С 4 по 10 ноября в германской столице торжественно отмечают 30-ю годовщину со дня падения Берлинской стены. Последний коммунистический руководитель ГДР, генеральный секретарь Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) и председатель Госсовета Эгон Кренц был участником тех событий. Как произошло падение Берлинской стены 9 ноября 1989 года, какую роль в этом сыграл советский лидер Михаил Горбачев, почему посольство СССР в ГДР было против открытия участка Стены возле Бранденбургских ворот и что разозлило в истории немецкого объединения канцлера ФРГ Гельмута Коля, Кренц рассказал в интервью РИА Новости.
– Господин Кренц, падение Берлинской стены 9 ноября 1989 года называют сегодня днем окончания холодной войны в Европе, мирной революцией, штурмом Стены. Что значит этот день для вас?
– Это день, когда правительство ГДР приняло решение о свободе передвижения для всех граждан. Я разговаривал об этом с Михаилом Горбачевым 1 ноября 1989 года в Москве. О том, как это должно быть сделано в деталях, наш министр иностранных дел договорился с послом СССР в ГДР. Во второй половине дня 9 ноября я зачитал распоряжение правительства о новых правилах въезда и выезда из страны в ЦК СЕПГ и попросил высший партийный орган одобрить решение правительства. Никто не голосовал против. Правила должны были вступить в силу 10 ноября. Подготовленный пресс-релиз должны были опубликовать утром 10 ноября в печатных СМИ, он содержал информацию, что правила вступали в силу "с сегодняшнего дня", то есть с 10 ноября. На вечерней пресс-конференции член Политбюро Гюнтер Шабовский должен был сказать "с завтрашнего дня". Вместо этого он ответил, как видно из телетрансляции того времени, явно растерянно и без знания дела: "Немедленно". Эта формально маленькая оговорка произвела огромный международный политический эффект, что в конечном итоге способствовало кончине ГДР. Большую роль сыграли средства массовой информации. До новостей в восемь часов вечера не было даже и ста человек на границе. Это резко изменилось после трансляции новостей (западногерманского телеканала – ред.) ARD с информацией: "Свобода передвижения, ворота в Стене широко открыты, совершенно без сложностей (можно попасть – ред.) в Западный Берлин". Только тогда берлинцы отправились к пограничным переходам, предполагая, что опубликованная информация верна. Это доказывает, что стихийного штурма Стены не было, была прогулка по приглашению Шабовского при мощной поддержке СМИ. Девятое ноября не было Днем падения Берлинской стены или Днем штурма Стены. Это идеологически окрашенные определения, которые возникли потом, и они исторически некорректны. Девятого ноября были открыты пограничные переходы с востока на запад, даже не с запада на восток. Вечером 9 ноября на восточной стороне не было ни одного разрушителя Стены, никого, кто с мотыгой в руках пытался бы разбить Стену. Связанные с этим изображения, которые снова и снова показывают по телевизору, сняты либо с западной стороны, либо несколькими месяцами позже. Берлинская стена пала только через несколько месяцев.
– Как вы считаете, Шабовский сказал "немедленно" по ошибке или преднамеренно?
– У меня нет никаких предположений, что он дезинформировал намеренно. Это было бы чистой спекуляцией. Даже когда он работал советником в ХДС в Берлине после 1990 года, он не настаивал на этом.
– Открытие границ ГДР было запланировано на 10 ноября. Как отреагировали советские партнеры на то, что все произошло 9 ноября и таким стихийным образом?
– Утром 10 ноября мне позвонил советский посол в ГДР Вячеслав Кочемасов. Он был очень возбужден. В Москве, сказал он, крайне обеспокоены вещами, которые произошли ночью в Берлине. Я ответил, что меня это удивляет, мы же согласовали новые правила въезда и выезда с вами. Посол возразил, что это только частично верно. Он пояснил, что мы согласовали, что граница между ГДР и ФРГ может быть открыта, но не граница в Берлине, потому что в этом случае затрагиваются интересы союзников, так определено в четырехстороннем соглашении. Я ответил, что Москва в последние годы больше не напоминала ГДР об этом соглашении, но рассматривала Берлин как столицу ГДР и уважала суверенные решения ГДР. Я добавил: "Если бы мы не открыли пограничные переходы ночью, это могло бы привести к катастрофе". Посол попросил меня написать письмо Горбачеву, в котором я сообщил бы о ночных событиях. В государственной телеграмме я рассказал Горбачеву, как все происходило ночью, что около 60 тысяч восточных берлинцев побывали в Западном Берлине, и что рано утром 45 тысяч уже вернулись на работу. Через некоторое время посол снова позвонил. На этот раз он поздравил меня от имени Горбачева с тем, что руководство ГДР открыло пункты пропуска. Менее чем за два часа две совершенно разные новости пришли из Москвы. Это заставило меня спросить, кто принимает решения в Москве? Президент, глава КГБ, армейский министр или министр иностранных дел? Хотя тогда я еще доверял Горбачеву, реакция Москвы поначалу сбивала меня с толку.
– Но впоследствии вы получили поддержку Горбачева?
– Да, он еще 10 ноября отправил личное послание канцлеру ФРГ (Гельмуту – ред.) Колю, в котором предупреждал об использовании ситуации для дестабилизации ГДР. Аналогичные по содержанию послания он направил президенту (Франции Франсуа – ред.) Миттерану, премьер-министру (Великобритании Маргарет) Тэтчер и президенту (США Джорджу) Бушу-старшему. Если вы сравните эти обращения по содержанию с более поздними высказываниями Горбачева о Берлинской стене, то вы увидите, что это небо и земля.
– Если бы 9 ноября на границе в Берлине произошли столкновения, какие последствия это бы могло иметь?
– Канцлер Коль сказал мне 11 ноября по телефону, что "ситуация драматическая". Так оно и было. Если бы 9 ноября было применено оружие, это могло бы привести к военному столкновению, в которое могли быть вовлечены четыре союзнические державы. Мы были близки вечером 9 ноября к такому развитию в большей степени, чем хотят признать сегодня политики. Нельзя забывать, каково было положение. В мире существовали два военных блока, которые при полном вооружении противостояли друг другу на немецкой земле. Граница между двумя немецкими государствами была самой охраняемой границей мира, это было даже близко не сравнимо с границей между двумя Кореями. Пограничные войска ГДР не получили вечером 9 ноября указаний открыть переходы. В связи с хаосом, который вызвал Шабовский, это было, к сожалению, невозможно. Но был приказ, выпущенный мной, как председателем Совета национальной обороны, 3 ноября 1989 года, который строго запрещал применение огнестрельного оружия даже в случае проникновения демонстрантов на пограничную территорию. Этот приказ действовал и 9 ноября. Причины были таковы: председатель КГБ Владимир Крючков проинформировал меня 1 ноября в Москве, что у него есть сведения, что во время большого митинга 4 ноября на Александерплац (центральная площадь Восточного Берлина – ред.) отделится большая группа демонстрантов и попытается прорвать границу возле Бранденбургских ворот (на участке Берлинской стены – ред). Стихийный прорыв границы в это время у Бранденбургских ворот мог бы привести к кровопролитию, если бы мы не приняли наши контрмеры. Нацбезопасность, пограничные войска, Народная армия, Народная полиция – все придерживались этого приказа, что говорит о связи с народом в органах правопорядка и безопасности ГДР.
– Советское посольство также находилось между Александерплац и Бранденбургскими воротами, собственно, довольно близко к Бранденбургским воротам?
– Да, и поэтому в течение короткого времени не было договоренности с советским посольством об открытии пограничного перехода у Бранденбургских ворот. Только 17 ноября 1989 года нам дали согласие открыть и ворота. Когда канцлер Коль услышал об этом, он пригрозил нам срывом двухсторонних переговоров, если открытие ворот состоится без его участия. Он не хотел, чтобы это делали президент ФРГ (Рихард Карл Фрайхерр фон – ред.) Вайцзеккер или глава МИД (Ганс-Дитрих) Геншер. Историка Коля злило, что 9 ноября он был не в Берлине, а в Варшаве, поэтому он хотел как минимум участвовать в открытии богатых историей Бранденбургских ворот. Это и произошло незадолго до Рождества вместе с премьер-министром (ГДР Гансом) Модроу.
– Какую роль во всей истории сыграла фигура Горбачева?
– Я долго доверял ему. Теперь я знаю, что слишком долго. Горбачев впоследствии говорил, что предоставил свободу всем социалистическим странами самим определять свою политику. Не знаю, считают ли так поляки, венгры, чехословаки, болгары и румыны. Но к ГДР это никогда не относилось. ГДР – дитя Советского Союза, часть победы Советского Союза над немецким фашизмом. За свободу немцев Советский Союз пожертвовал кровью своих дочерей и сыновей. Без Советского Союза ГДР не могла бы существовать. ГДР всегда находилась в поле напряжения между друзьями на Востоке и политическими противниками на Западе. Между ГДР и Советским Союзом был заключен договор о дружбе, который никогда не был расторгнут, и был Варшавский договор. Утверждение Горбачева о том, что он возложил всю ответственность на плечи ГДР, я не могу подтвердить из собственного опыта. Его воспоминания не верны, по крайней мере, в этом вопросе. Горбачев был слишком доверчив в отношениях с Западом. Он принимал одно за другим решение о разоружении, но Запад всегда выдвигал одно требование сверху. Новое мышление Горбачева было иллюзией. В НАТО никогда серьезно не думали о настоящем снятии напряженности. Запад добился в ходе воссоединения Германии того, чего всегда хотел: изгнания советских и российских войск из центра Европы. Сегодня войска НАТО находятся у границ России. Когда в 1992 году стало известно, что сенат Берлина объявил Горбачева почетным жителем города, я написал ему: "Я прошу тебя не допустить, чтобы твоим именем перечеркивали имена других людей, которые заложили основу для жизнеспособности этого города". Ведь незадолго до вручения ему звания почетного жителя заслуженные советские военачальники и советские политики, которые положили свои жизни для освобождения Берлина, были исключены из списка почетных жителей Берлина, в том числе этого звания были лишены красноармейцы Егоров и Кантария, которые подняли флаг Победы 30 апреля 1945 года над Рейхстагом. Это сильно разочаровало меня.
– Как вы узнали об открытии границы в Берлине?
– Я был 9 ноября на заседании ЦК СЕПГ до без четверти девять. До этого никто из членов ЦК не знал, что сказал Шабовский на пресс-конференции. Когда министр госбезопасности (Эрих – ред.) Мильке вернулся в свой кабинет, он позвонил мне и сообщил о передвижении граждан в направлении границы. После этого мы вместе с министрами обороны, внутренних дел и главой пограничных войск приняли все меры, которые сделали возможным мирный исход для возникшего хаоса. Под руководством секретаря Совета национальной обороны, генерал-полковника (Фрица) Штрелеца была сформирована оперативная группа, которая от моего имени с раннего утра 10 ноября координировала все необходимые действия для открытия следующих пограничных переходов.
– ГДР представлена в политическом, историческом плане сегодня в Германии крайне негативно. Как вы это объясняете?
– Распространенное сегодня представление о ГДР существует с момента основания ФРГ. Это антикоммунистический мотив. В ФРГ утверждают, что сделали все для единства, справедливости и свободы, а ГДР винят во всех невзгодах германского раскола. С западногерманской точки зрения ГДР была инициатором раскола, хотя правда в том, что ФРГ с самого начала проводила американскую политику на немецкой земле и, таким образом, нивелировала устремления к единству, которые еще тогда поступали из Москвы, – я напоминаю об известной ноте Сталина в 1952 году. Когда 70 лет назад был принят Основной закон ФРГ, его отцы уже имели в виду, что любой, кто не разделяет западногерманских претензий на всю Германию, считается предателем. Первый канцлер ФРГ Конрад Аденауэр придерживался мнения, что Сибирь начинается на границе с ГДР. Он восхвалял себя как единственного государственного деятеля, который предпочел единство Европы единству своей родины. При (канцлерах ФРГ – ред.) Вилли Брандте и Хельмуте Шмидте взгляды изменились. Их "восточная политика" также улучшила отношения с ГДР. Но с 1990 года снова живо это представление из 50-х годов. ГДР не была такой, как ее сегодня изображают. Прежде всего отсутствует уважение со стороны власти к достижениям граждан ГДР.