Новый год — хорошее время для острых дискуссий внутри вертикали власти, особенно в тех случаях, когда такие дебаты накладываются не только на обсуждение результатов прошедшего года и споры о том, как добиться лучших результатов в будущем.
Второго января глава Счетной палаты России Алексей Кудрин опубликовал результаты расчетов ключевых параметров российской экономики за ушедший год, зафиксировав серьезные расхождения между прогнозами, сделанными в 2017 и 2018 годах, и результатами самого 2018-го: "СП (Счетная палата. — Прим. ред.) дает предварительную оценку на конец года: инфляция — выше прогноза, рост ВВП — ниже, реальные доходы граждан если и выросли, то на десятые доли процента. Правительству пока приходится начинать с низкого старта", — написал Кудрин в твиттере, сопроводив свою оценку несколькими инфографиками.
У стороннего наблюдателя могут возникнуть определенные вопросы в связи со столь значительными разночтениями, а также естественное желание выяснить, кто прав в оценке, насколько сильно правительство ошиблось (и ошиблось ли?) с прогнозами и вообще — что делать (и кому верить) в том случае, если разные государственные структуры публикуют неодинаковые цифры о состоянии российской экономики.
Проблема в том, что в своих практических проявлениях макроэкономика не является совсем точной наукой, в том смысле, что различия в исходных данных и методологиях их обработки почти всегда приводят к тому, что даже самые базовые экономические оценки отличаются от ведомства к ведомству, от экономиста к экономисту и даже от международной экономической организации к международной экономической организации. Этот факт легко продемонстрировать, полностью абстрагировавшись от внутрироссийских споров.
Казалось бы, что может быть проще, чем подсчитать сумму конечных товаров и услуг, произведенных в конкретной стране за один год? Но эта простота обманчива, что легко увидеть на примере разницы между оценками двух уважаемых международных организаций — Международного валютного фонда и Всемирного банка. По версии МВФ, например, номинальный ВВП Китая за 2017 год составил 12,014 триллиона долларов США, а по версии Всемирного банка — 12,238 триллиона долларов, и такая разница — в 224 миллиарда долларов — является вполне нормальным явлением. В случае более сложных исследований, таких как определение национального ВВП по паритету покупательной способности (то есть с поправкой на разницу цен в разных странах), все становится еще сложнее. Например, те же МВФ и Всемирный банк дают следующие оценки ВВП по паритету покупательной способности России за 2017 год: МВФ — 4,016 триллиона долларов США, а Всемирный банк — 3,817 триллиона долларов, то есть где-то закралась разница, эквивалентная примерно пяти(!) процентам от размера валового продукта российской экономики. Так что вполне вероятный вариант ответа на вопрос "Кто ошибается?" заключается в том, что не ошибается никто, просто все действуют в рамках своих представлений о правильных методах работы, и это в равной степени относится как к российским государственным структурам, так и к любым, в том числе самым респектабельным, исследовательским институтам и финансовым организациям.
Для понимания полного контекста конкретной внутрироссийской дискуссии следует учитывать и то, что рассмотрение статистических данных и оценок ведется не в вакууме, а в условиях более широкого обсуждения того, какой путь стимулирования российской экономики является наиболее правильным и результативным. Незадолго до публикации своих статистических оценок господин Кудрин представил в твиттере позицию именно по этому вопросу: "На пресс-конференции президент потребовал от правительства обеспечить прорыв после десятилетия низких темпов роста. Этому должны способствовать нацпроекты. Сейчас они на стадии доформирования. Внимательно будем мониторить ситуацию. Конечно, нацпроекты не охватывают всех условий роста. Потребуются реформа госуправления, реальная защита собственников, улучшение позиций России на мировых рынках. Нужно больше воли на серьезные перемены".
Эти заявления, опять же, стоит рассматривать в более широком контексте дискуссий о целом спектре вопросов, связанных с будущим России. Например, тот же Кудрин, выступая в октябре на правлении Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП), обозначил свое оригинальное видение целей и задач внешней политики России: "Мы должны четко осознать: если санкции будут наращиваться, то цели, которые поставил президент, практически недостижимы по многим показателям, в том числе технологическому и социальному развитию, — цитирует Кудрина "Интерфакс". — Поэтому сегодня внешняя политика России должна быть подчинена уменьшению напряженности наших отношений с другими странами и как минимум сохранению или снижению санкционного режима, а не наращиванию. Сегодня я бы эффективность нашей внешней политики мерил по этому показателю".
На этом фоне могут возникнуть определенные (возможно, необоснованные, но вполне объяснимые) предположения о том, к каким "серьезным переменам" во имя улучшения экономических показателей подталкиваются система госуправления и общество в целом.
Опять же, для понимания контекста стоит вспомнить позицию наших западных партнеров по вопросу санкционной политики в отношении России. В своем заявлении по поводу открытия Крымского моста Госдеп США подчеркнул: "Санкции, относящиеся к вопросу Крыма, останутся в силе до тех пор, пока Россия не вернет контроль полуострова Украине". Аналогичные тезисы со стороны американской дипломатии были озвучены буквально по всему спектру санкционного давления на Россию.
Что до вопроса о развитии российской экономики даже в условиях санкционного давления, то наиболее прагматичными и точными представляются оценки лично Владимира Путина, в своих выступлениях подчеркнувшего несколько аспектов, которые окажут решающее влияние на экономическую ситуацию в 2019-м и последующих годах. Говоря о национальных проектах в октябре 2018-го, президент России указал на их беспрецедентный масштаб: "В течение шести лет на нацпроекты из всех источников будет направлено порядка 28 триллионов рублей. Это просто астрономическая для нас сегодня цифра. Но мы долго работали над тем, чтобы консолидировать эти ресурсы. Ресурсы государства, регионов, бизнеса — они должны работать внутри страны и на ее развитие, стать стимулом для отечественной экономики, индустрии, науки и образования".
Эффект столь массированной шестилетней инвестиционной программы никак не может полностью проявиться в первый же год, но он обязательно станет заметен в российской экономике и доходах населения уже в среднесрочной перспективе.
А в вопросе возможностей улучшения внешней, в том числе санкционной, конъюнктуры лучше всего ориентироваться на очень прагматичное и здравое новогоднее пожелание российского президента: "Помощников у нас никогда не было и не будет. И поэтому нам важно быть сплоченной, единой, сильной командой. И пусть дружба и добрые надежды, которые объединяют всех сейчас, сопровождают нас в будущем, помогают в работе, в достижении общих целей".