НАРЬЯН-МАР, 1 сен – РИА Новости, Анастасия Яконюк. Матрена Ивановна Талеева преподает в школе-интернате Нарьян-Мара уже полвека, последние три десятка лет учит детей родному ненецкому языку. О счастливом детстве в тундре, силе "щучьего рода", к которому принадлежит, о поверьях и традициях коренного народа, об уроках в кочевой школе она рассказала корреспонденту РИА Новости.
Детство в тундре
Матрена Ивановна родилась в большеземельской тундре в семье потомственного оленевода Ивана Васильевича Пырерки и Клавдии Кузьминичны Явтысая – громкие фамилии, знакомые каждому жителю Ненецкого округа. Семья была большая, дружная – четыре сестры и три брата. Мотя, как называли Матрену в семье, была старшей, ее воспитанием занималась бабушка Лукерья Семеновна, приходившаяся отцу приемной матерью, но всю свою жизнь посвятившая воспитанию детей и поддержанию домашнего очага.
«
"За младшими мама посматривала, шила-чинила одежду, а мы на бабушкиной половине жили, и вещи у нее хранились наши, а на другой половине жили дядя Николай с семьей и дедушка. Всего 16 человек в чуме – всем место находилось, не в обиде были. Потом уж дети дяди Николая свой чум поставили, стали нашими соседями", - вспоминает Матрена Ивановна.
С раннего детства малыши учились помогать родителям по хозяйству, и в том возрасте, когда городские все еще держатся за материнскую юбку, дети тундры полноценно участвуют в жизни семьи – помогают пасти оленей, рыбачат, делают работу в чуме, присматривают за младшими. И все же именно такое детство Матрена Ивановна считает самым счастливым.
"Мы не знали, что такое городские блага – в чуме тепло, уютно, мы одеты, накормлены, присмотрены. Папа всегда с оленями, мама с бабушкой всегда в чуме, у нас – свои детские игры. Девочки чумы маленькие ставили, у мальчиков - игрушечные нарты, арканы. Игрушек не было, но мы сами придумывали: камушки превращались в стада оленей, чум из палочек - и вот такие игры целый день, никаких нянек", - смеется Талеева.
Став постарше, Мотя отправлялась с бабушкой в стойбища – во время весеннего отела надо было караулить бычье стадо. Осенью кочевали в сторону леса к зимним пастбищам, добирались до границ республики Коми, а как начинались светлые дни, семья перебиралась к летним пастбищам. В стаде бывало до 5 тысяч оленей, работы и забот хватало: весной отел, и только к середине июля можно было немного отдохнуть - съездить с бабушкой на рыбалку, ловить хариусов.
Из тундры за школьную парту
Школьную жизнь родители Моти откладывали, как могли - девочке шел уже девятый год, когда ее забрали из тундры и отправили в интернат. "В школу меня бабушка увозила, я не хотела уходить, плакала и она, мы первый год не хотели учиться. Нас увезли в поселок на оленьих упряжках, там их больше 20 было – все везли детей, а потом на Варандей нас везли на "Аннушке", там самолет садился на песчаный берег", - Матрена Ивановна помнит в деталях свою жизнь в интернате: как забирали у тундровых ребятишек привычную одежду, укладывали спать на белые простыни, к которым дети, у которых белый цвет ассоциировался только с покойниками, никак не могли привыкнуть.
"Снимать стресс" бегали к тете, жившей неподалеку – надевали свою одежку, напитывались заботой и лаской и возвращались в казенный дом. Впрочем, и эти годы Матрена Ивановна вспоминает без сожаления – дружные детские компании, в которых говорили на ненецком и коми. После 5-го класса всех вывезли в русский поселок Оксино, потом школа сгорела - и детей переправили в лесозаводскую школу.
И все же самым счастливым временем было возвращение к родителям в тундру на каникулы. "Кто-то скажет, что тяжело в тундре, а нам казалось, что лучшего места нет. Все там было для нас - ласка мамы, папы, бабушки: мы своей семьей, все вместе. Рядом в чумах – родственники, у нас 7 детей, а у них 13", - говорит Матрена Ивановна.
© Фото : из архива семьи Талеевых-Ледковых
Убранство чума
Не всегда жизнь в тундре была безоблачной: бабушка рассказывала о страшном времени коллективизации, когда в чуме ее семьи спасались зажиточные коми-оленеводы. За их укрывательство арестовали дедушку. "Бабушка рассказывала, что когда он понял, что нашей семьи это коснется, сжег бумажные деньги, а монеты – золото, серебро – собрал, увез в тундру и спрятал. Мы так и не знаем, где тот клад, да мы и не искали, бабушка говорила, что добра они никому не принесут. Вряд ли кто когда найдет", - улыбается Матрена Ивановна.
После ареста дедушки все заботы легли на бабушкины плечи, она стала хозяйкой стойбища. Она не только следила, чтобы дети были накормлены и хорошо одеты, но и рассказывала им ненецкие сказки, которые Матрена Ивановна уже полвека пересказывает своим ученикам на "родной литературе".
Из щучьего рода
Не только старинные истории пересказывала Лукерья Семеновна своим внукам, она учила их жить по законам тундры, уважать предков, помнить о силе своего рода. "Мы – Пырерки, фамилия переводится как "подобный щуке", поэтому мы были щучьего рода, и щуку не ели. Если в сеть попадет – бабушка отпускала, если щука умерла, бабушка над ней причитала, просила прощения", - вспоминает Матрена Ивановна.
У деда в священной нарте хранилась щучья голова, к которой тот общался в трудную минуту, испрашивал совета, просил помощи. Когда деда не стало, бабушка спрятала семейную реликвию в тундре в секретном месте. У бабушки Лукерьи был свой оберег – священная кукла-матушка, которая хранилась в женских нартах и помогала снимать боль, врачевать, оберегала семью. Бабушку почитали за умение предсказывать погоду, за дар предвидеть.
Когда не стало отца, семье оставаться в тундре было нельзя – без хозяина в тех местах делать нечего, и всем пришлось переехать в поселок Красное. Мама работала на рыбучастках поваром, бабушка оставалась с детьми.
После школы вся Мотина группа поступила в педучилище в Нарьян-Маре. Правда, желанием Матрены было сбежать на Ямал и стать врачом – очень уж хотелось походить на доктора из "красного чума" времен своего детства. Но выпускников отговорили жить среди чужих. После училища Матрену по распределению ждала школа поселка Нельмин Нос, но подруга, у которой там оставался молодой человек, уговорила ее поменяться на интернат в Нарьян-Маре.
«
"Я пришла в школу-интернат в 1971 году и не уходила. Была учителем начальных классов, потом перешла в воспитатели – у меня детки родились. А потом опять в учителя. А в 1990 году ввели в программу ненецкий, стала учителем родного языка – меня как знатока языка попросили, а учителя не было, и вот сказали, что я буду учителем ненецкого", - укладывает Матрена Ивановна свою преподавательскую биографию в несколько предложений.
Все пришлось молодой учительнице осваивать буквально с нуля – не было ни учебников, ни методичек, ни программ. Окончив Поморский университет, она стала нарабатывать материал, создавать свою "копилку" - и сегодня в ее кабинете не только современная лингафонная система, но и множество учебных пособий, собственных материалов и разработок.
Школа-интернат им. А.Пырерки в Нарьян-Маре
Кочевая школа
Свои уроки Матрене Ивановне приходилось проводить не только в теплых кабинетах городского интерната, но и в стойбищах оленеводов общины Ямб-То, где русского языка не знали, строго соблюдали обычаи и традиции коренных народов и чужаков пускали с неохотой. В конце прошлого века там каждое лето работала кочевая школа, где "за парту" садились все от мала до велика – учились читать, считать и писать. А молодые учителя заново учились понимать законы тундры.
«
"Когда мы приехали, то поняли, что забыли многие свои традиции, что можно делать, что нельзя. Мы-то в тундре были детьми. В Ямб-То мы вспомнили, как чум ставить – нам напоминали, что нельзя женщине переднюю часть чума переходить, это священное место. Еще женщинам нельзя переступать хорей, тынзей, садиться на мужскую нарту", - перечисляет Матрена Ивановна.
Она до сих пор помнит, как они с подружками-учителями попали впросак, расположившись в теплый солнечный день у мужской нарты, еще и носки развесили на ней сушить. "Потом уже позже хозяйка Марина к нам подошла и говорит: "Почему вы около нарты сидите, ты еще носки положила – это нельзя! Ты видишь, к ней никто не подходит, она священная, там идолов хранят", - Матрена Ивановна до сих пор сокрушается, что своим незнанием образованные преподавательницы могли обидеть ненецкую семью. Как оказалось, позже тех идолов хозяева сожгли, посчитав, что из-за чужаков те силу потеряли. А учителей в то стойбище больше не приглашали.
Матрена Ивановна Талеева
Умирающий язык
С тех пор, когда учителя приезжали в общину с уроками русского, прошло много лет, и некоторое время назад, побывав в Ямб-То на День оленя, Матрена Ивановна заметила, что большинство жителей общины говорит по-русски. Сегодня ненецкий язык уходит из повседневной жизни, сетует педагог. Она преподает родной язык ученикам с 4 по 9 класс, и из более чем сотни ребят по-ненецки хорошо говорит от силы человек семь - дети из тундры.
«
"Наш язык - умирающий. А так хочется, чтобы люди говорили на нем и знали его. Это общая боль - что молодое поколение не знает языка. Дети учат его как иностранный", - вздыхает Матрена Ивановна.
Сама она переводит стихи и рассказы, составляет собственные программы обучения.
В ее семье ненецкий по-прежнему жив – с мужем и дочкой общаются на родном языке. Правда, так было не всегда. Прежде супруги общались в основном по-русски, "шифруясь" по-ненецки только от детей. В больнице муж пережил клиническую смерть, и врачи предупредили Матрену Ивановну, что шансов выжить у него почти нет.
"Меня уже готовили к худшему, говорили, надо аппараты отключать. Но через 3 дня звонят – он глаза открыл. Потом в больнице 4 месяца лежал, мы с дочкой его золотым корнем поили, он стал садиться. И вот с тех пор хочет говорить только по-ненецки, так и общаемся", – всплескивает руками Матрена Ивановна.
Сама она, как и многие ненцы старшего поколения пишет воспоминания о своей жизни, о людях и событиях, сочиняет стихи и рассказы для своих учеников и все еще надеется, что тех, кто, входя в класс, будет здороваться по-ненецки "Ани' торова!", станет больше.