Фильм режиссера Алексея Германа-младшего "Довлатов" в этом году участвует в основном конкурсе Международного Берлинского кинофестиваля и поборется за "Золотого медведя" наравне с картинами Гаса Ван Сента, Бенуа Жако и Уэса Андерсона. Лента рассказывает о нескольких днях из жизни советского писателя Сергея Довлатова и его друзей: художников, поэтов и музыкантов, которых не признавала Советская власть. Накануне мировой премьеры Герман рассказал корреспонденту РИА Новости о том, как он создавал образ Довлатова, о борьбе с талантливыми людьми и о своем отношении к государственному протекционизму в сфере кино.
— Вы уже не в первый раз везете свой фильм на Берлинале, вас там любят. Смотрели программу? Есть какие-то ожидания?
— Невозможно все предсказать, эта история про гадание. Тот снял, этот снял — это не работает. С возрастом ты понимаешь, что финал фестиваля, как правило, непредсказуем.
— Многое зависит от жюри…
— Да, все зависит от жюри, и я не успею посмотреть фильмы в конкурсной программе, поэтому какая разница. Все равно я, к сожалению, буду занят в это время, и через несколько дней мы улетим в Москву. Главное, нормально показать фильм, а дальше как сложится.
— Директор Берлинале Дитер Косслик назвал ваш фильм "чувственным портретом российского общества". Вы согласны с этим определением?
— Да? Я не знал, что Косслик так мой фильм охарактеризовал.
— Мы его специально спросили.
— Я очень благодарен, и это примерно так и есть.
— Меня в этой характеристике смутило, что общество российское. По-вашему, это все-таки портрет той эпохи или фильм характеризует и наше время тоже?
— Это, конечно, более советская история. Другое дело, что есть прецеденты, когда мы улавливаем нечто похожее. Но все-таки современную Россию с Советским Союзом сравнивать нельзя: другое было время, вызовы и опасности другие, закрытость другая. Но, наверное, к сожалению, у нас в стране сохранилось, это и в царские времена было, попытка управления талантом. Общественники хотят из таланта сделать что-то правильное, понятное и упрощенное, а из таланта ничего нельзя слепить. Наверное, у нас есть такая тенденция, когда значительная часть общества и люди, связанные с культурой, хотят этой культурой управлять, хотят превратить культуру в пропаганду. Мне кажется, это неправильно, потому что наш фильм как раз показывает, что были замечательные люди — Бродский, Довлатов, писатели, поэты, которые не были никакими диссидентами. Единственное, что они хотели, это писать, сочинять стихи и писать свои картины. В том, что они делали, не было ничего против государства, они не были борцами, они просто хотели оставаться собой.
— Но мы нередко сталкиваемся с тем, что выставки закрывают, а спектакли отменяют.
— Да, мы сейчас видим попытку регулирования, но, к сожалению, настоящее искусство регулировать невозможно, потому что талантливый художник может делать так, как он видит. Нельзя немного поправить Льва Толстого, например.
— Вы согласны с протекционистской политикой Минкультуры в сфере кинематографии? Когда сдвигают дату релизов, например, или вообще отзывают прокатное удостоверение?
— Я не уверен, что практика отзыва прокатных удостоверений — единственно верный путь, но согласен с позицией министерства по сдвигам релизов.
— Но министерство же вам тоже помогало, они выделили деньги на производство?
— Да. И фильму очень помог министр.
— А Фонд кино?
— Фонд кино кредит дал, который мы должны отдать. Я считаю, что в определенной протекционистской политике есть свой смысл. В этом году путем тяжелейших усилий на блокбастерах мы заняли ту долю большую долю рынка. Это означает, что на самом деле этот год — это фактически пик удачи русского кино, потому что потом будет снижение. Я объясню почему. У нас были удачные фильмы про космос, про спорт, но есть ли потенциал роста через новые идеи, современные сюжеты. Я не уверен.
— А дальше удачных не будет?
— Может не быть, потому что, к сожалению, у нас есть определенные проблемы с новым героями и темами. Сложно снять двадцать успешных фильмов про космос или про спорт и так далее. Наша мифология в стране начинает заканчиваться. Поэтому я считаю, что надо делать две вещи. Во-первых, какой-то протекционизм должен быть. Это нормально, и так делают много где — и во Франции, и в Китае — и ничего страшного. Во-вторых, мы должны дать больше свободы молодому поколению снимать фильмы, потому что только молодое поколение чувствует и понимает условно двадцатилетних. Как Буслов попал с "Бумером" и это стало ой-ой-ой чем. И вот здесь, как мне кажется, какой-то избыточный контроль сыграет только отрицательную роль, потому что нельзя говорить каким-то узнаваемым языком, если у тебя его вымарывают.
— А что по поводу переноса релизов? И что вы думаете по поводу отмены фильма "Смерть Сталина"?
— Наверно, если будет какая-то разумная система чередования голливудского с русским, в этом ничего плохого не будет. А по поводу "Смерти Сталина", мне кажется, это такая акция, которая приведет к тому, что все посмотрят этот фильм в интернете. Мне кажется, это такая бесплатная пиар-компания фильма. Он бы прошел незамеченным, а так его посмотрят все, потому что надо все-таки понимать, что реальность другая, и сейчас не 1982 год, когда нужна была фильмокопия, а теперь есть такая штука, как интернет.
— Довлатов в вашем фильме мне показался совсем печальным, хотя в своих произведениях он отличается изрядным юмором. Понятное дело, что сам писатель и его литературный образ — это разные вещи. Как вы создавали образ писателя вне контекста его произведений?
— Мне он не показался печальным, скорее ироничным. Просто он, наверно, не истерично ироничный. Просто обаятельный. Жизненный. Сложно соревноваться с выдуманным персонажем. Довлатов же был другим. Вы знаете, что он боялся входить в подъезды после зоны? А знаете, что он вставал в семь утра и писал и совершенствовал стилистику? Поэтому есть разница между тем Довлатовым, которого мы себе представляем, и человеком, который на протяжении многих часов писал в стол. Мне не кажется, что он печальный, мне кажется, он органичный. Талантливый мужчина в нашей стране должен быть глубоким.
— Считаете ли вы Довлатова лишним человеком?
— Не знаю.
— Но у вас же в начале фильма говорится, что самого Довлатова и всех его знакомых как бы не существовало для советской власти.
— Да, согласен, что в советской системе это было так. Но при это в их поколении была некая общность. Ощущение плеча товарища.
— В сюжете картины вы не опирались на произведения Довлатова. Откуда тогда вы брали фактуру и как работали над сценарием?
— Мы долго сидели с Юлией Тупикиной и придумывали из того, что мы знаем. С другой стороны, я в детстве достаточно много видел писателей и неплохо знал эту среду. Она существовала рядом, она существовала параллельно.
Я примерно представлял себе эту проблематику. Она ведь была даже страшнее. Я помню, как родители откачивали Ролана Быкова, которому не дали роль, запретили, потому что он выглядел не совсем героем. Я помню людей, у которых запрещали книги и фильмы. Поэтому мы пытались сплести сюжет из того, что я видел и знаю. Я хотел показать, что то поколение было в принципе максималистским, поколением глубоких людей, поколением с прямой спиной. Мне кажется, они в этом плане были смелее, чем мы, и глубже, они раньше взрослели. Цели, наверно, ставили себе в какой-то степени благороднее и жили беднее. Довлатов из воспоминаний и понимания того, что как было.
Семья считает, что мы довольно близко попали. Конечно, это другой персонаж, но они считают, что мы что-то уловили, и мне это важно, если им кажется фильм не фальшивым. Он действительно очень любил дочь, он действительно при всех сложностях был очень трепетным папой. Очень много работал. Смеялся. Сомневался. И все это правда. И это и есть разница между написанным и реальным человеком.