МОСКВА, 30 ноя — РИА Новости, Светлана Вовк. "Маньяк Гуревич" — так называется новая книга Дины Рубиной. И это не триллер, а жизнеописание врача-психиатра, родившегося в Петербурге и эмигрировавшего в Израиль. О том, откуда взялись яркие истории из будней сумасшедшего дома, почему женщины крепче мужчин и как людей ломает эмиграция, писательница рассказала в интервью РИА Новости.
— Дина Ильинична, я читала "Маньяка Гуревича" и улыбалась. Прекрасный получился побег из нашего пандемийного времени. А вы в каком настроении писали эту книгу?
— А вот в таком прекрасном настроении и писала. Знаете, как бывает: ты поднимаешься в гору и понимаешь, что зря полезла на такую верхотуру, не рассчитала сил, не представляла реальной высоты, не оценила трудности крутого восхождения… Вскарабкиваешься на лысую вершину, едва не падая, проклиная свою глупость, оглядываешься — и замираешь: сверху такие расстилаются дали, так сверкает река, так синеют дальние горы, так сочно зеленеют луга. А воздух, воздух! И понимаешь: не зря карабкалась.
Это я к чему: просидев в низинных болотах пандемического затвора, досыта накушавшись ежедневных страшных новостей, пережив потерю нескольких друзей и множества знакомых и незнакомых, надышавшись в затхлой маске, приросшей к лицу, я решилась влезть в эту гору. Надо было сбросить с себя (да и со своих читателей) морок и мрак, увидеть дальние луга, вдохнуть чистого воздуха нашего детства и юности, посмеяться, да просто поржать от души; словом, побыть самой собой в это тягостное время.
В этом романе тесно переплетены безумие и любовь, нежность к семье и отчаяние эмиграции. А еще – яркие, и порой рисковые поступки доктора Гуревича, который не понаслышке знает, "как легко психиатру поменяться местами со своими пациентами.
— Семен Гуревич — безусловно, яркий персонаж, но все-таки не с такой сложной и яркой судьбой, как Леон из "Русской канарейки", Аристарх из "Наполеонова обоза". Но, кажется, вы любите его больше, чем героев предыдущих своих романов.
— Честно? Знаете, да: всю жизнь мое воображение занимали мужские характеры резкого, жесткого плана. Вы правы: и Леон из "Русской канарейки", и Аристарх из "Наполеонова обоза", и Захар Кордовин из "Белой голубки Кордовы" — это все характеры сурового, даже одержимого толка.
Но вообще-то личный мой муж, художник Борис Карафёлов, человек хотя и романтического воображения (художник все же!), но под сильный дождь как-то выскакивать не поторопится. И имеет привычку взвешивать слова. В драку не лезет, в людей не стреляет. Выбрала-то я себе под бок человека совсем другой закваски, чем те мужики, которые владели моим воображением.
© Фото : пресс-служба издательства "Эксмо"
Книга Дины Рубиной "Маньяк Гуревич"
И тут я поняла, что доктор Гуревич будет мне вполне по плечу, по росту, по нраву, что ли. Я его как свои пять пальцев знаю: что он скажет, в какие идиотские ситуации попадет, и как будет нежен к семье, и как станет волноваться по каждому поводу и потому делать глупости. В общем, мне захотелось написать такую книгу, где читатель бы узнавал в словах и поступках героя себя самого или своего друга, с которым вырос.
— В книге вы упомянули все атрибуты советского времени: пустые магазины, продавщицу из сельпо с шикарной халой на голове, быт коммуналки, дефицитный прибалтийский трикотаж, коробки конфет, которые дарили и передаривали. Вы с какими чувствами вспоминаете ту эпоху?
— С разными. Книгу-то я писала не о себе. Никогда не надо смешивать автора с его героем. К тому же сама я выросла не в Питере, а в совсем ином, южном регионе. Однако и тут вы правы: детство всегда вспоминается с нежностью. Все эти приметы общего быта, одолженных у соседей соли — перца — яиц.
Знаете, я живу в респектабельном поселке под Иерусалимом. В доме, мягко говоря, отнюдь не коммунальном. Соседи у нас — люди тоже далеко не коммунальной выделки. На первом этаже есть крошечные квартирки, которые сдают студентам. И вот недавно раздается звонок в дверь, на пороге — пичужка ростом с воробья. "Не найдется ли луковицы? — спрашивает. — Я суп поставила варить, а у меня одна луковица, и та оказалась гнилая". Студенты, понимаете... Они во всех странах — голытьба. Я так обрадовалась! Затащила ее, одарила луком, пару картофелин бонусом добавила. "А почему, — спрашиваю, — ты именно в мою дверь позвонила?" Она говорит: "Да мне сказали, что тут живут русские. Ну, я подумала — русские… у них как-то все…проще, да?"
© Фото : пресс-служба издательства "Эксмо"
Дина Рубина
— Детские воспоминания для Семена Гуревича в любой жизненной ситуации — это такие маячки счастья. Как вы думаете, родители могут их осознанно своему ребенку "расставлять"? Вы как мама и бабушка можете дать совет, как это сделать?
— Вообще-то, советы не по моей части. Я потому и психологов ужасно боюсь. Но скажу только, что любой человек — он родом из семьи, конечно. И потому всю жизнь либо противостоит ей, даже уже когда выполз, либо, наоборот, почти бессознательно выстраивает жизнь по любимому лекалу.
Маячки счастья… Хорошо сказано. Знаете, я в детстве сама их себе расставляла: просто приказывала запоминать, как будто чувствовала, что все в нашей жизни мимолетно. Сейчас меня даже поражает эта черта в ребенке, каким я была: смутное предвидение мимолетности жизни. Наша память такие маячки расставляет. Это ее работа. И никогда не знаешь, что в ней останется. Но родители, конечно, — громадные фигуры нашего детства.
— У Гуревича волевая, практичная мама. И отец — романтик, пушкинист, витающий над бытом. Довольно частая для России модель семьи: мать семейства и отец — всегда немного ребенок. Как вы думаете, почему у нас так исторически сложилось? А в Израиле такая расстановка сил тоже часто встречается?
— Думаю, всюду такая расстановка сил встречается. Женщины, они вообще, понимаете, покрепче во всем, что касается жизни и семьи. Трезвее, что ли, оглядчивее. Им же детей надо обустроить каждую минуту жизни, и это заложено в такой древней глубине организма, что и обсуждать тут нечего.
В Израиле бабы — тоже народ крепкий. Ну и учтите, что подавляющее их большинство прошло армейскую выучку. У нас и в полиции много женщин. Хотя здесь и отцы весьма чадолюбивы. Ребенок с папой на детской площадке — всеобщая картина.
Мой собственный зять, адвокат, очень занятой человек, все свободные часы вечно возится с какими-то велосипедными шлемами для детей, вечно они куда-то катят втроем, с внуком и внучкой, по каким-то неведомым тропам, ввергая меня в ожидание ужаса.
© Фото : пресс-служба издательства "Эксмо"
Дина Рубина
— Откуда вы брали материал для колоритных зарисовок жизни врача в психбольнице? Есть там реальные истории?
— Безусловно. Такого не насочиняешь. То, что выкатывает жизнь, никакое воображение вам не подскажет. Книга "Маньяк Гуревич" посвящена моему другу Володе Гамерову — ленинградцу, психиатру.
Несколько лет я слушала разные забавные истории из его практики, из тех смешных историй, которые отлично идут под закуску за дружеским столом. А вот в какой момент я почувствовала, что из разрозненных историй вырастает пронзительная жизнь героя — другого, конечно, героя, литературного, весьма отличного (как оно и бывает) от прототипа, — этот момент определить трудно. В такие судьбоносные для автора моменты будущая книга как бы материализуется и выходит — готовая — из небытия, вот только потом пробиваться к ней надо месяцами работы.
— Первые впечатления Гуревича после репатриации в Израиль — это такой сумасшедший дом в прямом и переносном смысле слова. Вам тоже казалось, когда вы только переехали? А сейчас уже ничего не удивляет?
— Это не "впечатления". Это как есть она, эмиграция. Тут у человека не впечатления возникают, а железная терка гуляет по беззащитной его шкуре. В эмиграции человек попадает в самый нижний слой общества. Особенно в начале 90-х, когда люди, покидающие Советский Союз, помимо гражданства, оставляли на родине все нажитое и начинали жизнь даже не с чистого листа, этот лист никогда чистым не был. Так что: да, сумасшедший дом.
Понимаете, бесправного человека всем хочется унизить — такова природа людская. Начало эмиграции в те годы, это, как правило, ряд унижений, скитания, нищета, неприкаянность, тоска — такой вот облом в середине жизни, как раз тогда, когда ты привык считать себя состоявшимся человеком, и потому жизнь ломает тебя страшно — об колено. Почти все мы это проходили.
© из личного архива писателя
Дина Рубина
Удивляет ли меня что-то сейчас? Конечно, я вообще склонна удивляться — профессия такая — и очень радуюсь, когда подворачивается повод застыть перед чем-то или кем-то с обалдением на лице.
— В пандемию вы попробовали новый формат общения с читателями — подкасты, в которых рассказываете о своих путешествиях по миру, о жизни в Израиле. Какую-то обратную связь получаете? Благодарят, спорят?
— Мне везет, я получаю много писем от читателей и теперь уже слушателей, я ведь не только подкасты, я и свои книги читаю. В последние годы у меня появился целый отряд читателей, которые предпочитают книги именно слушать.
— В инстаграме вы делитесь впечатлениями о поездках по всяким историческим, библейским местам Израиля. После этих путешествий никогда не было у вас мысли написать роман про далекие, древние времена? Материал богатый, буквально под ногами.
— Материал у меня и под ногами, и под руками: у меня собственная дочь — археолог, причем специалист по истории Древнего Рима и Древней Иудеи. Казалось бы, масса сюжетов. Но, видимо, я люблю своих современников. Прикипела к ним, знаете. Мне надо чувствовать их теплое присутствие, я понимаю их, представляю их чувства и мысли.
— На иврит ваши книги не переводят. Откуда популярность в Израиле?
— Ко мне в знакомом ресторане подошла его хозяйка, которую я знаю тридцать лет. Это произвело впечатление на мою десятилетнюю внучку, и та спросила — во всех ли ресторанах меня узнают. Читающие по-русски мои сограждане действительно здороваются довольно часто. Сейчас вот в издательстве "Кетер" должны перевести на иврит мой роман "Белая голубка Кордовы" — посмотрим, стану ли я после его выхода более узнаваемой на здешней литературной территории.
Книга "Маньяк Гурквич" выйдет в начале декабря.