МОСКВА, 15 июл — РИА Новости, Павел Сурков. Петр Мамонов — бесспорное явление в русской культуре: музыкант, поэт, артист, в какой-то мере даже философ, абсолютный выразитель идей своего поколения. Неустроенного, одинокого, потерянного, но имеющего право на каплю счастья. Всем своим творчеством — да что уж там, всей своей жизнью он внушал нам уверенность в наступлении этого неизбежного маленького счастья.
Петр Мамонов — из тех музыкантов, кто выражал сам дух настоящей Москвы, от которой ныне не осталось практически ничего. Выросший на Большом Каретном, в том же самом дворе, что и Владимир Высоцкий (только с разницей в пару десятилетий), он впитал в себя и постоянное движение Садового кольца, и неспешные прогулки по Бульварному, и дикие пляски на московских танцплощадках.
Солист ансамбля "Звуки Му" Петр Мамонов выступает на концерте. 1988 год
Там-то и возникал этот высокий костистый парень, гуттаперчево заламывающий руки и ноги, — он лучше всех в Москве танцевал рок-н-ролл. А потом вдруг выяснилось, что он еще и сочиняет песни. Странные, ни на что не похожие, создающие особый, но такой узнаваемый мир.
Поэтика "Звуков Му", лучшей московской рок-группы, — мамоновская. Это поэтика коммунальных кухонь и тесных дворов, лавочек под грибком и вечных очередей за пивом и дефицитом. Мамонов говорил от лица люмпена, в котором вдруг начинало просвечивать какое-то кафкианское отчаяние.
"Денег! Вышли мне денег!" — исступленно кричал мамоновский лирический герой в припеве "Крыма", и ты четко видел понятную картину: жара, курорт, а в телефонной будке истекает потом человек, пропивший все вплоть до последних штанов. Денег нет, ты вышли!
И вот эта "ты" — далекая мамоновская героиня, которая придет на помощь, перешлет эту разнесчастную десятку, приголубит и сварит пельмени из красно-белой картонной пачки. "У нас была любовь, а теперь ремонт" — более точного описания советского лирического быта ни в поэзии, ни в рок-музыке не существовало. Мамонов не приукрашивал — он фиксировал.
В актуальность "Звуков Му" нельзя было не поверить — оттого и кудесник европейского саунда Брайан Ино как клещ вцепился в группу. Услышать их на пике концертной мощи можно в недавно изданном альбоме "Live in Liverpool", где есть все — и мамоновский надрыв, и бродящая туда-сюда по гармониям гитара его брата Алексея Бортничука, и бас Александра Липницкого, и волшебные клавиши Павла Хотина, и барабанное чудо Алексея Павлова. Они были настоящей супергруппой — в полном смысле этого слова.
Музыкальная группа "Звуки Му". Образована в Москве в начале 1980-х годов Петром Мамоновым (слева) и Александром Липницким (второй справа). 1989 год
Но все, что с приставкой "супер", — не может существовать долго. И роспуск золотого состава "Звуков Му" стал для Мамонова шагом в новые повороты искусства. Он к тому моменту уже прекрасно продюсировал — на подаренном Брайаном Ино пульте мечтала записаться (да и делала это) чуть ли не вся прогрессивная музыкальная Москва. И Мамонов постигал тонкости записи, хитрости сведения — и делал совершенно новый, но узнаваемый звук.
Его фактура так и требовала переноса на киноэкран — и как актер он начинает раскрываться с неожиданной стороны. Один из лучших фильмов 90-х — "Такси-блюз", где Мамонов играл восторженного саксофониста Селиверстова, и этот музыкант был ни капли не похож на настоящего Мамонова. Или зловещий Артур, врач-наркоторговец из "Иглы" — все это были новые грани циклопического таланта Петра Николаевича.
Когда он вышел на сцену в спектакле "Лысый брюнет", эффект от произошедшего был… ну, вполне сравним с недавним театральным дебютом Ольги Бузовой. На спектакль ломилась публика — а там их снова ждал знакомый образ потерянного мамоновского человека. Только вот драма этого персонажа приобретала уже поистине шекспировский размах, и за полтора часа сценического времени Мамонов демонстрировал целый калейдоскоп артистических приемов, совершенно не похожих на то, что он делал раньше.
Он продолжал заниматься музыкой: после очередной смены состава "Звуки Му" стали фактически проектом одного человека, а выходящие альбомы — сопровождением новых мамоновских спектаклей, своеобразных сценических перформансов. Но в песнях — вернее, в длинных монологах в жанре мелодекламации — вдруг проступали сильнейшие образы. "Я хочу быть как северо-западный слон," — говорил мамоновский герой, и в этой простой фразе была заложена такая четкость восприятия, что никаких дополнительных пояснений не требовалось.
И роли в кино у обожавшего Мамонова Лунгина — что в "Острове", что в "Царе" — выводили Мамонова в ранг киноартистов первого эшелона. Но ему это было, казалось, совершенно не важно: он сидел в своей далекой деревне, писал музыку, читал христианскую литературу — и лишь иногда высказывался по каким-то актуальным вопросам. Прямо и честно — как думал: эту прямоту и внутреннюю силу он с годами не то что не утратил, а умножил ее в разы.
Категорически отстранившись от былых товарищей по музыкальному цеху, он набрал состав "Совершенно Новых Звуков Му", продолжая выпускать все новые и новые программы. И менялся мамоновский зритель — хотя для верного "старого" поколения он, бывало, нет-нет да и исполнял что-то из репертуара прежних "Звуков Му". И в этом лукавом подмигивании тоже был весь Мамонов — простой московский дядька, но с хитринкой, себе на уме, все делающий ровно так, как и задумал.
Он не сочинил, он зафиксировал нашу жизнь. Порой с ее неприглядностью, с ее обездоленностью и серостью. Но "зато я умею летать": Мамонов всегда оставлял своему герою — а значит, и нам — даже не надежду, а прямое указание на простое бытовое чудо, которым наполнялся каждый день, прожитый на земле. Им и нами. Чистейшее, безукоризненное волшебство.