В Москве 19-20 соберутся послы и постоянные представители России в зарубежных государствах и международных организациях. Дипломаты будут говорить о дальнейшем внешнеполитическом курсе РФ. О российском взгляде на будущее иранской ядерной сделки, отношениях МАГАТЭ и Тегерана, ситуации вокруг КНДР, а также о возможности продления соглашения ОПЕК+ в интервью РИА Новости рассказал постоянный представитель России при международных организациях в Вене Михаил Ульянов.
— Представитель Организации по атомной энергии Ирана Бехруз Камальванди ранее заявил, что Иран вернется к обогащению урана на объекте в Фордо в случае распада ядерной сделки. Считают ли в России реальной эту угрозу? Обсуждают ли с иранскими партнерами возникающие озабоченности?
— В жизни все бывает. Если США приняли решение о выходе из иранской ядерной сделки, то гарантировать участие Ирана в этом соглашении при любых обстоятельствах, наверное, тоже было бы опрометчиво. Кстати, сам СВПД содержит пункт, в соответствии с которым, если кто-либо из участников продемонстрирует существенное невыполнение, то Иран вправе полностью или частично отказаться от выполнения этой сделки. Но нужно ориентироваться на реальную политику Тегерана, на выступления дипломатических представителей. А они разговоров о выходе из сделки не ведут. Напротив, иранская дипломатия сейчас заточена на то, чтобы в максимальной степени обеспечить выполнение экономической составляющей СВПД. Это для иранцев приоритет в связи с перспективой введения в действие экстерриториальных санкций США. Сейчас вести разговоры по выходу Ирана из сделки считаю контрпродуктивным.
— Как в целом в Москве оценивают заявления Тегерана о том, что он быстро сможет нарастить количество центрифуг до уровня, который был до заключения СВПД? Существуют ли сейчас у Ирана такие возможности?
— Как известно, на сегодняшний день Иран является наиболее проверяемой страной. На его долю приходится больше половины всех проверок по линии МАГАТЭ. В результате заключения СВПД иранской ядерной программе была придана беспрецедентная прозрачность, которой не могут похвастаться многие западные страны. Все, что имеет хотя бы мало-мальски отношение к ядерной деятельности в ИРИ, находится под постоянным, фактически круглосуточным контролем инспекторов.
Иран свои обязательства по СВПД выполняет неукоснительно. При этом стоит отметить, что ядерные разделы СВПД скроены из двух частей — юридических обязательств, вытекающих из соглашения с МАГАТЭ о всеобъемлющих гарантиях, и временных ограничений на мирную ядерную деятельность, которые Иран принял на себя добровольно. К последним относится количество центрифуг.
В условиях устойчивой реализации СВПД у нас нет никаких сомнений, что иранская сторона сумеет сдержать данное слово. Остальным же стоит подумать над тем, как обеспечить долгосрочную устойчивость ядерной сделки.
Дело не в количестве центрифуг, а в том, что Иран демонстрирует приверженность выполнению своих обязательств. Раз за разом это подтверждается в докладах директора МАГАТЭ, это подтверждают нам в рабочем порядке и сотрудники агентства, которые занимаются этим вопросом. Ни малейших отклонений от своих обязательств Тегеран не допускает.
— Идут ли сейчас в каком-то виде в рамках Совместной комиссии (Совместной комиссии по выполнению Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД)) переговоры по изменению мандата МАГАТЭ в отношении исследования военных объектов Ирана? Оказывается ли на организацию давление со стороны США в этом вопросе?
— В рамках заключенного Ираном с МАГАТЭ и осуществляемого на временной основе дополнительного протокола к соглашению о всеобъемлющих гарантиях у агентства есть возможность осуществлять проверки на любых интересующих его объектах в ИРИ. Это не означает, что Иран или любая другая страна, заключившая с МАГАТЭ доппротокол, превращается в проходной двор. Для того, чтобы запросить доступ на тот или иной объект, агентству нужны веские основания. Параметры доступа отрабатываются во взаимодействии с принимающей стороной.
Что касается проверочного мандата МАГАТЭ в Иране, то он задан соглашением о всеобъемлющих гарантиях, дополнительным протоколом, а также решением совета управляющих МАГАТЭ от 15 декабря 2015 года. Этот мандат остается неизменным. И насколько нам известно, никаких новых решений совета управляющих на этот счет не планируется.
Что же касается американцев, то они, похоже, настроены нацелить верификационную деятельность на наиболее чувствительные с точки зрения безопасности объекты, невзирая на то, имеются ли для этого какие-то основания. Если бы секретариат агентства пошел по этому пути, то это стало бы отклонением от установленных доппротоколом правил и, естественно, вызвало бы самую негативную реакцию со стороны Тегерана. В этом вопросе и секретариат МАГАТЭ и иранцы действуют вдумчиво, взвешенно и разумно.
— То есть, требования США в этом смысле излишни — тот уровень доступа, который есть, достаточен с точки зрения МАГАТЭ?
— Да. Я могу сказать, что сам интересовался у высокопоставленных сотрудников агентства о том, нужно ли им что-то еще для выполнения его мандата в Иране. И ответ был однозначный: "У нас все есть".
— Рассчитывает ли Россия, что инспекции МАГАТЭ в КНДР будут возобновлены? Будет ли Москва пытаться убедить Пхеньян пустить в страну инспекторов агентства?
— Мы, конечно, приветствовали бы возобновление полноценного сотрудничества между агентством и КНДР. Как я понимаю, вопрос об этом будет рассматриваться в рамках поиска путей политического урегулирования, которое должно расставить все точки над i в отношении того, что такое денуклеаризация, какими методами и средствами она будет осуществляться и кто конкретно будет этим заниматься. Пока на эти вопросы ответа нет. Все остальное — это спекуляции.
Для корейцев денуклеаризация и соответствующая проверка — это не главное. У них подход, как я понимаю, гораздо более широкий к урегулированию. И верификация — это лишь часть проблемы. В ответ на уступки в ряде вопросов северокорейцы рассчитывают, прежде всего, получить гарантии безопасности, какие-то экономические дивиденды.
— Как вы оцениваете инициативу премьер-министра Синдзо Абэ создать новую международную структуру, ответственную за ядерное разоружение КНДР? Считаете ли вы целесообразной идею совместного финансирования представителями международного сообщества ядерного разоружения КНДР?
— Я думаю, что такие идеи нуждаются в конкретизации и тщательном обосновании. Помимо всего прочего здесь важно помнить о положениях Договора о нераспространении ядерного оружия. В статье 1 этого соглашения ядерные державы обязались не передавать контроль над ядерным оружием кому бы то ни было, а неядерные государства в статье 2 обязались не приобретать контроль над ядерными вооружениями и тем, что с этим связано. Поэтому мы исходим из того, что собственно ядерным разоружением могут заниматься только представители ядерных держав — Россия, США, Франция, Великобритания, КНР. МАГАТЭ к этому не может подключаться, потому что это не организация, которая имеет в своем мандате задачу ядерного разоружения. Агентство следит за непереключением ядерных материалов из мирной в военную сферу.
Нужно понять, в чем смысл и преимущество идеи создания новой международной структуры, тем более в условиях, когда таковая уже существует в лице МАГАТЭ.
— Недавно МИД достаточно резко отреагировал на легализацию марихуаны в Канаде, что получило достаточно большую огласку, в частности в России. А как отреагировали другие страны, поддержал ли нас кто-либо на международной арене?
— Судя по всему, канадские власти рассчитывали, что никакой негативной реакции не будет. В начале мая в комитете по внешней политике сената Канады выступала министр иностранных дел Канады Христя Фриланд. Ей задавали вопрос сенаторы, как международное сообщество воспримет факт нарушения международного права и антинаркотических конвенций, нарушения, которые признают сами канадские власти. Министр успокаивала сенаторов, давала понять, что международное сообщество промолчит.
Очень помог пресс-релиз, выпущенный международным комитетом по контролю над наркотиками, содержавший очень жесткие оценки действий канадских властей, а также заявление официального представителя управления ООН по наркотикам и преступности. Так что если канадцы ожидали, что международное сообщество "скушает" грубое нарушение антинаркотических конвенций, то, как показала жизнь, они заблуждались.
Думаю, дело одним заседанием от 25 июня не ограничится. В следующем году будет проходить обзор выполнения документов по антинаркотической политике, которые были приняты в 2009 году, будет и министерский сегмент. Думаю, что многие страны обязательно опять выскажутся по этому поводу со всей определенностью.
— То есть мы будем продолжать усилия на международной арене, призывая страны мира соблюдать антинаркотические конвенции?
— Основная площадка — это Вена. Именно там базируется управление ООН по наркотикам и преступности и там же проходят заседания комиссии ООН по наркотическим средствам. Нарколибералы пытаются то, что им не удается сделать в Вене, перевести на другие площадки — в Нью-Йорк, в Женеву. Но мы выступаем против растаскивания антинаркотической проблематики. Мы исходим из того, что все договоренности должны выполняться в полном объеме, что борьба с наркотиками не может сводиться только к правам человека, как говорят нарколибералы. Правоохранительное направление тоже исключительно важно. Там, где правоохранительные органы ведут по-настоящему активную работу по борьбе с наркопреступностью, достигаются наибольшие результаты. Напротив, там, где внимание переключается с правоохранительного направления на права человека, здоровье и так далее, мы видим рост употребления наркотиков со всеми вытекающими из этого последствиями. Россия на предстоящем обзоре намерена играть самую активную роль, опираясь на наших единомышленников, которых немало.
— Каковы перспективы соглашения ОПЕК+, будет ли сделка продолжена в 2019 году?
— Ответа на этот вопрос, наверно, ни у кого нет. Все будет определяться текущей конъюнктурой нефтяного рынка в момент, когда придет необходимость принимать решение о продлении, о какой-то корректировке достигнутых договоренностей. Ясно одно — эта сделка ОПЕК+ себя оправдала, показала свою полезность. Это видно по ситуации на мировом рынке, цены стали более обоснованными, но при этом не превышающими какие-то разумные рамки, когда высокая цена становится препятствием на пути экономического развития некоторых стран. Поэтому этот опыт можно назвать успешным. Наверное, отношения России и ОПЕК имеют все шансы получить дальнейшее развитие в различных формах.
— Ранее в Москве заявили, что проект уголовно-правовой конвенции по кибербезопасности может быть рассмотрен в рамках Третьего комитета ГА ООН в конце сентября. Каковы перспективы утверждения этого проекта?
— Это не совсем так. Проект конвенции, официально она называется Конвенцией о сотрудничестве в сфере противодействия информационной преступности, был нами распространен в конце декабря 2017 года в качестве пищи для размышления, в качестве возможного вклада в будущий процесс переговоров. Дело в том, что работа на этом направлении пока носит преимущественно региональный характер — СНГ, ШОС, Лига арабских государств, Африканский союз. А между тем явление-то глобальное по своему значению и явление катастрофическое.
Он будет носить во многом технический характер, поскольку его цель завязать широкую политическую дискуссию, помочь этому с прицелом развернуть этот разговор вширь и вглубь уже в следующем году на 74-й сессии. Поэтому постановляющая часть будет состоять всего из трех пунктов.