Вагит Алекперов стоит во главе "Лукойла" уже четверть века и сумел превратить ее в крупнейшую в России частную нефтяную компанию. О своем потенциальном преемнике, политике и геополитике, почему государству не надо часто менять налоги и создавать привилегии для отдельных участников рынка, а также о том, нужно ли продлять сделку ОПЕК+ и почему компания хочет сосредоточиться на трудноизвлекаемой нефти, Алекперов рассказал в интервью РИА Новости. Беседовали Александра Крыжановская и Марина Коцубинская.
— "Лукойл" по капитализации традиционно находится в тройке лидеров, а среди частных российских компаний уверенно держит первое место. За последнюю неделю компания обгоняла "Газпром" и "Роснефть". Как вам удалось этого добиться?
— Сырьевая база и объемы производства "Газпрома" и "Роснефти" гораздо больше, чем у "Лукойла". Сегодня рынок оценивает нашу деятельность по тем результатам, которые мы все эти годы демонстрировали. У нас сегодня самый высокий уровень дивидендной доходности в отрасли.
Наша новая дивидендная политика тоже положительно принята инвестиционным сообществом. Мы продекларировали, что у нас будут индексироваться дивиденды как минимум на рублевую инфляцию вне зависимости от конъюнктуры.
— Мгновенному росту акций компании способствовало решение о погашении казначейских акций и о программе обратного выкупа. С какой целью "Лукойл" совершает эти действия, готовитесь ли вы к какой-то крупной сделке в будущем?
— Естественно, главная задача любого руководителя публичного акционерного общества — повышение капитализации и увеличение доходности для своих акционеров. Это две основы для любой публичной компании. Но "Лукойл" сегодня объявил, что будет развиваться органически. Мы не планируем на данном этапе крупных сделок.
— На Дне инвестора "Лукойла" 23 марта было сказано, что совет директоров утвердит первую программу buy back в ближайшее время. Когда планируется начать выкуп — в первой половине 2018 года или во второй?
— Это будет зависеть от конъюнктуры. Мы объявили конкретную сумму — 3 миллиарда долларов на 5 лет. Как только мы почувствуем, что рынок диктует нам начало этого процесса, — мы его начнем.
— На какой бирже будете выкупать акции? Если на иностранных биржах, то связано ли это с риском ужесточения санкций?
— Нет, мы сегодня не видим этих рисков. Наши акции ликвидны, достаточно большие обороты торгов. Будем выкупать акции и на международных, и на российской биржах.
— Вы сообщали, что ваша доля в компании после погашения казначейских акций составит не более 30%, вице-президента Леонида Федуна — около 10%. Сколько в результате будет у вас?
— У меня после погашения будет чуть больше 26%.
— На Дне инвестора вы также сообщили, что оформили передачу своих акций наследникам через траст. Понятно, кто будет вашим преемником, есть ли уже кандидатуры на это место?
— Любой руководитель должен думать о будущем компании, о том, кто придет ему на смену. Ничего вечного в этой жизни не бывает. Я буду готовить преемника в ближайшие годы. Но конечно, я хотел бы еще поработать с президентом Путиным. У "Лукойла" и у меня лично сложился прочный диалог с руководством страны, с правительством, что позволило нам 25 лет стабильно развиваться. Для меня очень важно сохранить эту преемственность, после того, как я отойду от операционного руководства.
— То есть разделение для вас функций акционеров и управления — это скорее долгосрочная перспектива?
— Это перспектива трех-пяти лет.
— Возможно, что преемником будет топ-менеджер из компании?
— У нас есть традиция, что все руководство назначается из компании и только единицы приглашаются со стороны. У нас огромный коллектив, высококомпетентные специалисты, которые проходят уникальную карьерную лестницу с подготовками и переподготовками, с учебой за рубежом в том числе. Они постоянно перемещаются, работают во многих отраслях. У нас в ближайшее время намечается достаточное омоложение коллектива. Поэтому есть из кого выбирать.
— Согласно стратегии развития на десять лет, компания намерена сделать уклон на развитие газовых активов в России. Также недавно вы заявили о строительстве крупного газохимического комплекса (ГХК) в Буденновске. В связи с чем "Лукойл" решил развивать данное направление?
— У нас есть соглашение с "Газпромом", которое действует уже почти десять лет, и мы себя достаточно комфортно в нем чувствуем. Экономику наших газовых месторождений мы считаем, исходя из этих соглашений.
Но, конечно, есть желание, чтобы газ был монетизирован с добавочной стоимостью. То есть за счет его превращения в конечный продукт. Поэтому мы сформировали уникальную инфраструктуру на Каспии, построили газопроводы до нашего нефтехимического комплекса "Ставролен". И, конечно, нас подталкивают экономические показатели к созданию там газохимического комплекса.
— Развивать свои газовые активы "Лукойл" намерен преимущественно на Каспии?
— На сегодня — Каспий. В Западной Сибири мы планируем ввести в опытно-промышленную эксплуатацию за этот период два месторождения, там будет стабильный объем производства газа.
— Как идут переговоры с министерствами и ведомствами по изменению условий СРП "Хвалынское"? На какой стадии сейчас обсуждение возможности экспорта газа в Китай? Нашли ли консенсус по этому вопросу с "Газпромом"?
— Мы выступаем за то, чтобы "Газпром" стал покупателем для дальнейшей дистрибуции газа с Хвалынского месторождения. Казахская сторона также согласна с этим. Переговоры идут на уровне министерства энергетики достаточно длительный период времени. Мы надеемся, переговорный процесс реализуется в том, что "Газпром" станет экспортером газа Хвалынского месторождения, потому что через Казахстан может быть открыто новое направление поставок, в том числе и для Китая.
И тогда месторождение сможет получить те экономические параметры, которые позволят начать его разработку.
— Экспорт газа рассматриваете только с Хвалынского месторождения?
— Пока рассматриваем только Хвалынское, потому что это совместное предприятие с Казахстаном, и оно наиболее близко расположено к побережью Казахстана. Конечно, если будут потом возможности, мы могли бы туда подключить и другие месторождения.
— "Лукойл" заинтересован в работе на двух блоках на Каспийском побережье Казахстана. Есть ли уже решения по их реализации?
— У нас есть с казахской стороной договоренность о создании совместных предприятий по двум блокам, которые нам интересны. Я надеюсь, что на следующей неделе буду в Казахстане и совместно с министерствами энергетики, с нашими коллегами мы обсудим вопросы перехода в практическую реализацию двух этих проектов. Сейчас группы готовят технико-экономическое обоснование, проекты контрактов, и я надеюсь, что в этом году мы их подпишем.
— Какие планы по добыче нефти до 2020 года и до 2027 года? Учитывает ли компания на ближайшие три года вероятность продления соглашения ОПЕК+ о сокращении добычи нефти?
— Когда мы говорим про 1% роста добычи углеводородов, мы не учитываем ограничение на основании сделки ОПЕК+. Рост добычи углеводородов будет обеспечен в основном за счет газовой составляющей.
— Прогноз компании по росту добычи углеводородов в этом году на 1-2% тоже не учитывает влияние ОПЕК+?
— Изначально мы считали, что после первого квартала соглашение будет завершено. Сегодня уже тенденция к тому, что оно продлится до конца года. Поэтому прогноз 1-2% учитывает, что соглашение будет действовать до конца года. Я считаю, что была достигнута уникальная договоренность.
Наш министр энергетики, господин Новак, проделал огромную работу, чтобы соглашение было достигнуто. Важный момент и в том, что создан механизм контроля.
Теперь нужно, чтобы это дальше трансформировалось в механизм двойного действия: цена поднялась — надо увеличить объем производства, цена упала — надо сокращать. Механизм должен работать в обе стороны, нельзя стоять на месте. Что мы ждали? Мечтали о 55 долларах за баррель, достигли их. Сказали: "Давайте 60". Достигли 60. Теперь 70, но говорим, что 70 тоже мало. Жадность над разумом не должна превалировать. Мы стимулируем развитие сланцевой нефти? Такими темпами? И эти темпы будут только увеличиваться.
— То есть вы считаете, что продлевать соглашение ОПЕК+ на 2019 год не стоит?
— Нет, я считаю, что организация должна сохраниться, она должна быть гибкая, потому что надо сейчас контролировать остатки запасов нефти. Если остатки будут снижаться, надо гибко реагировать на цену. Как я сказал, нужен механизм двойного действия: если необходимо, снова ввести, может быть, и в бОльших масштабах.
— Если действие соглашения продлят на 2019 год, вы в принципе будете согласны?
— Я соглашусь с нашим министерством энергетики, потому что все-таки доводы, которые они всегда выставляют, — это остатки, объемы производства и потребления — три фактора, влияющие на цену.
— Какую цену на нефть видите оптимальной?
— Я считаю, что 55-60 долларов — это цена, хорошая для отрасли, для нашей страны хорошая. У нас сегодня низкая себестоимость, мы можем быть конкуренты при этой цене. При условии стабильной системы налогообложения.
— Вы говорили, что планируете достичь стопроцентного возмещения запасов. Сколько для этого необходимо прирастить?
— Мы ориентировочно рассматриваем, что за десятилетие нам необходимо прирастить 1,3 миллиарда тонн условного топлива, на эти цифры мы ориентируемся.
— Идут ли сейчас переговоры с ведомствами по либерализации работ на арктическом шельфе?
— Обсуждение вообще не идет. Нам интересны все перспективные регионы. Арктический шельф — это перспективный регион для углеводородов. Он требует изучения, в этом процессе нам, конечно же, интересно участвовать.
— Даже с учетом технических ограничений, которые сложились из-за санкций?
— Вопрос изучения не означает нарушения санкционного режима. Но, к сожалению, закон, который действует, ограничивает наши возможности. Поэтому переговоры сегодня никакие не ведутся. И те блоки, которые были нам интересны, уже переданы правительством "Роснефти" и "Газпрому".
— Поскольку компания заявляет об органическом росте, в рамках работы на действующих месторождениях понимаете ли вы, что потребуются новые технологии? Существуют ли они в России?
— У нас есть технологии, которые позволяют работать с любой сложностью скважин: от бурения на воде более 2,8 тысяч метров до добычи на сланцевых месторождениях. Но сегодня на территории России мы даже не говорим о сланце, а о трудноизвлекаемых запасах. Там огромный потенциал.
Мы хотим сейчас усилить свою работу по трудноизвлекамым запасам (ТРИЗ), пройти в ближайшие десять лет уплотняющее бурение наших месторождений для повышения коэффициента извлечения нефти. У нас огромный пласт работ, огромные возможности и по технологической и, самое главное, по ресурсной базе.
Мы даже не говорим о сверхтехнологиях. Уплотняющая сетка — это не сверхтехнология, работы с ТРИЗами — это не сверхтехнология. У нас есть инструментарий, есть лучшие инжиниринговые компании, которые работают на рынке в России — Schlumberger, Halliburton, которые всегда окажут нам сервисную поддержку, поэтому у нас нет здесь ограничений.
— Какие инвестиции в геологоразведку в российские и зарубежные проекты компания запланировала?
— У нас в целом бюджет на геологоразведку составляет около 800 миллионов долларов в год на ближайшие три года. Это и в России, и за рубежом.
— Российские компании, в том числе в ТЭК, вынуждены сейчас работать не только в условиях санкций, к которым уже привыкли, но и учитывать в своих планах геополитику. Эскалация конфликта с Великобританией, которую поддержали США и ряд стран ЕС, повлияла ли на текущую работу компании, скорректировала ли планы? Закладываете ли вы риски неблагоприятного развития геополитической ситуации для России?
— Пока это происходит все-таки на политическом уровне. Мы работаем примерно в 15 странах и не чувствуем на себе каких-либо негативных факторов или факторов, которые бы ущемляли наши интересы. Это не происходит ни в Бельгии, ни в Болгарии, ни в Финляндии, ни в других государствах. Поэтому каких-либо прямых негативных факторов, влияющих на экономические параметры деятельности компании, нет.
Мы не участвуем в политике, и сегодня у нас нет повода сказать, что на нас оказывается какое-то давление.
— На прошлой неделе "Лукойл" опроверг сообщения некоторых иностранных СМИ о том, что компанию могли интересовать услуги британской консалтинговой фирмы SCL Group и ее подразделений, в частности Cambridge Analytica. Откуда вообще могли возникнуть эти слухи?
— Повторю, наша компания никогда не участвовала в политической деятельности: ни на территории России, ни за ее пределами. Мы никогда не были связаны с какими-либо политическими группами. Всегда "Лукойл" был прозрачен, понятен для рынка, для правительств тех стран, где работаем.
Что касается компании, о которой вы говорите, то она никогда никаких услуг нашим "дочкам" не оказывала. И все публикации на эту тему — слухи и домыслы. Мы уже говорили о том, что представители этой и других консалтинговых фирм предлагали нам свои маркетинговые продукты для рекламной кампании сети наших АЗС в Турции. Вы знаете, что это достаточно конкурентный, жесткий рынок. Но специалистов Lukoil Eurasia Petrol их предложения не заинтересовали, и больше никакого диалога не было.
— Говоря о зарубежных проектах, вы сказали, что на них будет направляться 20% капзатрат. Компания намерена расширять свой портфель активов за рубежом в ближайшие десять лет? Выход на какие новые рынки не исключаете?
— 20% — это 1,6 миллиарда долларов в год. У нас есть приоритетные регионы, где мы будем расширять свое присутствие. Мы сконцентрируемся в ближайшие годы на проектах, связанных с геологоразведкой и разработкой месторождений. Мы концентрируемся на Мексиканском заливе, в основном на шельфе, принадлежащем Мексике, где мы сегодня имеем хорошего партнера — компанию ENI. Скорее всего, будем участвовать в новых аукционах на проведение геологоразведки.
У нас сегодня хорошие партнерские отношения с компанией Chevron по Нигерии. Сегодня в Гану пришел новый партнер — Aker, который имеет огромный опыт в строительстве и эксплуатации самых тяжелых платформ высокой сложности.
— Вы ужесточили критерии отбора проектов в Западной Африке, в которые можете войти? Компания готова сама входить в них или только вместе с международными партнерами?
— Мы ужесточили критерии отбора за счет того, что улучшили компетенции в подготовке наших проектов, в том числе с участием западных консультантов. И мы на этом этапе будем работать в таких сложных проектах с партнером, потому что у нас есть ограничения еще и по санкциям — доля не более 30%. Поэтому компания рассматривает свои будущие проекты в партнерстве с мейджорами.
— Россия и Сирия подписали дорожную карту сотрудничества в энергетике и электроэнергетике на 2018 год. Планирует ли "Лукойл" привлечь своих специалистов к строительству и восстановлению нефтегазовых объектов в Сирии?
— Мы в ближайшие годы не рассматриваем Сирию как страну для инвестиций.
— Вы на Дне инвестора сказали, что подали для участия в пилотном проекте по введению налога на добавленный доход (НДД) девять участков в Западной Сибири. Какой общий объем добычи на них?
— Из квоты в 15 миллионов тонн добычи в год наша доля где-то 15%.
— На ваш взгляд, на какие моменты стоит обратить внимание новому составу правительства в нефтегазовой сфере?
— Я ничего нового не скажу, только одно: необходима налоговая стабильность и предсказуемость. Невозможно в таких отраслях как наша как металлургия, атомная энергетика, строить перспективу на год-два. Налоговое законодательство у нас слишком часто меняется. Надо утвердить хотя бы пяти-шестилетние налоговые правила.
Посмотрите, что происходило с нашей отраслью в последние годы: больше 40 раз вносились изменения в налоговое законодательство. Поэтому, главное, я хотел бы пожелать, чтобы были приняты долгосрочные правила и правительство четко их придерживалось.
— С учетом того, что "Лукойл" полностью выполнил свои обязательства по модернизации НПЗ, если Минфин добьется снижения вплоть до обнуления экспортной пошлины, как это повлияет на компанию?
— Мы все равно будем работать стабильно, но не получим той премии, на которую рассчитывали, инвестировав деньги. Я считаю, что это будет нечестно по отношению к тем, кто исполнил свои обязательства. Конечно, если правительство так решит, мы будем работать по тем правилам, которые будут приняты им и нашими законодателями. Но это будет несправедливо к тем, кто дисциплинированно выполняет обязательства, взятые перед правительством.
— Некоторые компании связывает введение НДД с принятием мер поддержки для нефтепереработки. У "Лукойла" нет такой потребности, что если будет принята система НДД, то вам потребуется поддержка для НПЗ?
— Нет. НДД не касается нефтепереработки. Мы никогда не просили деньги у государства. Вы хоть раз слышали, чтобы я обращался за какими-то деньгами? Я всегда просил об одном: равные правила для всех. И так оно и было.
У нас не было льгот, у нас особое налоговое законодательство по освоению шельфа, по параллели для Крайнего Севера и по технологическим причинам (это трудноизвлекаемые запасы), но оно для всех одинаковое.
"Лукойл" вкладывает деньги в освоение шельфа и зарабатывает. Но это на основании закона, который для всех. Действуйте! Я им пользуюсь. Но я никогда не просил специальных законов для нашей компании. Или для отдельно взятого месторождения. Я никогда не просил таких льгот.
Сегодня есть отрасль, которая должна иметь единые правила игры. Мы все-таки отраслевая система, мы не отдельно взятые компании. Мы представляем нефтегазовую отрасль России как внутри, так и за рубежом. На всех нас лежит одинаковая ответственность: стабильное обеспечение наших потребителей нашим продуктом. Она одинаковая, что на частных компаниях, что на государственных.
И мы свои функции выполняем и перед населением, и перед министерством обороны, и перед министерством чрезвычайных ситуаций, и перед МВД, и перед всеми остальными нашими потребителями. Хочу еще раз повториться: правила должны быть общеотраслевыми.
Мы тоже не отрицаем принятия новой модели без экспортной пошлины, но давайте ее доработаем вместе, чтобы не было изъятия, а было совершенствование налогообложения, которое бы делало более прозрачным администрирование наших платежей и стимулировало наши инвестиции. Надо за счет увеличения объемов производства качественных нефтепродуктов повышать налогооблагаемую базу. И не надо изымать.
— По вашим оценкам, когда надо решать вопрос обнуления экспортной пошлины?
— Мы считали совместно с Минэнерго, что в 2023 году надо начинать программу, потому что в 2025 году вступает соглашение ЕврАзЭс, которое отменяет экспортную пошлину. К этому времени надо провести мониторинг, анализ, подготовку всех документов.
Там же не только закон нужен, нужны изменения в Налоговый кодекс, требуются нормативные акты, в том числе ведомственные. Это достаточно сложный процесс и нельзя его ускорять, потому что отрасль сегодня — это миллионы людей работающих, миллионы подрядчиков, а еще миллионы поставщиков, которые производят нам оборудование и материалы.
С таким кораблем нельзя раскачиваться: руль вправо, руль влево. Это огромная инерционная махина. От открытия до ввода месторождения — от 7 до 11 лет, нужен стабильный режим для того, чтобы инвестировать десятки, а иногда сотни миллиардов рублей.