стать великим шансонье, но стихи помешали". Окуджава действительно вырвался за пределы и скобки чистой песни. Друзья называли его всегда исключительно по имени: "Это строчки из Булата", "Это спел Булат". И так понятно, о ком речь, другого Булата в литературном мире не существовало.

Авторская песня для многих и началась-то, собственно, с Окуджавы, а не со старших его товарищей — например, с Галича или Анчарова. Даже Высоцкий всегда признавал первенство Булата Шалвовича в выбранном жанре. "Он мой духовный отец", — говорил Владимир Семенович. Сам бард не возражал, но и не кичился этим статусом. Лишь после смерти Высоцкого посвятил ему две композиции и написал статью для обложки одной из пластинок артиста. В посвящении выразил свое творческое кредо: "А ведь песни не горят, они в воздухе парят, и чем им делают больнее — тем они сильнее".

Окуджава воевал, был ранен. На фронте примечал старших товарищей, однополчан, относившихся порой к лопоухому новобранцу с иронией. "Будь здоров, школяр!" — так он назовет одну из своих повестей, основанных на личных воспоминаниях. Но не описание чистых фактов, а передача ощущений от прожитого станут его главным творческим методом. Никакого пафоса, только личные истории — жизнь человека внутри исторических событий, как у Леньки Королева, как у его арбатских соседей. И жизнь — прекрасная и мимолетная, как голубой шарик, который улетит и обязательно вернется, только в чьи-то другие руки.

Вот за эту кажущуюся простоту, непосредственность и наивность, за которыми скрывалась глубочайшая мудрость, Окуджаву и любили. Именно это и восхищало студентов, профессоров, рабочих, всех, кто сидел на его концертах, стоял в очереди за его пластинками и от руки переписывал в тетрадочки тексты его песен.

При этом Булат Шалвович довольно быстро вышел за рамки чисто песенного творчества. Сперва стал писать композиции не для собственного исполнения, а, например, для кино. И как теперь можно представить "Белорусский вокзал" без той самой песни про "одну Победу"? Когда Окуджава показал ее режиссеру Андрею Смирнову, тот похвалил стихи, а про мелодию сказал, сомневаясь: "Что-то она какая-то… ерунда получилась". Но вмешался Альфред Шнитке, композитор фильма: "Нет-нет, вовсе не ерунда!" И тут же сочинил аранжировку, где гитарный перебор переходил в марш военного оркестра.

Его роман "Путешествие дилетантов" проникнут яркой романтикой, из-за которой этот лихой, полный приключений, интриг и страстей текст оказался так любим всей молодежью 70-х и 80-х. Ну а сказку "Прелестные приключения", которую Булат Шалвович создал на основе устных рассказов для своего сына, невозможно читать без доброй улыбки. Да еще прибавьте сюда собственные иллюстрации автора — вообще редчайший случай: Окуджава предпочитал печатать на машинке, а не писать от руки — а тут и текст, и рисунки!

Он всегда верил в чистоту человеческих помыслов: может, именно поэтому в перестроечные и постперестроечные годы так часто уделял внимание и правозащитной работе, искренне считая, что любые, даже самые странные призывы могут быть вызваны человеческим стремлением к лучшей жизни.

Окуджава несколько раз порывался закончить с активной концертной деятельностью, но все равно возвращался: его песни были нужны и в новое время. Искал примирения и с собственной верой — уже тяжело заболев, крестился прямо в больничной палате, приняв в православии имя Иван. Именно так — Иван Иванович — часто звали лирического героя его рассказов.

Главный памятник Булату Шалвовичу — не бронзовая фигура, выходящая на нас из переулка, а сохранившийся до сих пор Арбат, улочки московского центра. За цельность и гармонию этого мира он, кстати, всегда ратовал. Когда там вдруг поставили фонари-новоделы, заметил язвительно: "Арбат офонарел". И пусть уже не ездит по Москве синий троллейбус, пусть нет простых и наивных времен 60-х и 70-х, но, когда мы слушаем песни Окуджавы, нам кажется, что старый друг сел рядом и просто мурлычет нам давно знакомое: