"Защитники художника от России" наплевали на него, когда он сел во Франции

Максим Соколов, для РИА Новости

Деятель современного искусства П. А. Павленский (прибивание мошонки к брусчатке Красной площади, поджог автомобильных покрышек в Петербурге, заворачивание себя в колючую проволоку, поджог дверей здания ФСБ на Лубянке, зашивание себе рта), будучи обвиненным в покушении на изнасилование актрисы, от греха бежал во Францию, где и получил политическое убежище, — в духе "Приведите ко мне всех усталых, бедных, жаждущих дышать воздухом свободы".

Все было бы хорошо, но истинный современный художник (если он не жулик, разводящий публику на деньги, в действительности же пошлый буржуа) не может не шебаршить. Не смог и Павленский. Подышав воздухом свободы, 16 октября 2017 года он поджег двери отделения Французского банка на площади Бастилии. Как он объяснил: чтобы разжечь пожар мировой революции, в огне которого "Россия начнет свое освобождение".

Однако французские ажаны — не в пример либеральным российским — оказались непонятливы и заключили Павленского под стражу по обвинению в "угрожающем жизни людей повреждении имущества с использованием взрывоопасных или легковоспламеняющихся веществ" (срок до десяти лет и штраф до 150 тысяч евро). Под стражей он находится по сей день (уже более полугода) и, похоже, пробудет там еще долго. Судейские постановили не выпускать его до приговора, а с приговором не торопятся.

© РИА Новости / Виктория Иванова

Такая суровость в выборе меры пресечения объясняется в решении, которое недавно стало достоянием общественности. Согласно судейским, деятелю современного искусства присуще сразу несколько психологических расстройств: "бредовые навязчивые идеи", "пограничное расстройство личности" с нарциссическими основаниями, "желание преступать закон и предусмотренные им ограничения". А также высокий риск рецидива.

Кроме того: "<…> Риск, что он может скрыться, велик. Образ жизни, который выбрала сформированная Павленским и госпожой Шалыгиной (его сожительницей. — Прим. авт.) пара — они утверждают, что живут не работая, ни за что не платят (то есть воруют в магазинах. — Прим. авт.) и занимаются сквоттингом (то есть явочным порядком занимают не принадлежащее им жилье. — Прим. авт.), — а также тяжесть инкриминируемого деяния доказывают, что контроль над подследственным может гарантировать только лишение свободы".

Констатирующая часть постановления вряд ли содержит что-то новое для наблюдавшего за эстетической деятельностью П. А. Павленского. То, что он, мягко говоря, не в себе, и так очевидно. Причем не просто "не в себе" — в общественных и политических деятелях (nomina sunt odiosa), у которых на чердаке явно не все порядке, недостатка не наблюдается: достаточно посмотреть на какой-нибудь освободительный форум, положим, в Вильнюсе.

Тут речь идет не просто о психически нездоровом человеке, но о буйном сумасшедшем, чьи деяния общественно опасны.

Можно говорить о суровости резолютивной части — сколько надо, столько и будет сидеть, — но, с другой стороны, куда прикажете отпускать человека под подписку, если у него ни кола ни двора, а источник существования — мелкие кражи. Это в России боялись общественного мнения и пытались умягчить буйную натуру Павленского великодушной снисходительностью, а во Франции, похоже, решили вспомнить Франсуа Вийона, ведшего примерно такой же антиобщественный образ жизни и предрекавшего, чем закончатся для него сношения с судейскими: "И сколько весит этот зад, узнает скоро шея". Сейчас все гуманнее — все-таки не XV век, — но тоже довольно сурово. С проклятыми поэтами так случается.

Между тем совсем недавно в России восхищение П. А. Павленским превосходило всякие рамки.

Писатель Д. Л. Быков отмечал: "У меня лично Павленский вызывает восхищение и гордость — притом что я совершенно никого не призываю следовать его примеру (да и странно было бы требовать, чтобы обнаженный писатель прибивал свою мошонку к исторической брусчатке. — Прим. авт.)".

Профессор ВШЭ С. А. Медведев мечтал: "Когда все будет кончено и мы победим, надо будет в первую голову заняться монументальной пропагандой, как большевикам в 1918-м". И предлагал заместить пустоту, образовавшуюся на Лубянке в 1991 году с низвержением статуи Ф. Э. Дзержинского: "В это место требуется забить теллуровый гвоздь, поставить символическую фигуру, которая снова скрепит пространство. И обозначит новое время. В качестве такой фигуры я предлагаю взять Петра Павленского в его акции "Угроза" ("Горящая дверь Лубянки"), которая, на мой взгляд, является самым значимым монументальным произведением, созданным в России в этом столетии. Памятник будет представлять собой гранитный постамент из серых тротуарных плит. На нем будет стоять шестиметровая (той же высоты, что низложенный Дзержинский) фигура художника, выполненная из черного металла".

© РИА Новости / Алексей Куденко

Перейти в медиабанк

И так далее и тому подобное — можно очень долго перечислять похвалы.

Но вот что удивительно: пластический гений П. А. Павленского — каким был в России, таким остался и в Париже. Забавы с огнем во французской столице были не менее величавы, чем в российской. А плата за это развлечение даже оказалась много более суровой. Выяснилось, что Лубянская площадь была более безопасным местом для шалуна, нежели площадь Бастилии.

Однако те же люди, которые не знали удержу в восхвалении П. А. Павленского, когда он учинял свои акции в России, дружно набрали в рот воды, когда он совершил одноприродную акцию во Франции.

Возможно, они исходили из того, что одно дело — устраивать акции в тоталитарной России, а иное — в свободной Франции. Протестовать против зловещей власти ФСБ — это одно, а против зловещей власти банковского капитала — совершенно другое, тем более что она совершенно не зловещая и художник очевидным образом попутал рамсы. Что же его защищать?

Возможно, казус с Бастилией совершенно не укладывался в идеологию борьбы против кровавого тоталитарного режима, поэтому писатели, профессора и культуртрегеры сделали вид, что вообще никакого дождя не было.

Возможно, было и то соображение, что если очень сильно впрягаться против зверств французской юстиции, то она может и обидеться — и зачем же мастерам культуры это нужно? Еще и визу аннулируют.

В любом случае злоключения гения в полной равнодушия к его судьбе стране свободы, равенства, братства и еще вчерашних неистовых хвалителей — показывают, что у культуртрегеров язык как помело и, восхваляя художника, они не готовы возлагать на себя какие-либо обязательства и защищать его в будущем.

Поучительный не только для Павленского казус.