МОСКВА, 8 окт — РИА Новости, Анна Кочарова. Отношение к смерти, бизнес на ритуальных услугах и различные верования в загробную жизнь стали предметом изучения ученых-антропологов. На русском языке вышло одно из первых исследований на эту тему — "Рождение и смерть похоронной индустрии: от средневековых погостов до цифрового бессмертия". Автор книги — Сергей Мохов, сотрудник лаборатории социальных исследований смерти и умирания ЦНСИ в Санкт-Петербурге.
В интервью РИА Новости он рассказал о том, как современные технологии меняют людей и почему их отношение к уходу из жизни вызывает научный интерес.
Об отношении к смерти
Подавляющее большинство людей на Земле, независимо от религиозной конфессии, подразумевает жизнь после смерти. Кажется, что в XXI веке все веруют в прогресс, технологии и интернет, на самом деле это не так.
Исследования во всех странах — и промышленно развитых, и со слабой экономикой — показывают: люди надеются на то, что после смерти что-то существует, что в той или иной степени люди бессмертны.
В отношении россиян к смерти важен религиозный аспект. В этом смысле мы ближе к католической Европе, потому что предполагаем не до конца мертвое состояние человека после кончины. То есть умерший нас слышит, есть некоторые молитвы и другие формы ритуального общения с ушедшими из жизни.
В протестантизме ничего подобного нет, поэтому для протестантов особо важна память о человеке. Судьба умершего решена: он попал либо в ад, либо в рай.
Но надо сказать, что на все эти религиозные представления давно наслоились разные практики. Например: человек может считать себя православным, быть воцерковленным и при этом верить в духов и полумистические вещи, такое встречается часто.
О современных технологиях
Для современного мира характерна вера в спиритуалистические концепции: мы живем в памяти, в наших детях, есть потусторонний мир, цифровое бессмертие, креоника и так далее.
Сейчас самые модные бессмертные модели — это биохакинг и вера в то, что можно победить старение и жить вечно.
По сути, вся человеческая история — это смена представлений о том, как достижимо бессмертие. Тут два ключевых момента. Мы пытаемся ответить на вопрос о том, что есть человек: это душа, это тело, в каком соотношении они между собой находятся. И при поиске ответа мы объясняем себе, каким образом возможно бессмертие.
Что изменили татуировки и пластическая хирургия
Пятьдесят лет назад человеческое тело было сакральным, неизменным, оно давалось от рождения. Сейчас с ним можно сделать все: изменить нос, глаза, грудь. Тело — это конструктор, над которым можно работать.
Поэтому современное поколение гораздо проще относится к кремации, к разным практикам отношения к мертвому телу. Ведь если вы можете делать все что угодно с живым телом, почему нельзя этого делать с мертвым?
В книге я показываю, как это приводит к умиранию похоронной индустрии. Ведь она была построена на фетишизации мертвого тела. Вера в воскресение человека диктовала необходимость сакрализации тела. Современные технологии, напротив, диктуют десакрализацию. И все эти катафалки, дорогие гробы — все это уходит в прошлое.
Сегодня у людей нет земельных и финансовых ресурсов, чтобы содержать гектары земли для захоронений.
Поэтому безумными темпами растет кремация, а кладбища остаются такими артефактами. Думаю, как инфраструктурные объекты кладбища исчезнут в ближайшие 20-30 лет, по крайней мере в Европе.
Что изменила советская власть
Книга рассказывает в большей степени о европейском опыте. Мы пошли другим путем, хотя для меня по многим культурным явлениям Россия — это абсолютная Европа. И если бы не советская власть, то мы вполне могли в вопросе управления похоронным делом ничем не отличаться от скандинавов.
Слом произошел в 1920-е годы. До этого кладбищами занималась церковь, похоронным делом (гробами, венками, крестами) — частники. Новая власть запретила бизнес, и кладбища были переданы в управления местных советов. Поскольку дело это затратное, то за несколько лет инфраструктура пришла в упадок. Начался катастрофический кризис на крупных кладбищах, когда скапливались незахороненные тела, некому было рыть могилы.
Власть долго пыталась с этим что-то сделать и в итоге пустила, по сути, на самотек. Только снова появившееся при НЭПе предпринимательство выправило ситуацию.
Но потом все вернулось на круги своя. С 1930-х годов власть оставила эту сферу в зоне ответственности самих граждан. Люди сами занимались похоронным делом: содержали кладбища, порой рыли могилы и делали гробы. Свидетельств этому предостаточно.
В стране была развита сеть гаражного кустарного производства — дефицит всегда доставали, потому что его кто-то производил в каких-то мастерских. Этот же принцип действовал и в похоронном деле, а с перестройкой все это просто легализовали. Но похоронная индустрия не получила главного, чтобы стать индустрией, — права на частную инфраструктуру.
В России до сих пор нельзя создавать частные кладбища, открытие частных моргов и крематориев сопровождается проблемами и бумажной волокитой, поэтому никто этим и не занимается.
О том, почему смерть нужно исследовать
Последние три года я изучаю российское похоронное дело, это антропологическое исследование. Несколько лет я работал в похоронной компании и наблюдал, как это устроено изнутри.
Эта книга была задумана как первая часть большого исследования. В ней я пытался рассмотреть похоронную индустрию как продукт капитализма: почему появились катафалки, кладбища в нынешнем виде, почему возникло бальзамирование, почему это получило такое распространение и возможно ли, что это все куда-то уйдет?
В Европе есть такая научная сфера, как death studies. За этим термином скрывается огромное количество совершенно разных направлений. Дело в том, что через эту тему можно обсуждать самые разные вопросы: социальные, политические, экономические. Например, разговор о паллиативной помощи — это же разговор не о смерти как таковой, а о праве человека на достойное завершение жизни.
Многие эти вопросы, такие как проблемы эвтаназии или суицида, в России встречают искреннее непонимание. У нас нет ценностного бэкграунда, чтобы говорить об этих вещах. Гораздо проще жизнь после смерти, потому что люди веруют в то, что "там" их ждет что-то лучшее.