МОСКВА, 12 дек — РИА Новости, Павел Сурков. Потеря Валентина Гафта — труднопонимаема и трудноизмерима пока для всех нас. Валентин Иосифович был настолько важной фигурой в современном театре и кинематографе, что в принципе будет сложно представить большое театральное искусство без Гафта, пусть даже в последние годы он мало снимался и редко выходил на сцену.
Лучший из злодеев
Он был символом красоты и ума, количество поклонниц Гафта не поддавалось исчислению за все годы его карьеры. Но и его сценический и экранный образ, конечно, связан с использованием невероятной фактуры: у Валентина Иосифовича — природная стать и совершенно фантастическое обаяние.
Да, его первое появление на экране в "Убийстве на улице Данте", казалось, навеки закрепит за ним образ главного киномерзавца эпохи, но он довольно быстро сумел вырваться за пределы одного амплуа (хотя магическое отрицательное обаяние нет-нет да и давало о себе знать).
Он мог быть как опереточным злодеем вроде Сатанеева в "Чародеях", так и благородным полковником в рязановском "О бедном гусаре замолвите слово" или даже несколько романтичным бюрократом в "Гараже".
Даже если Гафт вдруг играл реальных исторических деятелей, все равно добавлял в них некоторую собственную краску, порой не лишенную его фирменного юмора. Именно такими — не просто строгими и жесткими, но и несколько комичными — у него получались и Геверниц в "Семнадцати мгновениях весны", и даже сатанинский Берия в картине "Пиры Валтасара, или Ночь со Сталиным". Так что когда Юрий Кара взялся экранизировать "Мастера и Маргариту", казалось, что лучшего экранного Воланда просто не найти.
Собственно, без гафтовской актерской магии булгаковский роман на экране представить было сложно: так, и в последующей экранизации Владимира Бортко он снова появился на экране, причем в двух ролях — первосвященника Каиафы (и он получился ничуть не менее зловещим, чем Воланд), и придуманного Бортко "человека во френче", еще одной аллюзии на Берию, хотя на самом деле — просто апологии сталинского времени, ожившем символе власти, который Гафт воплощал с невероятной точностью и актерской скрупулезностью.
Последний из Современников
Сталина на сцене он, кстати, сыграл — спектакль "Современника" "Сон Гафта, пересказанный Виктюком", драматургическую основу которого написал он сам, стал одним из важных театральных событий начала двухтысячных.
Да и вообще — именно в начале нового века Гафт, находившийся уже в весьма почтенном возрасте, вдруг выдал несколько совершенно фантастических сценических работ. Здесь был и Он из "Заяц love story", удивительной в своей трагичности истории, и Веллер Мартин из "Игры в джин", поставленной Галиной Волчек специально для Гафта и Лии Ахеджаковой.
Но одной из самых мощных работ в "Современнике" и, возможно, даже за всю историю этого театра стал спектакль "Пока существует пространство", поставленный Саидом Баговым для себя и для Гафта. Это разговор двух нервных и усталых людей, разговор отца и сына, двух поколений — фантастическая театральная фуга для двух исполнителей, с которой никто, кроме Гафта, не мог справиться — с его невероятным чувством времени, чувством такта и потрясающей работой с партнером. Этот спектакль, который игрался из-за возраста и самочувствия актера не так часто, неизменно собирал аншлаги и стал очень важным символом соединения театральных эпох, стилей актерской игры и являл собой очередной эксперимент, в котором Гафт с радостью участвовал.
Гениальный Автор Феноменальных Текстов
Он обожал жанр поэтических вечеров и театрализованных концертов — с удовольствием выступал со своей супругой Ольгой Остроумовой дуэтом: она читала стихи поэтов Серебряного века, а он — вклинивался с собственными строчками.
Актер Валентин Гафт c женой — актрисой Ольгой Остроумовой на презентации нового сборника сочинений "Ступени" в Театре имени Евгения Вахтангова
Гафт всегда славился в актерском мире как острослов и мастер едкой эпиграммы. Его "Россия, слышишь этот зуд, три Михалкова по тебе ползут" или "Гораздо меньше на земле армян, чем фильмов, где сыграл Джигарханян" — мгновенно уходили "в народ". На Гафта не сердились — сердиться на него было невозможно, правда, один раз друг Эльдар Рязанов обозвал его пасквилянтом, но Гафт и на это отреагировал очередной эпиграммой.
При этом он мог быть и потрясающе лиричен, иногда даже трагичен — как в посвящении Владимиру Высоцкому.
Он пел, о чем молчали мы, себя сжигая пел,
Свою большую совесть в мир обрушив.
По лезвию ножа ходил, вопил, кричал, хрипел
И резал в кровь свою и наши души.
Свою большую совесть в мир обрушив.
По лезвию ножа ходил, вопил, кричал, хрипел
И резал в кровь свою и наши души.
Порой Гафт направлял остроту своего ума на политические или важные социальные события (одно из иронических посвящений, к примеру — в адрес радиостанции, которое он назвал "Муха Москвы"). В каких-то вещах Гафт был не просто артистом, но еще и гражданином — со своей четко оформленной и защищаемой позицией.
Однажды на него рассердилась Лия Ахеджакова за посвящение: "Актриса Лия Ахеджакова всегда играет одинаково". Однако сам Гафт на это мгновенно парировал: "Ну чего обижаешься? Ты всегда играешь одинаково хорошо!"
Он порой был строг и к себе, и к режиссерам, и к драматургам — попасться под горячую руку и острый язык Гафта не хотелось никому. Впрочем, эта критичность и безжалостность была свойственна ему в первую очередь по отношению к самому себе: как любой большой актер, он обладал и железной волей, и невероятной силой духа, и высочайшим уровнем ответственности — или ты должен играть блестяще, или вообще не появляйся на сцене и в кадре!
И именно за это он был искренне любим. И именно поэтому его уже так остро не хватает.